Ольга Саранина - Посол

Ольга Саранина

ПОСОЛ

Часть 1 ОТЕЦ

Отправившись искать царство своего отца, Субетай уже не поворачивал назад. Духи запретили ему возвращаться. Духи говорили ему, что он возвращается в свои земли. Духи были бы довольны, если бы он сделал это раньше, еще в детстве.

Субетай ехал, прикрыв глаза, слыша привычные звуки: бряцанье драгоценной сбруи, привезенной отцом из походов, негромкий разговор приближенных.

Он сделал то, что не удалось его матери. Тогда, когда она носила его под сердцем.

Ему снились иногда те места и то, как они — мать, отец и друг отца — едут по степи. Они ехали в северные земли, в холодную страну, где земля не терпит людей, и она поднимается вверх, вверх, и надо идти несколько дней, чтобы увидеть равнину с другой стороны.

Там живут золотые звери, сказочные звери. И орлы там размером с оленя.

Когда Субетай был маленьким, он спрашивал мать: как же в той стране можно жить, если так холодно, да и сама земля не любит людей. А мать отвечала, что те края, которые называются Золотыми, — это земля великих царей. Великие цари в той стране не умирают, они живут вечно, под землей. Идет время, а они со своими женами, в прекрасных подземных покоях пируют и наблюдают за бесконечной битвой сказочных зверей.

Итак, когда Субетай еще не родился, его семья ехала на север. Шаман сказал матери, что если сын появится на свет в северных землях, то его ждет великое будущее. Он станет царем. В то время его отец, Темучжин, еще не был Чингис-ханом.

Никто, кроме матери, не знал, о каких северных землях говорил шаман. Мать беспокоилась, что она не успеет доехать до северных гор, и сын увидит солнце в степи, а ему суждено было стать великим бессмертным царем, таким же, как вечно пирующие в холодных подземных юртах.

Отец, Темучжин, не знал об этом желании матери. Он считал, что сын должен родиться как можно севернее, и только. Он считал, что этого достаточно, чтобы великая судьба нашла его.

Субетай помнил эти места. Короткую жесткую черно-зеленую траву, пятна голой земли с проступившей солью. Он видел их во сне. Матери не удалось тогда доехать до Северного царства. Отец приказал ехать медленнее, чем она хотела, и Субетай появился на свет здесь, в степи, не доезжая до Золотых гор.

Был ли шаман прав? В любом случае северная земля встретила бы Субетая благосклонно. Потому что предки его отца — его настоящего отца — были родом отсюда.

Духи сказали, что это царство — его наследство, и эта земля ждет его. Субетай усмехнулся. Амулет, золотой зверь — вот его единственное наследство. То, что осталось от его настоящего деда.

Отец, Темучжин, не верил людям. У него было много преданных и мудрых советников, но не было друга, никого, кому бы он доверял по-настоящему.

Темучжин не был уверен, что Субетай его сын. Поэтому рождение первенца не было отпраздновано, как положено. Темучжин объяснил это нездоровьем матери. Он присматривался к жене, будет ли она огорчена. Если да — то это его сын, и он напрасно обидел ее. Но жена была спокойна, счастлива. Может быть, так счастлива любая мать, думал Темучжин. Но она никогда не заговаривала с ним о почестях, которые не додали ей и их — или только ее? — сыну. Поэтому своим настоящим сыном он считал другого, рожденного ею позже.

Субетай дремал, слышал знакомое бряцанье драгоценной (золото с бирюзой) сбруи, думал о Чингис-хане и своей матери. И во сне, наконец, понял, как все было.

ПЛЕН

— Бегите, бегите! — Темучжин кричал это, уже повернув коня. Он скакал прочь, а Борте, его жена, испуганная, вслушивалась в его слова.

— Давай, дочка, давай, — у служанки, Хоахчин, тряслись руки, но она все делала быстро. — Полезай! — Пока Борте смотрела, как уезжает ее новая семья, пока она стояла, растерявшись — да времени-то всего ничего на это ушло — Хоахчин уже все приготовила — запрягла возок, накидала в него овечьей шерсти, всяких тряпок. — Полезай, дочка, давай, в эту шерсть. Никто тебя не найдет, поехали.

Даже когда они отъехали на порядочное расстояние, Борте все еще не могла прийти в себя. Рано утром, небо еще только-только начало желтеть — совсем недавно — служанка, Хоахчин, разбудила всю семью: Темучжина, Борте, Оэлун (мать Темучжина), других ее детей. Служанка услышала, что кто-то едет. Ничего хорошего ждать не приходилось, никто к ним не поехал бы в такую рань. Кроме недоброжелателей. Мать и детей рассадили по коням и ускакали.

Борте со служанкой остались одни. Им коней не хватило. Борте не хотела думать о том, что Темучжин мог бы остаться, а ее посадить на коня. Даже для работника конь нашелся, и вьючную лошадь взяли. Почему ее оставили? Потому, что чужая? Она им не родная, то есть, не по крови. Она — молодая жена старшего сына. Выходит, ее ценность для семьи равна ценности служанки?

Светало, но тени все еще были резкие. На северных склонах, куда пока не попали солнечные лучи, была совсем ночь. Борте плохо понимала происходящее. Хоахчин втолкнула ее в возок, закрыла дверцу, и они поехали. Если повезет, они смогут укрыться в ильмовой роще. Те, кто спасся верхом на конях, направились дальше, к горе Бурхан-халдун. Заросли начинались у его подножия, там спрятаться было легче.

Скоро Борте услышала другие звуки, кроме скрипа колес. К ним подъехали всадники. Борте замерла. Всадники спросили у Хоахчин, где Темучжин.

— Откуда мне знать? Я ведь к ним только шерсть езжу стричь, так, бываю иногда.

— Так он дома или нет?

— А может, и дома, — призадумалась Хоахчин. — А может, и уехал. Я с заднего двора выехала, кто там его знает. А зачем он вам нужен-то?

Главный не ответил. Всадники отправились дальше.

Хоахчин поехала своим путем. Борте сидела ни жива, ни мертва, когда вдруг услышала треск, и возок остановился, накренясь. Ильмовая роща была по-прежнему далеко.

— Ну что ты будешь делать! А? Что ж это такое? — Борте услышала бормотанье Хоахчин. Служанка слезла с возка и обошла его. — Ось сломалась, — сообщила она, открыв дверцу. Борте испуганно смотрела на нее. — Ну что теперь делать, а? — Хоахчин кусала губы. — Убежим? Успеем? Эти-то ведь сейчас вернутся. Никого не найдут, так и вернутся. Это меркиты, ты поняла? Вот напасть… — Борте слышала, как Хоахчин разговаривала с всадниками, но только сейчас сообразила, что это, правда, были меркиты — у этого племени были давние счеты с семьей Темучжина.

Но они не успели решить, что лучше — попытаться бежать или остаться на милость победителей. Меркиты вернулись.

— А я, ребята, вот, застряла. Ось сломалась. Как быть теперь, не знаю. Ну да как-нибудь. А вы поезжайте себе, что вам со мной возиться. Я уж что-нибудь придумаю, — Хоахчин, смущенно улыбаясь, рассматривала отряд. Она заметила, что вернулись меркиты все-таки с добычей: один из них вез мать Бельгутая, вторую жену покойного отца Темучжина.

— Что-то ты разговорчивая, старуха, — заметил главный, внимательно разглядывая возок. — Шерсть, говоришь, стрижешь?

— Да, господин, я же сказала — я Темучжиновская, шерсть овечью к ним езжу стричь, — закивала Хоахчин.

— И много настригла? Посмотрите, что там, — меркит кивнул своим.

— Ого! Хороший подарок Чильгиру, — рассмеялся он, увидев перепуганную Борте. — Самих не поймали, зато жены их у нас. Ты ведь жена Темучжина, так?

Борте молчала.

— Так. Удачный день. Поехали.

Борте казалось, что она слышит какие-то колокольчики, позвякивания, и приглушенные удары, как будто били в бубен. Все было как во сне.

Служанка быстро говорила:

— Ничего, дочка, ничего. Чильгир — знатный человек, не проходимец, не пастух какой-нибудь. Ничего, тоже человек. Везде люди живут. Значит, приходится смириться. Ничего. Нашу хозяйку тоже ведь отбили у молодого мужа. У меркита. А Чильгир его брат. Вот эти теперь и напали на нас. Отомстить решили, ты посмотри. Долго ждали! Ничего, видишь — пятеро детей, живет, как все. И не такое бывает. Главное — живы все остались. А там — как Небо захочет. Может, и увидим когда еще наших. А ты будь ласкова с этим-то. Ничего, не бойся. Живи себе. Может, все еще и хорошо будет, кто знает? Мы этого не можем знать.

Борте и не боялась. Ей было все равно.

Пока они ехали до селения меркитов, Борте надеялась, что она умрет по дороге. Или они передумают и убьют ее. Дорога была бесконечной. Она не вслушивалась в слова Хоахчин. Весело переговаривались враги, что-то бормотала служанка. Называла ее дочкой. Борте подумала, что больше не увидит свою мать, но ничего не почувствовала. Она сидела, опустив голову, глядя на рукав. Зачем эта вышивка? Это все было из жизни другого человека. В той жизни надо было, чтобы рукав был вышит тем узором, который должен быть на рукаве, а на сапогах полагалось вышивать другой. Это все имело какой-то смысл…