Уилл Генри - Золото Маккенны Страница 21

Пелон захохотал и крикнул товарищам, чтобы сдержали лошадей и перешли на рысь. Они и так поспеют к Скаллз до рассвета; там напоят лошадей и отдохнут несколько часиков.

— Господи! — Пелон потянулся и хлопнул Маккенну по взмокшему от пота плечу. — Это даже для меня круто! Бедняжки. Видел, как они бегали по лагерю? Палили в небо, как ненормальные! Закатывали глаза и вращали белками, будто жеребцы, старающиеся скинуть аркан. И это их должен бояться Лопес?!

Ни Колл, ни Маккенна не ответили.

— Что ещё?! — с ненавистью спросил Пелон. — Злишься, что я выиграл, так, Бенито? А ты, Маккенна, друг мой, неужели не можешь признать, что тут я оказался умнее тебя?

— Ну, что ты, — отрицательно покачал головой шотландец, заметив бешеный отсверк в глазах бандита. — Просто всё ещё не верится в неожиданную удачу.

— Что ж, не могу с вами не согласиться. Я уникален.

— Скромничаешь…

— Опять шуточки, Маккенна?

— Нет, просто «уникальный» — не то слово Ты заслужил звание похлеще.

— И у тебя найдётся такое?

— Ага. Как насчёт «Вызывающий Омерзение»?

Предводитель шайки выпрямился в седле и гордо посмотрел на своего пленника:

— Я знаю, — сказал он высокомерно, — что в один прекрасный день ты познаешь мою истинную сущность.

— К сожалению, придётся, — признал Маккенна.

Они ехали сквозь ночь. Ароматы пустыни заглушали запах старых сёдел и лошадиного пота. «Вином бродяг» называли люди этот настой, пьянивший Маккенну и Бена Колла.

Пелон и Санчес, похоже, тоже находились в плену колдовской ночи, как и худощавый Беш, и молчаливый Хачита. Даже сухопарая Салли и Маль-И-Пай с лицом мумии вдыхали ночной воздух полной грудью. Фрэнчи Стэнтон тоже охватило чувство полной свободы. Восхищение превозмогло страх, и она с удивлением призналась самой себе, что не ощущает усталости.

Да, ночной воздух пустыни способен превратить крестьянина в поэта, мужчину — в мальчишку, женщину — в девушку. И наоборот. Даже бандитов он делает философами. А рыжебородых золотоискателей и отставных помощников шерифа — искусными политиками и спорщиками. Маль-И-Пай, бросив Пелона, придвинулась к Маккенне и Фрэнчи и выложила старателю всю родословную Лопеса вместе с рассказом про истинного отца Салли — не белого, а истинного воина, дядю Начеза, а также детали прискорбного недоразумения, в результате которого молодая скво потеряла свой носик.

Маккенна не удивился, услышав, что Салли, как и её милый братец, — «хорошая девочка». На самом деле она была верна своему мужу. Просто как-то раз решила показать мужчине, притязавшему на её благосклонность, что его чары на неё не действуют, а её — губительны для него. Как на грех, в это время муж вернулся домой. Он ничего не понял, слушать объяснения отказался и, предупредив гостя, что вовсе не намерен лишать того признаков мужества, а хочет показать, чего лишился сам, выхватил нож и поставил на верную жену позорное клеймо.

— Вот так, в спешке, мы портим себе жизнь, — сказала старуха. — Если бы мужчины слушали, что им говорят, прежде чем хвататься за оружие, в мире было бы намного меньше слёз. Маккенна собирался было спросить, нет ли у Пелона и Салли ещё каких-нибудь этаких братишек и сестрёнок, ко увидел, что буквально за его спиной скачет героиня только что рассказанной истории. Разумеется, она слышала каждое слово Маль-И-Пай и теперь сверлила Маккенну взглядом. Старатель не понимал значения этого взгляда, и это пугало его. Сухопарая скво на секунду отвела глаза от мужчины, чтобы взглянуть на Фрэнчи. Вот в чём дело! В её глазах Глен увидел не только хищный интерес к белому мужчине, но и ненависть к белой девушке. Теперь он ни на секунду не оставит Фрэнчи наедине с апачской скво. Как бы ещё избавиться от притязаний Салли на него самого? Так как до сих пор он был полным профаном в сердечных делах, то не знал цены чувству, которое испытывала к нему Салли. Хищная, стремительная манера индианки двигаться говорила о том, что её следует опасаться. Что она, не задумываясь, убьёт белую девушку, только бы заполучить своё. Это, конечно, отравляло удивительную ночь, которая очаровала и, казалось, сплотила всех участников похода за золотом. Но Маккенна знал, что апача не остановит ничто.

Шотландец послал лошадь вперёд и нагнал Бена Колла, Пелона и Санчеса. Салли поотстала и примкнула к остальным апачам. Оставшись с белой девушкой наедине, Маль-И-Пай, по приказу Пелона снявшая с Фрэнчи все путы, недовольно пробормотала:

— Жаль, детка, что ты не говоришь по-испански; я бы могла тебе порассказать об этой безносой такое!.. Ты мне чем-то симпатична. Такая же жилистая и тощая, как и я. Только я никогда не отличалась особой красотой. Может, из-за этого ты мне и нравишься. А может, меня поразило, что Маккенна действительно любит тебя. Неважно, чем ты меня взяла. Просто мне хочется, чтобы ты, маленькая симпатичная дурочка, понимала, о чём я говорю. Хотя… Какое мне дело? Ты вполне могла бы плюнуть мне в лицо, если бы узнала, что я о тебе забочусь. В конце концов, ты — белая, а я — всего лишь краснокожая. Даже нет, я темна, как плеть из воловьей шкуры, которую передержали на солнце. А, чёрт с тобой! Надеюсь, Салли выпотрошит тебя живьём!

Разъярившись неведомо на что, Маль-И-Пай закончила свою речь грубым апачским ругательством. Но Фрэнчи, не понимая, только улыбнулась в ответ, наклонилась и ласково погладила старуху по костистой лапе. Маль-И-Пай зашипела и отдёрнула руку с такой поспешностью, будто обожглась. Но в лунном свете Фрэнчи увидела, что глаза старой матери Пелона Лопеса влажны, и снова улыбнулась:

— Мне кажется, ты не сможешь причинить мне боль. Не знаю, о чём ты говоришь, но я почему-то не боюсь тебя.

На мгновение она нахмурилась, размышляя, каким образом лучше донести до старухи то, что она думает и чувствует. Наконец, её серые глаза радостно вспыхнули. Вытянув руку, она дотронулась до груди старухи прямо под сердцем. Затем она дотронулась до того же самого места на своей груди и произнесла всего одно слово:

— Друзья.

На каком бы языке ни произносилось это слово, в каких бы краях ни звучало, звук его нельзя спутать ни с каким другим. Старуха изумлённо смотрела на девушку. Взгляды их встретились и разошлись.

— Не знаю я, — пробормотала старая скво по-испански. — Не знаю…

Не нравится мне здесь!

— Осталось всего ничего, — сказал Пелон. — Эй! Вы только понюхайте этот свежий утренний ветерок. Что за ночка была!

Он выразительно взмахнул рукой и улыбнулся Маккенне:

— Признай, старина, что я прав. Ведь тебе, как и мне, безумно хочется добраться до сокровищ и провести этих чёрных придурков. Ох, уж этот мне Молодой Микки Тиббс! Он и в подмётки не годится своему отцу — тот был старик что надо. А я то думал… Но нельзя надеяться, что даже у такого хитрющего и смекалистого мужика, как старик Микки, родится полное его подобие.