Валентин Пикуль - Богатство Страница 10
Валентин Пикуль - Богатство читать онлайн бесплатно
Близость предстоящего аукциона уже настраивала Петропавловск на праздничный лад. Мишка Сотенный тоже потирал руки.
— Вот когда мы выпьем! — говорил урядник.
— С кем же, Миша, пить собираешься?
— У меня дружок есть — траппер Сашка Исполатов, что охотничает за рекой Камчаткой. Вот увидите — он больше всех привезет мехов. Сдаст в казну — и тут мы с ним закуролесим…
Соломин попросил урядника подсказать ему, как удобнее обойти спекулянтов при аукционе, но Сотенный сказал:
— Я ведь с купцами не вожусь. Если хотите все знать, вы у Блинова спрашивайте — он давно на Камчатке горбатится…
Блинов не стал щадить петропавловских богатеев, он честно раскрыл их крапленые карты. «Оказалось, — писал Соломин, — что аукцион ясачных соболей искони веков производится в тесной компании камчатских торгующих, причем цены за соболей всегда держались заниженные. Выяснилось также, что далеко не вся пушнина, собранная в ясак, предъявлялась на аукцион. Иные звери продавались как-то так, что от них не оставалось и следа…» Блинов сказал Соломину, что дело это сложное.
— Расстригин и Папа — вам с ними лучше не тягаться. Но если хотите жить спокойно, примите от них положенное и закройте глаза на все, что творится.
«Положенное» — это взятка.
— Но взяток не беру, — сказал Соломин.
— Да уж лучше взять, чтобы потом не мучиться…
Поначалу казалось диким и неприятно резало слух стародавнее слово «ясак». Начинался век технического прогресса, а здесь, на Камчатке, еще драли ясак с населения, будто не кончились времена Мамая и Тохтамыша… Из связки ключей уездной канцелярии Соломин выбрал ключ, которым и открыл ясачные кладовые. При этом даже зажмурился — горы лежали перед ним, горы мягкой и волшебной красоты, которые собрала пушистая и нежная Камчатка! Он снова закрыл двери и засургучил их печатью.
— Я думаю, пора начинать, — сказал Соломин.
С улицы грянул выстрел, и через минуту в канцелярию вломился толстый немец — из числа наезжих скупщиков пушнины. Он требовал привлечь к суду местного жителя Егоршина, который безо всякой на то причины сейчас застрелил его собаку.
— Прекрасного породистого доберман-пинчера!
— Не кричите, — осадил немца Соломин, — причины к убийству вашей собаки вполне законны. Завоз любых собак на Камчатку, карается большим денежным штрафом, и я вас оштрафую, ибо ваш прекрасный доберман мог испортить породу камчадалок.
Немец счел, что над ним издеваются.
— Мой доберман-пинчер имел в Берлине три золотые медали, его на выставке собак изволил приласкать сам кайзер, и как же он мог испортить ваших паршивых дворняжек?
Соломин растолковал, что камчадалки (хотя хвосты у них и закручены в крендель) вовсе не дворняжки. Это собаки, порода которых сложилась в суровых условиях служения человеку, и они способны покрыть в сутки расстояние до 120 миль, получив за этот адский труд лишь кусок юколы, а медальный доберман-пинчер, если его поставить в нарты, сдох бы сразу!
После чего Соломин повернулся к Блинову:
— Составьте протокол и оштрафуйте этого господина, доберман-пинчер которого был недостоин даже того, чтобы понюхать под хвостом у самой последней камчатской сучки…
А перед самым открытием аукциона он решил нанести удар по винной торговле — по самому больному месту.
Согласно законодательству Российской империи, завоз спирта на Камчатку, как страну «инородческую», был неукоснительно запрещен. Наяву же здесь протекали хмельные реки. Спирт завозился из Америки, и Соломин не имел права выпустить его на землю (хотя он чуял, что тут не обошлось без Камчатского торгово-промыслового общества). На складах Петропавловска обнаружились колоссальные запасы алкоголя в самых различных вместимостях — от мизерных «сосок» (то есть соток) вплоть до необъятных бочек. А перед главным кабаком Петропавловска площадь была вымощена пустыми бутылками. Несколько поколений виноторговцев закапывали бутылки донышками кверху — образовалась уникальнейшая мостовая, какой не было нигде в мире. Сейчас поверх этого «паркета» лежал в блаженстве все тот же отставной чинодрал Неякин, которого давно устали ждать судьи Владивостока.
Соломин велел оттащить Неякина в карцер.
— Конечно, где ж ему уехать с Камчатки? Он не только пароход, но и царствие небесное проспит…
Вместе с урядником Соломин обошел лавки города и отобрал у продавцов патенты на винную торговлю, о чем сразу же оповестил начальство. В условиях абсолютной трезвости открылся пушной аукцион… Мишка Сотенный тишком спросил:
— А вы прежде с Расстригиным-то столковались?
— О чем толковать мне с ним?
— Неужто даже товар нашим не показали?
— Увидят его лишь сейчас…
В этом и заключалась его стратагема. А вести аукцион Соломин упросил школьного учителя, и тот согласился.
— С меня — как с гуся вода, — сказал он, бесстрашно раскладывая на столе серебристых соболей и седых бобров.
Торг проходил в пустых классах школы, где расставили скамейки для публики. В самый последний момент Соломин был ошарашен непониманием двух слов местного диалекта.
— Учтите, — сказал ему учитель, — здесь не только хвост, здесь продается и головка.
Оказывается, хвост — это худшие сорта пушнины, которая всегда выставлялась на аукцион, а головка — лучшие сорта, которые раньше камчатские начальники позволяли продавать подпольно, за что и получали с купцов солидное вознаграждение. Но теперь этот фокус не прошел, и Соломин видел алчное беспокойство в рядах местных скупщиков и перекупщиков, он даже слышал, как Расстригин, обернувшись, сказал кому-то в публике:
— Ой, нехорошо все это… не по-божески!
Соломин заранее предупредил учителя, чтобы тот, ведя азартную игру аукциона, нарочно взвинчивал цены. Американцу же, приехавшему за шубой для жены, Андрей Петрович шепнул:
— Шуба вам будет. Вы только не кидайтесь в споры, а переждите, когда страсти поутихнут…
— Кто это такой? — спросил Соломина урядник.
— Небогатый человек и, кажется, порядочный. Ему не меха нужны, одна шуба. Наберет на манто и уедет… пускай!
Учитель растряс в руках дивную чернобурку — такой красоты, что иностранцы издали стон, а представитель одной бельгийской фирмы начал нетерпеливо елозить ногами по полу.
— Кошка дохлая, — послышался басок Расстригина.
— Нашли, что показывать! — поддержали его прихлебатели. — Этой-то шкуркой в сенях мусор мести…
Все было так, как и предвидел Соломин, перехвативший инициативу торга в казенные руки. А лисица полыхала дивным смоляным огнем волшебного подшерстка.
— Убей меня бог, даже червонца жаль за такую падлу! — кричал Расстригин, тряся потными кудрями.
Но жажда местной наживы заглушалась жаждой наживы более широкой — уже международной, и заезжие иностранцы, увидев в этом году такой великолепный товар, стали круто поднимать ставки. Неумолимо, разрушая все козни спекулянтов, стучал молоток в руке вдохновенного педагога:
— Восемьдесят — раз… Кто больше? Девяносто — раз, девяносто — два, девяносто…
Соломин демонстративно выхватил бумажник, хлестнул по столу двумя сотенными «екатеринками».
— Двести! — выкрикнул он, поднимая цену выше.
Карагинская чернобурка пошла с молотка за 220 рублей, и Соломин сложил свои деньги обратно в бумажник. Иногда за редкие экземпляры цены взбегали до 300 рублей и даже выше. Соломина нисколько не смущало, что меха Камчатки попадали в руки иностранцев, — торг есть торг, и в нем существенна только прибыль. Но теперь, когда Расстригин и Папа-Попадаки были выбиты из игры, денежная прибыль, минуя их кошельки, поступала в кубышку инородческого капитала Камчатского уезда.
Конечно, стерпеть этого купцы не могли.
— Мы ж не какие-нибудь — православные! — бросил Расстригин в лицо Соломину и ринулся к двери, увлекая за собою на улицу и всех остальных перекупщиков.
— Продолжайте, — велел Соломин учителю. В окно он проследил, как Расстригин, размахивая руками, уводил приятелей в ближайший кабак. Но через минуту выскочили оттуда словно ошпаренные. Вином больше не торговали, и это привело камчатских крезов в ярость. Большой толпой они проплыли мимо школы. Блинов под азартные вопли аукционеров сказал:
— Вы даже не знаете, сколько обрели врагов.
— Я знаю, что их много, — ответил Соломин.
К нему протиснулся пожать руку знакомый янки.
— Моя жена будет очень довольна, — сказал он, вскидывая на плечо громадный, но почти невесомый мешок с соболями.
— Я очень рад за вас, — улыбнулся Соломин.
Он был рад, что может избавить жителей Камчатки от грабежа, который давно уже стал традицией.
Теперь пора подвести итоги: продажа ясачной пушнины с торгов дала прибыли 17 000 рублей. Блинов даже ахнул:
— Матушки! В шесть раз больше обычной выручки.
Соломин сразу же велел произвести из этих денег оплату инородцам налоговой повинности, а остальные деньги тут же переправил во Владивосток на имя губернатора — с реестром товаров, необходимых для жизни тех же инородцев. Петропавловск зажил нервной и судорожной жизнью, купцы всюду жаловались:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.