Джеймс Купер - Зверобой Страница 42

Глава XIV

Сойдясь со своим приятелем, делавар прежде всего позаботился о перемене европейского костюма на воинственный наряд могиканского вождя. На возражения, сделанные по этому поводу Зверобоем, он отвечал, что ирокезы уже знают о присутствии индейца, и что они скорее догадаются о задуманном плане действий, если он будет некстати продолжать свой маскарад. Зверобой больше не настаивал, хорошо понимая, что теперь, в самом деле, бесполезно скрываться. При всем том желание Чингачгука вновь преобразиться в сына лесов происходило, в сущности, от гораздо более определенных причин. Чингачгук знал, что его возлюбленная гуляет на противоположном берегу, и он пришел в восторг при мысли, что она может видеть его в живописном наряде могиканского вождя.

Молодого охотника занимали более серьезные мысли, и он спешил посоветоваться со своим другом. Прежде всего они сообщили один другому все, что узнал каждый из них. Чингачгук ознакомился с подробностями договора относительно выкупа пленных. Зверобой в свою очередь узнал о секретных сведениях Гэтти. Он выслушал с участием рассказ о надеждах своего друга и обещал ему от чистого сердца всяческую помощь.

— Я не забыл, Великий Змей, что в этом-то и состоит главная цель нашего свидания, — сказал Бумпо, пожимая руку красного друга. — Борьба за дочерей старика Гуттера — дело случайное, которое могло бы и не быть. Да, я буду стараться изо всех сил для маленькой Вахты, которая, скажу правду, самая лучшая девушка во всем племени делаваров. Я всегда одобрял твою склонность, любезный вождь, и готов повторить опять, что ваш древний и знаменитый род не должен исчезнуть вместе с тобою. Если бы красная девушка с особенностями своей расы могла мне нравиться так же, как тебе, я бы искал жену такую же, как Вахта. Как бы то ни было, я очень рад, что Гэтти виделась с Вахтой: если у одной не слишком много ума, зато у другой вдоволь его на обеих. Если соединить их вместе, то во всей колонии Йорка не будет девиц хитрее Гэтти и Вахты.

— Я отправлюсь в ирокезский стан, — отвечал с важностью могикан. — Никто не знает Чингачгука, кроме Вахты, и могиканскому вождю всего приличнее вести лично переговоры в таком случае, где дело идет о жизни пленников. Дай мне диковинных зверей, и я переправлюсь в лодке на противоположный берег.

Зверобой склонил голову на грудь и погрузился в глубокую думу. Не отвечая прямо на предложение друга, он вдруг заговорил как бы сам с собою:

— Да, да, эти мысли могут приходить только в любовной горячке. Недаром говорили мне, что человек, отуманенный этой страстью, бывает иной раз глупее всякого животного. Кто бы мог подумать, что и Великий Змей потеряет свой рассудок! Разумеется, надо скорее освободить Вахту и женить их в первый же день по возвращении домой, иначе все пойдет вверх дном. Послушай, Змей, я сделаю тебе только одно замечание. Ты вождь и ты должен тотчас вступить на военную тропу, став во главе воинов. Как же ты после этого очертя голову пойдешь к ирокезам, чтоб сделаться их пленником еще до начала войны? Пораздумай об этом и согласись, что ты ослеп и спятил с ума, любезный друг.

— Бледнолицый друг говорит дело. Облако застлало глаза Чингачгука, и слабость прокралась в его ум. Белый брат мой имеет добрую память на добрые дела и слабую память на дурные. Он забудет.

— Постараюсь, Чингачгук, постараюсь, но быть беде, если еще раз облако затуманит твои глаза. Неприятно видеть ненастные дни, когда небо покрыто облаками; но всего хуже, когда облако бессмыслия покрывает разум. Садись, Чингачгук, возле меня и побеседуем насчет наших дел: сейчас у нас пока мир, а затем, вероятно, последует кровавая война. Ты видишь, эти бродяги недурно делают плоты, и ничего мудреного не будет, если они проберутся к нам всей оравой. Не лучше ли нам заколотить наглухо все двери замка и перетащить все вещи в ковчег? Мы можем в таком случае провести безопасно несколько ночей, и эти канадские волки едва ли доберутся до нашей овчарни.

Чингачгук одобрил этот план.

— Если переговоры не будут доведены до благополучного конца, — проговорил Зверобой, — борьба, по всей вероятности, начнется в эту же ночь, и толпы ирокезов нагрянут на замок, чтобы завладеть сокровищами старика и диковинками, предложенными за его выкуп. Пришло время принять надежные меры против неожиданных нападений, и чем скорее, тем лучше.

После продолжительных рассуждений приятели согласились, что ковчег мог служить для них единственным надежным убежищем от коварного врага. Когда Юдифь, в свою очередь призванная на совет, одобрила это решение, все четверо принялись за выполнение этого плана.

Все вещи из замка осторожно перенесли на ковчег, скрытый по другую сторону от глаз врага. Тяжелая и громоздкая мебель, не имевшая почти никакой ценности, осталась в замке.

Лишь только кончилась эта переноска, продолжавшаяся два или три часа, на противоположной стороне, показался плот, удалявшийся от берега. Зверобой взял подзорную трубу и заметил на плоту двух индейцев, которые, казалось, были безоружны. Неуклюжий плот подвигался очень медленно, и это обстоятельство давало очевидное преимущество ковчегу, сравнительно легкому и быстрому. Немедленно приняты были все предосторожности на случай грубого поведения гостей. Сестры удалились в свою комнату. Чингачгук остановился у дверей, вооруженный с ног до головы. Зверобой небрежно взял карабин, вышел на платформу и, усевшись на скамейке, спокойно поджидал приближения ирокезского плота. Когда, наконец, ирокезы находились от замка не более как саженях в десяти, Бумпо вышел на край площадки и громко закричал, чтоб не смели подвигаться ближе, иначе он станет стрелять. Ирокезы бросили весла, но попутный ветер сам собою подогнал их почти к самой платформе.

— Вожди вы или нет? — спросил Зверобой с надменным видом. — Отвечайте на мой вопрос. Неужто минги присылают безыменных воинов для переговоров с храбрыми людьми? Если так, можете проваливать назад. Мы будем дожидаться воина, с которым не стыдно рассуждать о важном деле.

— Мое имя Райвенук! — с гордостью отвечал старший ирокез, выпрямившись во весь свой рост и бросив проницательный взгляд на замок с его окрестностями. — Брат мой слишком горд, но имя Райвенука нагонит страх на всякого делавара.

— Может-быть, да, может-быть, и нет: все зависит от случая. Только уж я не намерен бледнеть при имени Райвенука. Чего тебе надобно и зачем ты притащился на этих ничтожных бревнах, которых не сумели даже обтесать?

— Ирокезы не утки. По воде не ходят. Пусть бледнолицые дадут им лодку, и они приедут на лодке.

— Выдумка не плохая; но у нас, видишь ли, всего четыре лодки, и на каждого приходится только по одной. Хорошо, ирокез, не взыщем за бревна. Добро пожаловать!