Уилл Генри - Золото Маккенны Страница 9

— Так говорят индейцы. Белым наплевать на птиц, ручьи и траву.

— А вот этому белому не наплевать. Я люблю эту землю.

— Врёшь! Ты любишь золото, что лежит в этой земле. А без него земля тебе ни к чему.

— Неправда, — упрямо повторил Маккенна. — Я ищу золото только для того, чтобы оставаться здесь. Чтобы покупать еду, одеяла, а иногда — немного виски.

— Твой язык — белый, — сказала старуха.

— Нет, — улыбнулся Маккенна, высовывая предмет спора. — Как видишь — красный. Как и твой.

Индианка подошла на несколько шагов, ещё пристальнее вглядываясь в старателя.

— Белый, — повторила она. — Его корень во рту, а не в сердце.

Глен развёл руками:

— Правду говоришь, мамаша. Мой народ частенько обманывал твой народ. Но прикинь: разве моя в этом вина? Разве я предавал апачей? Меня зовут Маккенна. Ты меня знаешь. Скажи: я когда-нибудь лгал?

Старуха начала распаляться. Как и большинство индейцев, она не знала, что делать с хорошим белым.

— Будь ты проклят, — прошипела она. — О тебе действительно идёт добрая слава, и апачи верят тебе. Разве иначе ты остался бы в живых, повстречавшись с Пелоном? Да, ты не мошенничаешь с моим народом. Но этим ты связываешь меня по рукам и ногам. Проклятье! Вот ведь подлость!

— Ну, извини, мамаша, — погрустнел Маккенна. — Таким чудесным утром вовсе не хочется проверять, исправно ли твоё ружьецо…

Вдруг старуха сдалась и заулыбалась.

— Ладно! — воскликнула она. — Чего мне тебе врать? Наверно, всё дело в твоей ярко-рыжей бороде и голубых глазах, Маккенна, но ты действительно умеешь найти путь к сердцу женщины. Что? Я заметила — ты ухмыльнулся! Думаешь, я слишком стара, да? Сейчас как дам прикладом по башке!

— Да я готов об заклад биться, что ты способна завоевать любого мужчину. С чего ты взяла, будто я усомнился в твоей женственности? Поздняя ягода — слаще, не так ли?

Сморщенная скво улыбнулась, показав пеньки зубов, и погладила Маккенну по голове, как хорошую собаку:

— Так, так, сынок! А теперь я угощу тебя завтраком! Да и поболтаем. Могу рассказать тебе кое-что, чего не договаривает Пелон. Дай-ка я разомкну эту чёртову цепь на твоей ноге…

— Мамаша, — сказал Маккенна, вытаскивая из оков занемевшую ногу, — если бы я был на десять, а ты на двадцать лет помоложе, то подпускать меня к себе было бы ох как опасно!..

Старуха фыркнула, но было видно, что она польщена.

Присев к огоньку, Маккенна понял, что отступать некуда. Пришлось впихнуть в себя кашу и, чтобы не потерять завоёванного расположения, смачно облизываться — пусть старая корова думает, что она не только симпатичнейшая из женщин, но и повариха великолепная.

Кое-как справившись с варевом, Маккенна помог старухе убрать стоянку. Пришлось здорово попотеть: ведь скво приковала к его ноге тяжёлое сосновое бревно. Зато его хозяйка была просто потрясена, увидев, что мужчина может делать домашнюю работу, и в награду поведала Маккенне детали его пребывания здесь, в горном оазисе Удивительной Травы.

Маккенна позволил старухе болтать, сколько ей вздумается. То тут, то там он вставлял реплику, чтобы направить стремительный поток болтовни в нужное ему русло. Впрочем, индианка не нуждалась в подсказках. В её жилах текла кровь настоящих апачей. Она видела сотни белых, попавших в такое же положение, и понимала, о чём может думать сейчас Маккенна. Это были простейшие мысли. Человек, знающий индейские, и в особенности апачские традиции, не станет воображать фантастические картины близкого освобождения или хотя бы рассчитывать на милосердие. Он будет думать о двух вещах, которые только и имеют истинное значение, когда уже всё сказано и сделано.

Во-первых — о жизни.

И во-вторых — о смерти.

Тайна Сно-Та-Хэй

Болтливую индианку найти не просто. Тем более — из племени апачей. Через пять минут Маккенна понял, что со старухой ему здорово повезло. Видно, сыграли свою роль одиночество, старость и явная симпатия к голубоглазому чужаку.

С удовольствием набив свою трубку табаком из кисета Маккенны, да и ему позволив покурить впервые за двенадцать часов, она начала с того, что этот поход был затеян отчасти и из-за неё. Оказывается, старуха была последней из живших детей Эна. Её мать, сестра вождя Наны, разумеется, не была посвящена в тайну каньона, который на языке апачей назывался Сно-Та-Хэй. Она ни разу не была в каньоне. Вход туда разрешался только мужчинам.

В те далёкие времена, когда была ещё жива её мать, это считалось нормальным. Но времена, а с ними и апачи сильно изменились.

Старая скво замолчала, внимательно изучая своего слушателя. Видимо, приняв какое-то решение, она продолжала. Зовут её Маль-И-Пай. Так перекроили индейцы испанское слово «мальпаис» — сильно пересечённая местность, неудобица. «Метко, — решил Маккенна. — Апачи всегда называли камень — камнем, а жабу — жабой».

— Много лет я ухаживала за старым Эном. Тебе, наверное, известно, что дожил он до девяноста лет. Если помнишь, Нане, когда он начал свой последний поход против регулярной армии — а это было лет пятнадцать назад, — стукнуло всего семьдесят. А Эн был чуть младше Наны. И вот я ухаживала за старой развалиной, готовила ему, и, поскольку умом меня природа не обидела, стала я соображать, что женщина, по крайней мере, наполовину так же полезна, как и мужчина. Так почему бы и мне не узнать, где находится Золотой Каньон?

Начала я заходить издалека. Спрашивала старого Эна о том, о сём. Поначалу он думал, что я просто так болтаю. А потом раскусил, что я всерьёз заинтересовалась тайной. Замкнулся, стал раздражительным и злым. Ещё бы: близится его время уходить, а он ещё не решил, что ему делать со своей тайной. Вроде итогов был унести тайну с собой, но считал, что это будет нечестно по отношению к его народу. Я понимала, что его гнетёт, и особо не наседала. Но несколько недель назад стало ясно: выбор он сделал. Неправильный выбор. Если никто не вырвет у Эна тайну Сно-Та-Хэй, то она умрёт для нашего народа. Я пыталась его убедить. Говорила: апачи побеждены, но не покорены. Через несколько лет им снова понадобится не меньше золота, чем во времена таких вождей, как Нана, Викторио, Мангас Колорадас, Начез, Голета и Кочизе — этих великих воинов, сражавшихся за нашу свободу.

Она замолчала, чтобы выловить кусочек мяса из каши и, подогрев его на углях, засунуть в рот. Потом испытующе глянула на белого:

— Ставлю свой винчестер против твоего седла, что ты недоумеваешь: почему это среди великих воинов нашего народа я не назвала Джеронимо. Так всегда с вами, белыми! Настоящих индейцев вы и не знаете.