Макс Брэнд - Семь троп Питера Куинса Страница 31

Побежал дальше. Добежав до лестницы, заметил фигуру — по ступеням спускался Хуан Гарьен!

— Сеньор! — удивленно взмахнув руками, попятился от него Хуан.

Куинс ринулся на него, как голодный волк на добычу. Прямой левой уложил парня наповал. Представьте сто шестьдесят фунтов веса, собранных в один железный кулак. Представьте, что кулак этот мчится как выпущенная из лука стрела. И тогда легко поймете, что стало с беднягой Хуаном. Ноги оторвались от земли, тело перевернулось в воздухе, тяжело рухнуло на спину и откатилось к стене. Схватив Гарьена за волосы, Питер поставил его на ноги и стал бить головой о стену.

— Грязный убийца! Трусливый пес! — забыв об испанском и переходя на сочное западное наречие английского, кричал Питер.

Тут он заметил, что полуоткрытые глаза Хуана потухли, тело обмякло — словом, пеон отдавал Богу душу. Питер ослабил железную хватку, и тот с безжизненно болтавшейся головой повалился мешком как один из Гомеровых воинов, пораженный мечом. Питер смотрел на жертву, и бешенство постепенно уступало место презрению. Он уже начал было сожалеть, что поддался ярости, более того, подумал, что вышло бы, если бы он так безрассудно бросился на более достойного противника, и вдруг обратил внимание на торчавшую из-за пояса Гарьена рукоятку ножа. Это же немое свидетельство того, что не пеон бросил просвистевший мимо лица Питера нож! Если не Хуан, то кто же тогда? Мог Хуан Гарьен сообщить кому-нибудь другому о результате переговоров и приказать тому совершить убийство? Нет, по всей видимости, Хуан не успевал ни с кем повидаться и перекинуться словом. Оставалось единственное объяснение — их разговор подслушивали.

Короче говоря, отсюда следовало, что у него больше врагов, а у Монтерея больше агентов, чем он предполагал. Второй вывод — он только что пришиб невинного человека. Неизвестно, что неприятнее. Тут Хуан заморгал и вздохнул. Питер взял парня под мышки и снова поставил на ноги. Довел его до комнаты, которую они только что покинули, и осторожно водрузил на стул. Хуан поднял глаза, потряс головой, пробормотал что-то непонятное и вскочил со стула. Ожидая пулю или нож под ребра, Питер отскочил в сторону.

— Хуан, — произнес он извиняющимся тоном, — я поторопился! Ужасно сожалею!

— Моя челюсть тоже! — И, к изумлению Питера, парень, взявшись рукой за челюсть, весело расхохотался. Чуть спустя добавил: — Если бы это случилось при свидетелях, я убил бы вас, сеньор Куинс. Но поскольку никто не видел, ограничусь замечанием, что кулак у вас как железная дубинка. На что вам револьвер?

Такое доброе расположение духа пострадавшего в придачу к собственному любопытству и угрызениям совести за содеянное растопили последние сомнения, если они еще оставались у Питера.

— Хуан, — решительно заявил он, — этот довод убедил меня, что твой хозяин, должно быть, порядочный человек. Ты готов, этой же ночью отправляемся в Каса-Монтерей?

Гарьен как ребенок захлопал в ладоши.

— Ради этого, — восторженно замахал он руками, — я готов согласиться, чтобы меня двинули еще разок! Когда я доставлю вас, меня ждет повышение.

— Какое повышение? — спросил Питер.

— Мне дадут более высокую должность, — пояснил Хуан Гарьен, все еще потирая место, по которому прошелся железный кулак.

Глава 20

В ПУТИ

Они сразу отправились в путь. Прекрасный конь Хуана уже ждал его под седлом. Питер оседлал Злого Рока. Длительный отдых и обильный корм сделали свое дело — серый будто помолодел. Округлились бока и живот, шея снова гордо изогнулась. По всему было видно, что конь застоялся и рвался на волю — при появлении хозяина он заржал и забил копытами.

Оба всадника пустили коней дружным галопом. Мчались, пока горная дорога не стала круче. Тогда перешли на легкую рысь и так ехали большую часть пути. Но коням доставалось — приходилось то карабкаться по кручам, то спускаться по опасным склонам, то петлять меж камней и острых скал в извилистых ущельях. Прежде чем они покрыли эти тридцать или сорок миль, наступил рассвет, окрасив небосвод сначала в розовые тона, затем в желтые, потом им на смену хлынули потоки солнечного света, и утреннее светило стало уверенно подниматься вверх по небосклону.

Ближе к концу пути они вступили в приятную долину с крутыми откосами по обеим сторонам и плоским ложем, разделенным на возделанные поля, разгороженные мексиканскими изгородями. Изгороди эти состояли из стволов мескита, скрепленных между собой проволокой и оплетенных колючими и вьющимися кустарниками. Даже вблизи такая плотная изгородь высотой в четыре фута не позволяла разглядеть огороженного поля и казалась непроходимой даже для змей или насекомых.

— Через такую изгородь, — заметил Куинс, — никому не пробраться.

— Олень перепрыгивает, иногда лошади, — ответил Гарьен, — но, если задевают ногами за шипы, больше никогда не предпринимают попыток.

Доехав до конца долины, они увидели крестьян, вспахивавших большое поле деревянными сохами. Питер остановил коня и удивленно протер глаза. Такими орудиями не иначе пользовались в библейские времена и уж никак не позднее! Они представляли собой деревянные рогатины — прямой ствол служил оглоблей, а выступавший под острым углом сук играл роль лемеха, конец которого оставлял на земле лишь заметные царапины, не больше. Соху лениво тянула пара быков, останавливавшихся после каждого шага. Муж управлял упряжкой, а жена следом старательно бросала в крошечную борозду зерна кукурузы. Когда отдышался Злой Рок и у самого Питера уши привыкли к тишине долины, до него стали доноситься слабые, отдаленные, но отчетливые голоса людей.

— Чья это земля? — спросил он.

— Сеньора Монтерея.

— Ага! Значит, нам уже недалеко?

— Пока далеко. Мы уже давно едем по его земле. Поглядите назад! — Хуан указал на неровные очертания оставшейся позади горы, разрезанной по склону темным ущельем. — Перевалив через эту гору, — пояснил он, — мы въехали на земли Монтерея. И надо добраться вон до той горы впереди нас, прежде чем покинуть его владения! — И Хуан указал на возвышавшуюся над остальными, пропадавшую в далекой дымке, словно парившую в небе, другую вершину.

— Вот это да! — изумленно воскликнул Питер. — Выходит, у него тут целое королевство!

— Вы правы, сеньор, — поспешил подтвердить его спутник. — Он и есть король!

Питер некоторое время молча переваривал эту реплику. Вскоре долина повернула, и их глазам предстала деревня. Питер аж разинул рот от потрясения. Она походила на виденные им в книгах картинки африканских селений, разве что жилища имели вид прямоугольников, а не цилиндров. Но крыши те же самые, крытые небрежно набросанным тростником. Подъехав ближе, он увидел грубые сооружения, без окон, с дверями, завешенными мешками или одеялами. Все, начиная от замшелых тростниковых крыш, говорило об ужасающих бедности и запущенности, а Питер знал, что мексиканцы, даже живя в бедности, стараются содержать свое жилище в чистоте. Жалкий вид и ничтожные размеры хижин особенно бросались в глаза в сравнении с видневшимся на отдалении внушительным белостенным домом, со всех сторон окруженным затенявшими его деревьями.