Валерий Рыжков - Капитан Ориона Страница 11

– Химически! Пойми, пошла реакции любви. И тут не бывает слов, я скучаю. Химия любви – это всё!

– Я упаду на твои ладони снегом, и превращусь в капельку.

– Я её выпью, и она оживит древо нашей любви.

– Ты лучшая женщина Земли. Это случилось, когда, Луна, Марс и Земля, в какой-то момент близко сошлись в треугольнике неба. Марс исчез. Луна родила месяц. Земля осталась с детками-землянами. И земля снова брошена, и забыта во всей Вселенной.

– Если любить женщину до безумства, он станет сумасшедшим! Так и мы… Ты, и есть, тот самый Мастер, а я твоя Маргарита.

Послание в сети: «Улыбнись, просыпаясь, и мир одари лучами тепла и любви. Улыбнись от самой чистой души, встреть рассвет, восхищаясь, не спеши грустить! Улыбнись, ну давай же, ведь твоя улыбка очень много значит для друзей. И с улыбкой встречай рассвет!»

Снился сон, самый бесплодный сон в жизни. Ничего личного. Благодаря семейным традициям в обществе формируется мораль, в результате которого складывается семейный невроз, который проецируется в жизнь.

Пушкин мог изменить жизнь Евгения Онегина. Поэту ничего не стоило изменить драматургию произведения и влюбить Ленского в Татьяну. Тогда бы не было дуэли. Евгений Онегин не стал бы состязаться в искусстве любви. Он сблизился бы с Ольгой, и волочился за ней по свету как-нибудь.

И за что любят люди молодость? Труднообъяснимо! И думают об этом мгновении жизни с терзанием сердца, как при расставании последней любви. Диагноз прост. Отсутствие любви – отсутствие молодости. И каждый момент любви может стать возвращением к молодости.

Еще недавно в прошлом десятилетии мужчины приносили себя в жертву любви к женщине, потом наступила эпоха перестройки, которая развеяла романтизм любви в рамках криминального городского жанра. Женщинам стали нравиться брутальные ребята. И эта минулась эпоха. И вот стали мальчики и девочки более рафинированными, быстро растворяющимися при любых неблагоприятных ситуациях. Тогда друг другу желали не падать духом, теперь не впадать в депрессию. Это другая депрессия, как свищ боли, когда прорывает тишину изнутри. Именно тишину бесчувствия. Трудно даже представить, сколько лириков погибает в такой тишине.

Сигарета выгорела, и коричневая оболочка потемнела от табачного разогрева, пепел, обугливаясь, рассыпался в воздухе. Дым саднит легкие кашлем, разрывая тишину.

В расстоянии сто километров от города жители становятся другими. Они погружены в свободу тишины природы без дорог и тропинок. И свобода – это не безделье, это созерцанье мира, и в нем нет вещей, чтобы вдруг увидеть в какое-то мгновение то, что не видел раннее, или даже за всю жизнь.

Вокзал. Фотография на память. Всё на память! Едешь туда – незнамо куда. Ищешь то, сам не знаешь что. Когда оказываешься в вагоне третьего класса, или в общем плацкартном вагоне, то тогда начинаешь понимать, в какую попал нишу общества. Никогда не оставляет ощущение, что это временно. Только до следующей остановки, или до следующего дня, или когда-нибудь это кончится, это путешествие, и начнется новое приключение.

В вагоне веселые детские голоса. «Куда едете? Как тебя зовут? Никита, конечно. Мне шесть». И мальчик показывает пять пальчиков.

«Зачем едем? Мама ищет работу. Папа меняет только машины. Куда едем?/ Буквы знаешь? /В интернете играю. /Большой, значит!/ Да, не маленький».

Ночь. Вокзал. Гостиница. Переночевка на скрипучей кровати. Утром едим в автобусе и перед нами родной пейзаж поля, холмы, пролески, и через каждые двадцать километров маленькие поселки. Доезжаем до пересечения дорог, а там по указателю по проселочной дорожке еще километров пять до села большого. И снова поля ржаные и холмы зеленые.

Пятничный день. Едут с базара. Голосую автостопом. Подбирают на попутке до села. Спрашиваю, расспрашиваю про дальних родственников. Зачем приехал. Землицы родительской взять. Зачем? Сон был такой, наказ дан, поехать, и привезти. Чудно! Пойди в тот дом, потом в тот, кто-то, что-нибудь, и расскажет.

Прошли в дом, сели за стол. Пьем чай. Едим лепешки. Хозяевам гостинцы – конфеты. Идем в другой дом. Опять пьем чай. Опять лепешки. Чай вкусный. Тут тысячу лет бьют подземные родники с ключевой водой. И берут из века в век эту воду, и только на чай.

В третьем доме отказываюсь от чая. Сидим на скамейке под кустом сирени. Гуси на лужайке. Кругом бедненько, да чистенько. Оглядываюсь, и меня охватывает ощущение, что я, когда то видел эти знакомые места, но когда, и почему, мне так близки, эти холмы, речка Ломатка. Загадка, вот тебе, и отгадка, в том, что мои родители всегда переезжали из города в город, и выбирали места, чтобы непременно там была река и холмы. И всегда высаживали куст сирени перед домом.

Сердобольная женщина привела мне еще жителя, который сел, и стал мне рассказывать мою родословную. И чем я дольше его слушал, тем сильнее ему верил, потому что он рассказывал в подробностях о жизни моих родственников. Откуда ему знать обо мне, а ведь знает. Чудно! Я глядел в сине-голубое небо, и думал, как в такой глубинке, в забытом селении, который и не на каждой карте обозначен, говорят о тебе, что и к гадалке не ходи. Я не стал его дальше расспрашивать, что сказал, то сказал, и на этом спасибо. К этому селу одна дорога от трассы, и дома вдоль одной улицы, и мечеть, а на склоне часовня. Между ними дом правления с отечественным флагом.

В прошлом веке в селе жили более пяти тысяч человек, многие говорили на пяти языках. Сызмальства, перебегая со двора во двор, подхватывая на лету татарские, мордовские, чувашские, русские слова, смешивая в мишаро-мещерский диалект, слушаешь, вроде слова понятны, а смысл, не всегда сразу и улавливается, в этих краях без знания этого языка, нет и промысла. Здесь с рубля всегда дают сдачу мелочью. Это конечно не столичная жизнь, тут живут скромнее. Так было заведено, что летом мужчины уходили на заработки по реке Волге, а теперь в столичные города. Маленькие люди с большой историей, у многих накосилась жизнь, и после раскулачивания, и после войны. Исчезли с пригорков дома. Люди сгинули. И стоят в два ряда по одну сторону речки покосившиеся дома с выцветшими ставнями. Городок в две улицы. Летом родители привозят детей на каникулы к старикам из города. Был тут когда-то колхоз, а теперь два фермерских хозяйства. Деревенское молоко по городской цене. В каждом доме сегодняшняя цивилизация, проведен свет, газ, водопровод, а воду все равно берут из родников.

Молодой мулла Раиль, в этот особый день, джума, читает особую молитву, потом угощает чаем и беляшами. Моя плата, «закят», падает купюрой в коробку больше похожую на избирательную урну. Напротив мечети живет другой, старый мулла, который читает молитвы только при погребении на кладбище. Молодой мулла жалуется, что никто из пожилых людей не ходит в мечеть на пятничную молитву. Сетует на то, отчего, сюда никто не возвращается, тут так нужны учителя, врачи, строители. Молодой мулла не знает истории этого села Горюхина. Горькая история, прежде всего, детей довоенных и послевоенных лет. Правда предков покоится в этой земле на два метра глубже. Возродится ли эта земля без детского смеха, вот вопрос. Сельское кладбище с могильными плитами и крестами стало больше по площади, чем поселок. Да помогут молитвы. Аллах бирса. Господи прости.

В детстве это было. Провожали родственников в другой город. Уезжали поздно вечером. Было звездное небо. Мой брат, ему было лет десять, посмотрел в небо, с грустью произнес, наверно я эти звезды здесь больше не увижу. В этот город ни случайно, ни намеренно, он так, и не приехал. Но эти звезды ему светили всю жизнь. Три звезды из созвездия Ориона. Где бы он не находился, только по жизни одни звезды ему стали ближе, а другие дальше. Каждый выбирает свой путь под звездным небом. Может он и сейчас видит те же звезды, что и тогда, только с другой точки земли.

В июле дозрела черника, в августе отяжелела красными ягодами брусника. Прошли дожди. И в пролесках сосен и берез появились сначала лисички и сыроежки, а потом белые грибы. В осень на обочинах лесных дорог цепочкой стоят машины. Начинается грибная охота. Горожане, вооруженные целлофановыми пакетиками прогуливаются по лесу, как по Невскому проспекту, неосторожно сбивая ногами грибные шляпки.

В тишине леса становится абсурдом военный кризис в Украине. Возможно ли, вот так, взять, и разорвать тишину взрывами снарядов, пулями автоматов. Получается, что и в двадцать первом веке это возможно. Преступление? Да!

Это бесчеловечно даже по отношению к земле, которая нас кормит. В этой тишине леса слышится щебет птиц, комариный писк на болоте, журчание струй мелких речушек. В голове проносится не верю, что где-то убивают взрослых, и детей. И кто считает погибших муравьев от разорвавшегося снаряда.

Человеческая трагедия может случиться и в более простых ситуациях. Когда не хватает нежности. Когда любимые уходят друг от друга, предают друзья. Как стать нежным? Как завоевать любовь? Прощения не просят под дулом автомата. Любовь завоевывают любовью. Для того, чтобы прибавить миру нежности, то каждое утро надо встречать с мыслями заботы друг о друге. И уметь ждать. Устал ждать, начинай мечтать, устал мечтать, начинай сочинять стихи о любви. Только влюбленные знают, что есть особенное живительное дыхание любви.