Макс Брэнд - Опасная игра Страница 27

Еще много лет назад, когда отец Милмана впервые появился в здешних местах, у него достало сообразительности устроиться именно здесь, неподалеку от ручья.

Харри-Крик брал начало высоко в горах, а оттуда с ревом и шумом низвергался вниз по глубокому ущелью. В те далекие времена, когда поблизости появилось ранчо, сердитый его рокот докатывался до самого фермерского дома, будто предупреждая о приближении беды. Вырвавшись на свободу из каменных тисков каньона, он несся дальше, прокладывая себе широкую дорогу меж окрестных холмов, и, добежав до горной цепи, снова низвергался на дно узкого ущелья, отвесные стены которого вздымались высоко вверх. Конечно, коровам было бы трудно спуститься на водопой по крутым склонам обоих каньонов, но в этом и не было нужды. Ранчо Милманов само по себе являлось не чем иным, как гигантской дамбой. Самая узкая часть их владении приходилось как раз на то место, где ручей, поднявшись на поверхность из одного ущелья, некоторое время нес свои воды меж холмов, прежде чем снова укрыться среди скал. Тысячи и тысячи акров плодородной земли, то, что владельцы называли западным и восточным ранчо, лежали по обе стороны ручья. И сюда на водопой стекался скот с самых дальних уголков пастбищ.

Молодняк обычно приходил к ручью каждый день. Старые коровы предпочитали пастись на равнине, где среди холмов росла самая сочная трава. Когда же жажда становилась нестерпимой, раз в два-три дня они отправлялись на водопой кто шагом, а кто торопливой рысцой. Добравшись до ручья, заходили в воду по самое брюхо, пили и пили до отвала. Потом медленно и важно выбирались на берег, чтобы улечься на невысокой траве, которая, как правило, бывала объедена до самых корней. Вволю понежившись на солнышке, снова пили, теперь уже впрок, прежде чем неторопливой поступью двинуться назад, на излюбленные пастбища.

Но в это утро измученные жаждой стада не смогли, как обычно, спуститься к ручью. Часть коров, кто еще мог терпеть, улеглась вдалеке, остальные нетерпеливо бродили взад-вперед. Некоторые, обезумев от близости воды и раздувая воспаленные ноздри, кружили возле берега. Время от времени, поодиночке или небольшими группами, они делали отчаянные попытки спуститься вниз, откуда до них доносилось звонкое журчание ручья. Но каждый раз кто-нибудь из незнакомых ковбоев, карауливших по обе стороны ручья, безжалостно гнал их прочь. Взвивались лассо, слышались выстрелы, крики, коровы, обезумевшие от жажды, возвращались назад и, ничего не понимая, налитыми кровью глазами беспомощно оглядывались вокруг. Судя по всему, тут было достаточно людей, чтобы не подпускать скот к ручью вдоль всего его течения от ущелья до ущелья. Кроме того, Грегори вдруг заметил, как с дальней от него, восточной стороны в эту минуту к ручью подъехали сразу несколько фургонов. Очевидно, там был разбит лагерь. К небу поднимался дымок. Люди разгружали один из фургонов, и, насколько мот заметить Грегори, около него на земле уже высилась целая гора чего-то, напоминавшего издали толстые мотки только что отполированного серебра.

Ему было достаточно одного лишь взгляда на эту груду, чтобы догадаться, что это такое — наваленные один на другой мотки толстой проволоки!

В кустах у самой воды какие-то люди нарезали ее на куски большой длины, пока другие, двигаясь двумя небольшими группами навстречу друг другу от самого входа в каньон, натягивали проволоку, огораживая ручей с обеих сторон. Кровь бросилась ему в голову, удушливой пеленой застилая глаза, мысли вихрем кружились в голове. Грегори чуть не обезумел от ярости. Еще раз для верности он потер кулаками глаза, потом поморгал, словно надеясь, что это кошмарное зрелище растает без следа.

Но оно не исчезло. Больше того, ему показалось, что теперь он видит все еще отчетливее.

Раннее жаркое солнце быстро разогнало последние остатки утренней дымки, и сейчас все происходящее было видно как на ладони. Казавшиеся на расстоянии крошечными, фигурки людей копошились, как трудолюбивые муравьи, занимаясь своим делом. А за ними, там, где только что натянутая проволока сверкала на солнце, точно серебряная паутина — след какого-то чудовищного паука, взад и вперед скакали вооруженные люди, ни на минуту не спуская глаз с измученных жаждой коров.

Грегори попытался сосчитать, сколько их. У него получилось шестнадцать — шестнадцать вооруженных человек, не считая тех, кого он, возможно, не мог видеть за фургонами, или же тех, кто старался по тем или иным причинам оставаться незамеченным.

Единственное, в чем не приходилось сомневаться, так это в том, откуда они появились. Следы тяжело груженных фургонов вели с восточного берега ручья на юг. Вне всякого сомнения, они еще с вечера разбили лагерь между ближайших холмов, а ночью попросту спустились к ручью. И теперь спешили, выстраивая свою первую линию обороны, понимая, что битва не за горами — битва, которая должна будет решить, кому же владеть тем, что было дороже золота, — живительной влагой.

Стиснув до боли зубы, Грегори попытался прикинуть, какие у них шансы.

На ранчо у него под началом было немало надежных людей. Прекрасные наездники, они скакали, как кентавры, а уж если бы дошло до стрельбы, то его люди могли дать фору кому угодно! Даже сейчас он легко мог бы набрать столько же соратников, сколько их было у него перед глазами, а то и больше.

Но даже если бы под его началом было бы не двадцать, а сорок или даже пятьдесят вооруженных мужчин, чтобы отбросить наглых захватчиков, что бы это решило?!

Он хорошо понимал: люди, решившиеся на захват чужого участка, заранее знали, с кем им придется иметь дело, и готовы к отпору. Даже если они уступают числом, все равно, так или иначе, перевес остается на их стороне. И, насколько он мог видеть на таком расстоянии, все, кто сейчас суетился на берегу ручья, вне всякого сомнения, были не обычными пастухами, а отчаянными головорезами, наемными стрелками, кто не колеблясь ни минуты мог хладнокровно пристрелить человека. В этом он готов был поклясться чем угодно. Скорее всего, это были разорившиеся скотоводы, вынужденные годами зарабатывать себе на хлеб меткой стрельбой по живым мишеням, охотясь на своих же собратьев, как другие — на медведей или волков.

Ужасное чувство полнейшей беспомощности охватило Грегори.

Единственное, что ему оставалось, это повернуть лошадь назад и кинуться стремглав туда, где виднелась крыша фермерского дома, чтобы дать знать хозяину о том несчастье, что нависло над ними. Итак, кто-то осмелился захватить самую ценную часть ранчо Милманов. Насколько Грегори знал своего хозяина, эта новость заставит его позеленеть от злобы.

Однако Грегори знал и другое — Милман слишком благородный и честный человек, чтобы пролить чью-то кровь, даже если придется ответить убийством на убийство. Конечно, он бы храбро сражался, если бы на ранчо просто напали. Но коль скоро наглому захвату придали видимость законности, он, скорее всего, будет ждать, пока закон скажет свое слово.