Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Фенимор Купер Страница 51

Делаварка исполнила ее желание, постаравшись по возможности буквально передать слова своей подруги на ирокезском наречии, которым владела совершенно свободно. Вожди выслушали это заявление с величавой серьезностью; двое или трое, немного знавшие по-английски, беглыми, но многозначительными взглядами выказывали свое одобрение переводчице.

— А теперь, Уа-та-Уа, — продолжала Гетти, лишь только ей дали понять, что она может говорить дальше, — а теперь мне хочется, чтобы ты слово в слово передала краснокожим то, что я скажу. Сначала скажи им, что отец и Непоседа явились сюда, желая добыть как можно больше скальпов. Злой губернатор обещал деньги за скальпы, независимо от того, будут ли это скальпы воинов или женщин, мужчин или детей, и любовь к золоту была так сильна в их сердцах, что они не могли ей противиться. Скажи им это, милая Уа-та-Уа, как ты слышала от меня, слово в слово.

Сначала делаварка не решалась дословно перевести эту речь. Но, заметив, что индейцы, говорящие по-английски, отчасти поняли слова Гетти, вынуждена была повиноваться. Вопреки всему, что мог бы ожидать цивилизованный человек, открытое признание в замысле пленников не произвело дурного впечатления на слушателей. Они, вероятно, считали подобный поступок проявлением доблести и не хотели осуждать других за то, что без всякого колебания могли предпринять сами.

— А теперь, Уа-та-Уа, — продолжала Гетти, заметив, что вожди поняли ее слова, — ты должна сказать им кое-что поважнее. Они знают, что отец и Непоседа ничего не добились, поэтому нельзя на них сердиться за причиненное зло. Впрочем, если бы они даже убили детей или женщин, это не изменило бы дела, и то, что я хочу сказать, осталось бы в полной силе. Но сперва спроси, Уа-та-Уа, знают ли они, что существует бог, царящий над всей землей, верховный владыка всех людей, как красных, так и белых.

Делаварка, видимо, была несколько удивлена этим вопросом, однако перевела это по возможности буквально и получила утвердительный ответ, высказанный с величайшей серьезностью.

— Очень хорошо, — продолжала Гетти, — теперь мне легче будет исполнить мой долг. Великий дух, как вы называете нашего бога, приказал написать книгу, которую мы называем библией. В этой книге содержатся его заповеди и правила, которыми должны руководствоваться все люди не только в своих поступках, но даже в помыслах и желаниях. Вот эта святая книга. Скажи вождям, что я сейчас им прочитаю кое-что, начертанное на ее страницах.

Тут Гетти вынула из коленкорового чехла маленькую английскую библию с таким благоговением, с каким католик мог бы вынуть частицу мощей. Пока она медленно раскрывала книгу, угрюмые вожди, не сводя глаз, следили за каждым ее движением. Когда они увидели маленький томик, у двух или трех вырвалось тихое восклицание. Гетти с торжеством протянула им библию, как бы ожидая, что один вид ее должен произвести чудо. Затем, видимо нисколько не удивленная и не обиженная равнодушием большинства индейцев, она с живостью обратилась к делаварке:

— Вот эта святая книга, Уа-та-Уа. Эти слова и строчки, эти стихи и главы — все исходит от самого бога.

— А почему Великий дух не дал этой книги индейцам? — спросила Уа-та-Уа с прямотой неискушенного ума.

— Почему? — ответила Гетти, несколько сбитая с толку этим неожиданным вопросом. — Как почему? Да ведь ты знаешь, что индейцы не умеют читать.

Делаварку, может быть, и не удовлетворило это объяснение, но она не сочла нужным настаивать на своем. Она терпеливо сидела, ожидая дальнейших доводов бледнолицей энтузиастки.

— Ты можешь сказать вождям, что в этой книге людям велено прощать врагов, обращаться с ними как с братьями, никогда не причинять вреда ближним, особенно из мести или по внушениям злобы. Как ты думаешь, можешь ли ты перевести это так, чтобы они поняли?

— Перевести могу, но понять им будет трудно.

Тут Уа-та-Уа, как умела, перевела слова Гетти насторожившимся индейцам, которые отнеслись к этому с таким же удивлением, с каким современный американец услышал бы, что великий властитель всех человеческих дел — общественное мнение — может заблуждаться. Однако два-три индейца, уже встречавшиеся с миссионерами, шепнули несколько слов своим товарищам, и вся группа приготовилась внимательно слушать дальнейшие пояснения. Прежде чем продолжать, Гетти серьезно спросила у делаварки, понятны ли вождям ее слова, и, получив уклончивый ответ, была вынуждена им удовольствоваться.

— А теперь я прочитаю воинам несколько стихов, которые им следует знать, — продолжала девушка еще более торжественно и серьезно, чем в начале своей речи. — И пусть они помнят, что это собственные слова Великого духа. Во-первых, он заповедал всем: «Люби ближнего, как самого себя». Переведи им это, милая Уа-та-Уа.

— Индеец не считает белого человека своим ближним, — ответила делаварская девушка гораздо более решительно, чем прежде, — для ирокеза ближний — это ирокез, для могиканина — могиканин, для бледнолицего — бледнолицый. Не стоит говорить об этом вождю.

— Ты забываешь, Уа-та-Уа, что это собственные слова Великого духа, и вожди обязаны повиноваться им так же, как все прочие люди. А вот и другая заповедь: «Если кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему левую».

— Что это значит? — торопливо переспросила Уа-та-Уа.

Гетти объяснила, что эта заповедь повелевает не гневаться за обиду, повелевает быть готовым вынести новые насилия со стороны оскорбителя.

— А вот и еще, Уа-та-Уа, — прибавила она: — «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, творите добро ненавидящим вас, молитесь за тех, кто презирает и преследует вас».

Сильное возбуждение охватило Гетти: глаза ее заблестели, щеки зарумянились, и голос, обычно такой тихий и музыкальный, стал сильнее и выразительнее. Уже давно мать научила ее читать библию, и теперь она перелистывала страницы с изумительным проворством. Делаварка не могла бы перевести и половины того, что Гетти говорила в своем благочестивом азарте. Удивление связало ей язык так же, как и вождям, и юная энтузиастка совсем обессилела от волнения, прежде чем переводчица успела пробормотать хотя бы слово. Но затем делаварка вкратце перевела главную сущность сказанного, ограничившись, впрочем, тем, что всего больше поразило ее собственное воображение.

Вряд ли нужно объяснять здесь читателю, какое впечатление могло произвести все