Дэвид Эберсхоф - 19-я жена

Моим родителям — БЕККИ и ДЕЙВУ ЭБЕРСХОФ,

а также

ДЭВИДУ БРАУНСТАЙНУ

посвящается

Веровать означает верить в то, чего ты не зришь; наградой твоей вере служит то, что ты зришь, во что веришь.

Овладеть наукой Дедукции и Анализа, как и всеми другими искусствами, можно лишь в результате долгого и упорного их изучения; однако жизнь слишком коротка, чтобы позволить кому-либо из смертных достичь в них высочайшего совершенства.

Итак, если и существуют недостатки, они суть людские ошибки и заблуждения.

I

ДВЕ ЖЕНЫ

Предисловие к первому изданию

В тот первый год, что прошел со времени, когда я отреклась от веры Мормонов и решилась поведать людям правду об американском многоженстве, очень многие задавались вопросом, почему я вообще согласилась стать одной из полигамных жен. С кем бы я ни встретилась, будь то фермер, шахтер, железнодорожник, профессор, священнослужитель или унылый сенатор, но особенно и более всего — жены этих людей, — все и каждый хотели узнать, почему я подчинилась брачному обычаю, требующему такой покорности и приносящему столько горя. Когда я говорю им, что у моего отца пятеро жен и что меня воспитывали в уверенности, что многоженство есть Божья воля, все эти честные люди спрашивают меня: «Но, миссис Янг, как же вы могли поверить подобному утверждению?»

Вера, говорю я им, — это тайна, не всем доступная, она нелегко поддается объяснению.

Теперь же, с опубликованием этой автобиографии, мои противники, несомненно, с подозрением отнесутся к моим побудительным мотивам. Пережив покушения на мою жизнь и репутацию, я оставлю их нападки без внимания. Я предпочла предать мои воспоминания этим страницам не ради славы (из этой поилки для скота я испила достаточно и была бы счастлива никогда к ней не возвращаться) и не ради прибытка, хотя, по правде говоря, у меня нет крыши над головой, но есть два маленьких сына, о которых я должна позаботиться. Я просто хочу показать миру трагическое положение женщин в полигамных семьях — женщин, вынужденных жить в кабале, не виданной в нашей стране с тех пор, как десять лет назад было повержено в прах рабство; и я хочу здесь поведать о плачевном состоянии детей в этих семьях — детей заброшенных и одиноких.

Обещаю моему Глубокоуважаемому Читателю рассказывать о своей жизни правдиво, даже в тех случаях, когда делать это станет мне огорчительно. На этих страницах вы познакомитесь с моей матушкой, которая считала своим религиозным долгом приветствовать появление каждой из четырех других жен в постели своего мужа. Вы познакомитесь с пожилой женщиной, вынужденной делить мужа с юной девушкой, в пять раз ее моложе. А еще вы познакомитесь с джентльменом, у которого столько жен, что, когда одна из них обращается к нему на улице, он спрашивает ее: «Мадам, разве мы с вами знакомы?»

Я могу — и намерена — продолжать.

Каковы же условия, в которых процветает подобное безобразие? Это — Территория Юта, великолепнее которой трудно себе что-либо представить, вся в черном граните горных пиков и красной яшме скал, изрезанная глубокими гулкими каньонами и лощинами, раскинувшаяся в свободном пространстве озерного бассейна, на широком ковре трав с вьющимися среди них реками; это страна снежных и песчаных бурь, страна железа и меди и большого соленого озера, огромного, словно море, — Юта, чья золотисто-алая краса являет собой наилучший пример Господнего рукоделия… Территория Юта[2] стоит особняком — как Теократия — внутри нашей обожаемой Демократии, открыто бросая ей вызов: imperium in imperio.[3]

Я пишу не ради сенсации, а ради Правды. Оставляю суждение сердцам моих Добрых Читателей, где бы мои Читатели ни находились. Я — всего лишь один пример, но и поныне бесчисленные другие женщины ведут существование еще более горестное и рабское, чем когда-либо было мое. Возможно, моя история — исключение, ибо мне все же удалось избежать, ценой величайшего риска, брачных цепей полигамии; и потому еще, что мой муж — Пророк Церкви Мормонов, лидер Мормонов Бригам Янг, а я — его девятнадцатая и последняя жена.

19-я ЖЕНА

Тайна пустыни

Джордан Скотт

ПРОЛОГ

Мамина пушка

Как сообщалось в газете «Сент-Джордж реджистер», погожим вечером, в июне прошлого года, между одиннадцатью и половиной двенадцатого часа, моя мама — что на нее нисколько не похоже — на цыпочках спустилась в подвальный этаж дома, где я вырос, с огромной пушкой — винчестером «Биг-бой» под патрон магнум сорок четвертого калибра в руках. Спустившись по лестнице, она постучала в дверь отцовского кабинета. Отец откликнулся изнутри: «Кто там?» Мама ответила: «Это я — БеккиЛин». Тогда он сказал — или, скорее всего, должен был сказать: «Входи». Что за этим последовало? Почти каждый житель юго-запада Юты расскажет вам это. Мама с первой попытки точно всадила в него пулю, буквально выбив ему сердце из грудной клетки. В газете говорится — отец сидел в своем компьютерном кресле, и, судя по тому, как кровь забрызгала сухую штукатурку стены, можно почти наверняка утверждать, что от выстрела кресло с отцом трижды повернулось вокруг своей оси.

Перед смертью отец был онлайн: играл в техасский покер[4] и сидел в чате с тремя партнерами, в том числе с некой Мисс-из-Пустыни, такой вот ник. Последние секунды своей жизни он провел, обмениваясь вот такими репликами:

Главасемьи2004: подожди

Мисс-из-Пустыни: телефон?

Главасемьи2004: нет жена

Мисс-из-Пустыни: которая из?

Главасемьи2004: девятнадцатая

Чуть позже — через несколько секунд? минут? — Мисс-из-Пустыни написала: ты тут??

Потом попыталась еще раз: ты тут????

Чуть погодя — сдалась. Так с ними и бывает, всегда.

Когда моя мать спустила курок, отец имел на руках фулл-хаус: три пятерки и пару двоек. Так что он был весь в шоколаде. В газете говорится, что, хоть и мертвый, он все равно выиграл семь кусков.

Как-то по телику я слышал, что умираем мы так же, как жили. Это вроде бы верно звучит. После выстрела кровь отца просочилась сквозь его футболку из интернет-магазина «Ганз-энд-аммо»[5] огромным густым пятном. Ему уже исполнилось шестьдесят семь, лицо у него было какое-то предзлокачественно-красное. И все в нем было крупным, толстым, истрепанным жизнью, кипевшей под жарким солнцем. Мальчишкой я часто воображал, что отец у меня — ковбой. Представлял, как он в конюшне седлает своего скакуна — чалого, в белых носочках, — готовясь выехать в поход за справедливостью. Только мой отец никогда ни в какой поход за справедливостью не выезжал. Он был мошенник от религии, один из главных заправил в храме лжи, что вроде заговорщиков ходят среди людей, говоря им, что Бог предназначил мужчине иметь много жен и детей и судить последним судом их всех будут по тому, насколько они покорны. Я знаю, на самом деле люди так не говорят, но мой отец так говорил, и многие другие тоже — там, откуда я родом, а это… ну, я просто-напросто скажу, что это в той гребаной дали, в пустыне находится. Вы, может, про нас даже слыхали. Первые Святые Последних дней, только все нас просто Перваками называют. Но я должен вам сразу сказать — мы не мормоны. Мы были какие-то другие — приверженцы культа, ковбойской теократии, крохотный ломтик Саудовской Америки. Нас называли по-всякому, я знаю про это, потому что свалил оттуда шесть лет тому назад. Вот тогда я своего отца и видел в последний раз. И маму тоже. И я знаю — вам про это известно, но на всякий случай скажу: она была жена № 19.

А его первая жена из кожи вон лезла, чтобы мою мать за решетку упечь. Наши женщины вообще не должны с неверующими разговаривать, но у сестры Риты затруднений с этим не было: она все до точки «Реджистеру» выложила. «Я была наверху, в нашей общей гостиной, разбиралась с девчоночьими чулками, — выкладывала она газетчикам. — Тут-то я и увидела, как она поднимается по лестнице. У нее было такое лицо… Оно выглядело как-то странно, все скукоженное и красное, будто она что-то такое увидела. Я собралась было ее спросить, но не спросила — сама не знаю почему. Его я нашла минут двадцать спустя, когда сама пошла вниз. Надо было пойти сразу, как я такое лицо у нее увидела, только откуда мне было знать? А когда я его увидела — вот так вот, в кресле, и голова, знаете, вот так на грудь свисла, и кровь, кровь — она была повсюду, я хочу сказать — он весь в крови, все кругом такое, такое мокрое и красное… Ну, я стала звать, просто звать — хоть кого-нибудь — на помощь. Вот тогда они все бросились вниз, все они — женщины, я хочу сказать, — все бросились бежать вниз по лестнице друг за другом, и дети тоже, они все бежали и бежали. Весь дом содрогался, столько их бежало по лестнице. Первой добежала, кажется, сестра Шерри. Когда я сказала ей, что произошло, а потом она сама увидела, она расплакалась, просто завопила по-настоящему, и следующая за ней тоже зарыдала, и следующая за ней тоже, и так далее. Я никогда не слышала ничего подобного. Вопли быстро распространялись вверх по длинной очереди женщин, словно языки пламени, охватывая одну за другой, и очень скоро весь дом словно пылал от воплей, если вы понимаете, что я имею в виду. Понимаете, все мы его все-таки любили».