Наталья Султан-Гирей - Рубикон Страница 10

— Они его не выпустят. — Раб злорадно хихикнул. — Придется Цезарю опять поклониться нам.

— Ни-ни! — Красс энергично замахал обеими руками. — Я не хочу унижать вождя плебеев. Мы выручим Гая Юлия без его просьбы, Харикл!

— Да, господин. — Грек подставил под струю свою красивую голову. — Разреши побеседовать с некоторыми людьми без твоего ведома.

VIII

Рим спал. По тихим темным улицам продвигался небольшой караван: три всадника и несколько вьючных мулов.

— Зачем ты не удержал его? — вполголоса спросил один из них. — Ты мог бы уберечь друга от лишней боли.

— Цезарь не советуется со мной о сердечных делах, — процедил сквозь зубы Мамурра. — Я плохой утешитель.

Гирсий не ответил. Мамурра обиделся. Он, коммерсант, солидный деловой человек, встал среди ночи, чтобы проводить приятеля, не побоялся дурной славы, и вот благодарность... Только отъехали от форума, как Цезарь свернул в какую-то улочку и велел друзьям ехать без него. Он догонит у ворот. Разве это не обида? А тут еще Гирсий с глупыми упреками.

— Я знаю, — огрызнулся делец, — вы оба — и ты, и Антоний — хотели бы, чтобы я вывернул кошелек до последнего обола, а не понимаете, отдай я все, что имею, и самого себя в придачу, — и то мне не оплатить и половины ваших долгов!

— Да мы на тебя и не рассчитывали. — Антоний соскочил с седла и пошел рядом с мулами, подгоняя ленивцев. — А ловко я придумал удрать ночью!

— Друзья, вы плохие заговорщики! — Цезарь вскачь догнал приятелей. — Кричите так, что на соседней улице слышно. Мой добрый Мамурра, я бесконечно обязан тебе. Если б не твоя щедрость, нам не добраться бы даже до Неаполя. — Он замолчал.

И хотя было темно, Гирсий заметил, что его друг огорчен и расстроен.

Некоторое время ехали в молчании. Мамурра пробовал заговаривать, но Цезарь отвечал невпопад.

— Слушай, Мамурра. — Он внезапно так натянул поводья, что лошадь остановилась. — Скажи мне, ты знал, что Марк уже уехал?

— Да, — удивленно ответил Мамурра, — а что?

— А знал, что он уехал, не повидав меня?

Мамурра качнул головой.

— Сервилия постоянно говорила мальчику, чтоб он был с тобой учтив!

— Учтив! Сын с отцом учтив?

— Не огорчайся! — Антоний подбежал и ласково коснулся руки старшего друга. — Я слышал от Децима, там Какая-то глупая любовная история. В семнадцать лет всегда кажется, что с первой красоткой мы теряем мир.

— Бедный мальчик! Как я ему сейчас нужен! В эти годы сын уже не может весь принадлежать матери. — Цезарь сжал хлыст. — Праматерь Венера! Ребенка калечат на моих глазах. Катон с колыбели отравляет его мозги. Учат всякой столетней чепухе!

— Марк Юний — вылитая Сервилия, — холодно уронил Мамурра. — Это твоя фантазия, что он страдает. Готов спорить, он уже забыл даже, как зовут эту женщину.

— Тем хуже для него, — глухо отозвался Цезарь.

— Если Марк действительно твой, он вернется к тебе. — Гирсий поправил спадающий на глаза капюшон. — Станет старше, многое поймет.

Они свернули к городским воротам. И в ту же минуту от стен, из-под навесов уличных портиков, из-за колонн к путешественникам устремился рой темных приземистых фигур.

— Кредиторы! — испуганно крикнул Мамурра. — Прости, друг, но мое доброе имя... — Он круто повернул коня и, прежде чем Цезарь успел ответить, ускакал.

Заимодавцы атаковали мулов, хватали под уздцы, сбрасывали вьюки. Антония опрокинули, и целая дюжина ростовщиков уселись на нем.

какой-то смельчак схватил Цезаря за ногу.

— Снимай сапожки, Юлий! Они не твои, ты не заплатил за них!

Разгневанный должник замахнулся хлыстом, но в тот же миг плащ слетел с его плеч.

— Иберийская шерсть стоит дорого. Тебе не по карману, — крикнул сзади хриплый голос, — ты не заплатил!

— Снимай доспехи, доблестный претор! — наступал из темноты оружейник. — Ты не заплатил за них!

Кусая губы от гнева и невольного смеха, Цезарь повернул голову к верному Гирсию, но легат беспомощно барахтался под грудой тел, тщетно доказывая, что он никому ничего не должен.

Гай Юлий пожал плечами. Обнажить меч в городской черте Рима, да еще против людей, которым он должен, пахло прямым разбоем!

— Добрые люди! — начал Цезарь.

— Мы не добрые, — хором грянули кредиторы. — Плати, тогда подобреем...

Один сапожок уже соскользнул с ноги Гая Юлия, а вторую ступню зажали цепкие пальцы заимодавца.

— Снимай!

— Ты слишком суров, мой друг Корнифиций! — Из темноты выплыла фигура в длинных греческих одеждах. — Ведь и ты кое-кому должен.

— А тебе что за дело до моих долгов?

— Добрый Мальвий и доблестный Флакк уступили мне твои векселя, и я согласен ждать. — Голос грека дрогнул злой иронией. — Но ты не обижай нашего Юлия.

Домоправитель Красса взял из рук остолбеневшего ремесленника сапожок и с ловкой почтительностью обул претора. Заимодавцы отхлынули. Окружили Крассова раба и, стрекоча, как рой цикад, что-то разъясняли.

Харикл с ленивой усмешечкой вел расчеты. Он скупил долговые обязательства всех кредиторов Цезаря и выменивал их на векселя Гая Юлия. Ростовщики выпустили свои жертвы. Антоний, ругаясь на всех наречиях Запада и Востока, вьючил мулов. Гирсий поднялся на ноги и, отряхиваясь, смущенно пробормотал:

— Меч бессилен против обола![23]

Цезарь помог расстроенному другу взобраться на седло.

— Едем! Благодарю тебя, мой неизвестный избавитель.

— Я известен тебе, — со спокойным достоинством ответил раб. — Мой господин Марк Лициний Красс повелел мне просить вас всех, доблестных воинов, разделить с ним скромный завтрак в остерии у городской стены.

IX

Светало. Oт Кампанских полей тянуло прохладой.

В остерии у городской стены запоздавшие путники обычно дожидались зари. С первыми лучами солнца раздавался гулкий удар битка об медную доску, и медленно, скрипя на столетних петлях, открывались навстречу утру огромные, окованные железом, ворота...

Уронив голову на стол, Красс спал. Всю ночь он провел над кипой счетов и долговых обязательств. Его усталое лицо и каштановые с проседью волосы казались подернутыми легким пеплом. Рой мух жужжал вокруг каменной тарелки с недоеденной яичницей.

При шуме шагов Богач поднял голову и ленивым жестом пригласил путников к столу.

— Мои друзья утомлены. — Цезарь опустился на скамью. — Надеюсь, ты не обидишься, если они всем яствам мира предпочтут часок здорового сна...

— Воздержанность в пути похвальна — Красс отодвинул тарелку с яичницей. — Отдых на свежем воздухе в душистом сене вас подкрепит лучше сна в этом блошином царстве.

Антоний зевнул. Его молодое круглое лицо чуть припухло от вынужденной бессонницы, и глаза сонливо слипались.

— Ступайте, друзья, — ласково напутствовал их Цезарь. И, обернувшись к Крассу, сдержанно добавил: — Мой великодушный друг, "я весь уши", как говорят на Востоке.

— На Востоке любят цветистые речи. — Богач поковырял в зубах. — Надеюсь, что эти животные не посмели б тебя заключить в долговую яму.

— Закон в Риме один для всех граждан. — В темных глазах Цезаря блеснула ирония.

— Хорошо б, если б все это понимали. — Красс крякнул, уселся поудобней и заговорил, отчеканивая каждое слово: — Рим гибнет от беззакония. Полстолетия смут, раздоров, крови. Послушай меня, Цезарь, я старше тебя, больше повидал на своем веку. Нам нужна сильная рука, смелые люди...

— Катилина пробовал. — Цезарь нагнулся, поправляя отворот сапожка.

— Ты осуждаешь его?

— О мертвых говорят хорошо или молчат. Я не осуждаю его! но...

— Ты не осуждаешь цель, но тебе претят средства.

— Не средства, а то, как ими пользовался покойник.

— Одному человеку не под силу остановить нашу гибель. — Красс поднял растопыренную пятерню и потряс ею в воздухе, перед самым лицом Цезаря. — Железо, золото и кровь правят миром. Железо, то есть армия, у Помпея. Золота хватит у меня, но живую кровь граждан… тут ты поможешь нам. Плебс пойдет за тобой на что угодно. Доблесть патрициев, щедрость всадников и благоразумие плебеев спасут Рим, то есть Великий, я и ты.

Цезарь молчал.

— Недавно около храма Весты я встретил твою дочь. Она шла с подругами. — Красс осторожно кашлянул. — Красивая, прекрасно воспитанная девушка.

— Юлия некрасива, — сухо остановил Цезарь, — она похожа на меня.

— Помпеи влюблен в нее, — все так же осторожно продолжал Красс. — Разумеется, он не позволил себе говорить с девушкой о своих чувствах, но, как только уладит свои дела, попросит руки твоей дочери…

Цезарь снова промолчал.

— Я советовал бы не пренебрегать таким зятем. — Красс, согнув палец, постучал по столу. — Сила…

Цезарь не отвечал.