Валерий Прохватилов - Гангутский бой Страница 10

10. «СТРОИТЬ ПЕРЕВОЛОКУ!..»

ывший архангельский воевода Федор Матвеевич Апраксин, дослужившийся верой-правдой до высокого чина генерал-адмирала, зная сложный характер Петра, понимал прекрасно, что не сможет государь в стороне оставаться, когда речь идёт о событиях жарких, неотложных и героических. Потому и на депешу свою ждал Апраксин не столько ответа, сколько самоличного прибытия государя.

И это вовсе не было с его стороны затаенным и неосознанным каким-то желанием в случае явной неудачи похода ответственность, хотя бы частично, с головы своей снять, отнюдь. Просто чувствовал здесь Апраксин, находясь теперь при Гангуте, что истинному масштабу событий, могущих в сих краях развернуться, личный опыт его, Апраксина, во многом не соответствует.

Речь ведь шла сейчас не просто о походе на Або, но и о возможной затем высадке на Аландские острова, от которых до берегов Швеции — рукой подать.

За четырнадцать лет войны впервые боевые действия наконец-то могли быть перенесены на шведскую землю. А это означало бы решительный перелом в ходе всей войны и позицию Российского государства на Балтике укрепило бы многократно.

Именно поэтому, как убеждал сам себя Апраксин, здесь теперь особо были необходимы хватка и военная сметливость Петра.

А пока что Фёдор Матвеевич Апраксин для укреиления позиции исходных собственные свои меры необходимые с кропотливым усердием принимал.

Прежде всего из Або на подмогу был вызван князь Голицын. Не со всем, естественно, войском, а с несколькими полками. Это бы в дальнейшем позволило действия на море и на суше под одним началом объединить.

Далее всю свою энергию направил Апраксин на изучение местности. Это всегда было главным условием будущего успеха. Планы были составлены подробные в самый короткий срок с указанием возвышенностей и низин полуострова, с уточнённой линией побережья. Шхеры были заново, чуть ли не на ощупь, изучены. И за неприятельскими кораблями непрерывное велось теперь наблюдение.

Ивану Рябову довелось, в числе других назначенных для сего дела людей, съёмку местности производить к северо-западу от Тверминне. Перешеек изучать, соединяющий полуостров с материком. Рябов, по привычке своей охотничьей, заведённой ещё в давние архангельские времена, в неизвестном место на высокую сосну залезал сперва и подробно затем осматривался.

Так он и теперь сделал.

Тут и выяснилась с перешейком этим одна частность, любопытная весьма, могущая впоследствии службу добрую сослужить русским войскам. Был перешеек песчаный поверхностью ровен, а протяженностью мал: всего-то и намеряли две и одну треть версты. Рябов со своей сосны оба берега видел как на ладони — правый и левый. Потом перешеек из района Тверминне пересёк, а на той стороне снова бухта небольшая открылась. И посёлок за ней, именуемый по-фински Рилакс.

Когда срочные работы эти на местности полностью закопчены были, Фёдор Матвеевич Апраксин лично все результаты в единую карту свёл.

Два события колыхнули вскоре затаившуюся округу: 10 июли к Гангуту пришёл с полками Голицын, а 20 июля прибыл туда сам Пётр.

Зазвенели, застучали, заахали на перешейке гангутском звонкие солдатские топоры. Пилы запели, застонали деревья, падающие лениво и гулко на песчаную землю. По приказу Петра развернулось в одночасье и отчаянно закипело строительство дороги какой-то диковинной, деревянной, до поры неведомой в сих краях.

Было велено вначале работы эти особо тайно производить.

Пётр не просто карты Фёдора Матвеевича изучал, сам всё заново осмотрел, полуостров вдоль и поперёк исходил. После рекогносцировки приказал он Голицыну мыс Гангут занять пехотным десантом. И орудия на мыс подтащить.

Пушки с мыса глянули теперь грозно в сторону неприятельских кораблей. Сей манёвр, наряду с другими последствиями, лишил шведов возможности сведения получать от местных жителей о русской эскадре. Более того, трудно стало экипажам Ватранга пополнять запасы свежей воды. То есть, как и всегда прежде бывало, всякое мелкое неудобство для шведа Пётр мгновенно старался на пользу войскам своим обратить.

Или вот взять опять же перешеек этот, довольно узкий, чуть более двух вёрст шириной… Здесь же ведь дорогу можно временную построить — переволоку. И опять тогда станет возможным водным путём пройти на Рилакс. И далее — в шхеры… Коли в дверь не пускают, можно попробовать и в окно влезть…

Пётр не собирался, конечно, весь галерный флот перетаскивать сушей. Это отняло бы слишком много времени и сил. Тут гораздо хитрей дело надо было вести.

Государь так объяснил на военном совете главную задачу строительства: «Переволока сия нужна теперь непременно. Дабы несколько лёгких галер перетащить и пропустить для действ. И тем бы неприятеля привесть в конфузию…»

Можно было хорошо представить себе изрядный переполох, что поднялся бы у Ватранга при одном появлении русских галер в глубоком шведском тылу!

Вот и ударили топоры…

Опыта Петру в таком деле было не занимать. Помнил он, да и князь Голицын, конечно же, помнил, как перетаскивали они с гвардейцами Семёновского полка лодки свои по суше, лет тому двенадцать назад, в 1702-м, при штурме крепости Нотебург. Русской крепости Орешек, захваченной в своё время и переименованной шведами. Той самой знаменитой крепости, что построена была новгородцами для защиты своих владений на Ладоге ещё в XIV веке.

Пётр и сам впрягался в тот раз в канатную лямку, как заправский бурлак. Шёл плечом к плечу с солдатами, скинувшими мундиры, обдирающими ладони от непомерности груза. Та суровая работа сплачивала людей ещё больше друг с другом. Трудная, черновая, но столь необходимая для будущей победы работа…

Но сейчас не лодки нужно было, однако, тащить, а галеры тяжёлые. По земле да по песку они так просто бы не прошли. Вот надо было теперь осину, берёзу, сосны валить, чтобы сделать накаты облегчающие задачу.

Для солдат, стосковавшихся за долгие годы воины по простой работе крестьянской, строить переволоку даже не работой в эти дни стало, а чем-то вроде долгожданного перерыва в другой их работе — бесперебойной, военной. Потому и сосны гулко и легко ложились друг на другом рядами на прибрежный песок, и десятки топоров взлетали разом над сучьями в деятельном порыве, и распиленные стволы мгновенно оголялись, под ударами тесаков солдатских сбрасывали кору, открывая глазу влажную и скользкую желтизну фактуры своей.

Спорилась работа, кипела.

Всё в ней было в те дни: и размах, и сноровка, и желание соседа опередить, и определенная цель.

Одного недоставало, к сожалению, — скрытности. Шум стоял по округе знатный. Так и не удалось от шведа в тайне строительство сие сохранить.

Рябов долго потом вспоминал мужика одного, из местных, что топор ему по-особому как-то заточить предложил. Всё бы хорошо — и топор

у мужика того в руках позвякивал убедительно, так что сразу было видно — умелец, и ногтем своим корявым лезвие пробовал он со вкусом… Но при этом при всём, как Рябов только уже поздней для себя отметил, и по сторонам не забывал мужичок белобрысый тот опытным глазом рыскать. Всё успел, должно быть, на строительстве том рассмотреть, понюхать и оценить. И незаметно как-то затем ушёл опять в пустоту, из которой и появился.

А куда ушёл — неизвестно… Может, по своим делам, а может, — шведа предупреждать.

Так или иначе, но в один из дней шведская эскадра ожила вдруг, заволновалась, засуетилась. Словом, вышла наконец из сонного привычного уже для всех состояния. Наблюдатели Голицына на Гангутском мысу к трубам своим подзорным ещё внимательнее прильнули.

Было видно в трубах тех, как фрегат «Элефант», имеющий в оснастке не только паруса, но и сдвоенные ряды вёсел, манёвры производил, а затем пошёл левым галсом в обход полуострова, направляясь, по видимому, к селенью Рилакс.

Не один «Элефапт» пошёл: вслед за ним двинулись в кильватерном строю три шхербота и шесть галер.

Доложили Петру.

Было ясно, что строительство переволоки потеряло отныне всяческий смысл. «Элефапт» якорь бросил возле Рилакса. В случае попытки русских перетащить галеры или скампавеи по суше, шведский корабль легко мог уничтожить их огнём своих батарей — при спуске с переволоки на воду.

Было о чём теперь задуматься тут…

— Продолжать строить! — коротко сказал Пётр, осмотревшись на местности.

Многие из офицеров, в том числе и Апраксин с Голицыным, переглянулись и плечами пожали.

— Или не ясно? — только и спросил государь, ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь. И продолжал: — Замысел наш стал Ватрангу известен. Наша вина!.. Но однако ж, мнится мне, пока стучат топоры, будет «Элефапт» здесь стоять, в бухте сей, к месту сему привязан. Шесть галер с ним и три шхербота тоже здесь стоять будут. Нам ли это не на руку? Меньше орудии против нас на мысу Гангутском — нам польза. Или не так?