Михаил Казовский - Топот бронзового коня Страница 10

    Он ответил прямо:

    - Нет, чего бояться? Просто я не монофисит.

    - Значит, ортодокс.

    - Если вам угодно. Но скорее разделяю ваш первый тезис: все мы православные, и нюансы веры не должны нас разъединять. - Помолчал и добавил: - Больше того скажу: все мы христиане и на этой почве не имеем права не объединиться с римским епископом. Римский епископ нам отец. И когда-нибудь станет нашим единым Папой. Папой всех - христиан бывшей и будущей Римской империи - от Индийского океана на востоке до Столбов Геркулеса на западе.

    Хмыкнув, собеседница подпустила шпильку:

    - О, да вы, сударь, фантазёр!

    - Вы считаете?

    - Прежней империи больше нет. И, боюсь, никогда не будет.

    - Будет, будет, - он взмахнул сжатым кулаком. - Просто должен явиться новый император, сильный, волевой, истинный помазанник Божий.

    Ни основе христианства, на основе единой Церкви он сплотит все народы Рима.

    - Где же этот сверхчеловек?

    - Рано или поздно возникнет.

    Вместе вышли из книжной лавки. Юноша сказал:

    - Я вот вам представился, не хотите представиться и вы?

    - Почему бы нет? С вашего позволения - Феодора.

    - О, у вас соответствующее имя - «Богом данная». Что за свиток приобрели?

    - Это сочинение Гайна, тоже александрийца - очень интересный теософ. Не читали?

    - Отчего же, знаком. Больно агрессивен.

    - Да уж, чересчур. Мой учитель Севир мне ближе.

    - Значит, вы из Александрии…

    - Не совсем… - Девушка помедлила. - Родом из Антиохии сирийской. Мой отец - с Крита, мама - из Антиохии. А когда мне было около пяти лет от роду, вместе с родителями и сёстрами перебрались в Византий.

    - Кто же ваш отец?

    Феодора потупилась. Посмотрела на него как-то нерешительно:

    А смеяться не станете?

    - Отчего я должен смеяться?

    - Люди мы не знатные, не аристократы…

    - Да и я родом из дакийской деревни.

    - Честно?

    - Честно.

    Вдохновившись подобным откровением, новая знакомая сообщила:

    - Папа был смотрителем зверинца при ипподроме.

    Пётр оценил:

    - Неплохая должность.

    - И довольно хлебная. Не такая, правда, как, допустим, у возничего на бегах, но мы жили сытно. К сожалению, длилось это мало.

    - Почему?

    - Папа простудился и умер. Мать сошлась с папиным помощником - думала, ему отдадут отцовское место. Но смотрителем сделали другого. Новый мамин муж оказался пьяницей, а когда напивался, бил её и нас - трёх девчонок. Старшей было девять, младшей - пять, а мне - семь.

    Юноша спросил:

    - А потом?

    Но она, явно пожалев, что ударилась в воспоминания, не хотела продолжать свой рассказ; рассмеявшись и тряхнув головой, отчего из-под накидки выбилась каштановая длинная прядь, отшутилась:

    - А потом - суп с котом! Главное, что меня наставили на путь истинный, я училась у владыки Севира и теперь продолжаю образование. А затем, возможно, уйду в монастырь.

    - В монастырь? Зачем?

    - Чтобы отмолить все грехи.

    - Чьи, свои?

    - И свои, и чужие.

    Он пробормотал:

    - Я вам не позволю постричься.

    Феодора удивлённо подняла брови:

    - Не позволите? Это как понять?

    Проглотив комок, Пётр произнёс:

    - Я женюсь на вас.

    Искры так и брызнули у неё из глаз:

    - Женитесь? Забавно. Вы совсем же меня не знаете.

    - Ну, ещё узнаю. Я не говорю, что сделаю это завтра. В принципе - женюсь.

    - Хорошо, посмотрим.

    Вместе они дошли до храма Пантократора на Платее, говоря о каких-то пустяках - птичках, солнышке, предстоящих бегах на ипподроме, кулинарных вкусах. Девушка сказала, что любит сладкое, но старается есть его поменьше, чтобы не толстеть.

    - - Разве вы склонны к полноте? - с недоверием спросил Пётр.

    - Вероятно, да, потому что мама с годами располнела и сестру Комито не причислишь к худышкам. Л какое ваше самое любимое блюдо?

    - Право же, не знаю. Я к еде вообще равнодушен. Впрочем, и к напиткам. Потребляю необходимый минимум, чтобы не терять сил.

    Посмотрела на него с нескрываемым интересом:

    - Вы какой-то уникум!

    - Разве счастье в пище? Мимолётное удовольствие и естественная потребность. - Он вздохнул, вроде поясняя, что естественные потребности его тяготят.

    - В чём же счастье, по-вашему?

    Сын Савватия ответил не сразу, шёл, задумавшись. Та спросила:

    - Может быть, в любви?

    - Ив любви, конечно, - согласился Пётр. - Но любовь - я имею в виду любовь мужчины и женщины - только доля счастья. Как любовь к ближнему своему вообще, к человечеству, к Богу… Главное - исполнение того, что задумал. Если мечты сбываются - это счастье.

    - И о чём же вы мечтаете, милый друг? - Феодора посмотрела чуть насмешливо.

    Чувствуя иронию, молодой человек ответил обтекаемо:

    - О-о, о многом! О хорошем положении в обществе, состоянии, долгой жизни и красивой, умной, работящей супруге.

    - Всё достаточно реально.

    - В том числе и супруга?

    - Разумеется.

    - Значит, вы согласны?

    - Я? На что?

    - Выйти за меня.

    Улыбнувшись, девушка показала свой кривой тёмный зуб:

    - Говорю же: посмотрим! - И у храма Пантократора вдруг остановила его: - Дальше не провожайте, попрощаемся тут.

    - Вы за что-нибудь обиделись на меня?

    - Нет, нисколько.

    - Отчего же тогда бросаете?

    - Оттого, что хорошего понемножку. Первое свидание слишком затянулось.

    - Что же в том плохого?

    - Надо всё обдумать как следует. Я пока не готова к продолжению наших отношений.

    - Будь по-вашему, но скажите только: где и как я могу вас опять увидеть?

    - Приходите в субботу к Царскому портику. К четырём часам пополудни. Постараюсь быть.

    - Постарайтесь, пожалуйста. Окажите милость.

    Он глядел ей вслед, а она, перед тем как скрыться за углом храма, быстро обернулась и, увидев, что Пётр продолжает смотреть, помахала ему ладонью. И пропала, словно облачко в небе.

    - Феодора… - прошептал помощник комита экскувитов зачарованно. - Кто ты, Феодора? Ангел или дьявол? Вот что непонятно!

    Но в назначенный срок новая знакомая Петра не пришла. Ни в субботу, ни в воскресенье. Он теперь посещал Царский портик ежедневно, а потом повторял их маршрут по улицам Артополии, Филадельфии и Месе, поворачивал направо к Вигле, проходил под акведуком, приближался к храму Пантократора и заканчивал путь у Платейских ворот. Не спеша возвращался к себе на улицу Мирилеи. Размышлял: «Вероятно, всё-таки я её чем-то напугал. Видимо, своим заявлением о женитьбе. Ведь она собиралась в монастырь и, почувствовав с моей стороны угрозу этим планам, побоялась откликнуться на мои вспыхнувшие чувства… Или заболела? Всякое случается. Знал бы адрес - хоть записку послал бы с мальчиком. Вот ведь как нелепо сложилось! Не везёт мне с девками!»

    И когда уже последняя надежда иссякла, неожиданно явился караульный гвардеец и доложил:

    - Ваша милость, там, внизу, около дворцовых порот, объявился мальчик, говорит, у него записка для Петра Савватия, что по ведомству комита экскувитов. Не для вас ли?

    Молодой человек напрягся:

    - От кого записка?

    - Не могу знать.

    - Хорошо, проводите его ко мне.

    Мальчик был одет по-бедняцки, в грубые порты, грязную рубаху и сандалии на деревянной подошве; судя по шедшему от него запаху, пацанёнок не мылся много дней. Поклонившись, пролепетал:

    - Честь имею… записка… аккурат для кира Петра…

    - Это я. От кого записка?

    - От одной госпожи… там, на Царском портике… Говорит - отнесёшь записку, принесёшь ответ - дам тебе десяток медных нуммий. Я и согласился.

    - Молодец, что принёс. Ну, давай, давай.

    Развернул трубочку папируса и прочёл по-гречески: «Милостивый сударь! Я надеюсь, что Вы извините моё отсутствие в обусловленном месте в тот назначенный нами час: накануне скоропостижно умерла моя мать, и прискорбные похоронные хлопоты не позволили мне думать о свидании. Но теперь прошло сорок дней, мать уже в раю (свято верю в это), и решила послать Вам весточку о себе. Если Вы, не против вновь со мной увидеться, приходите сегодня к четырём часам, к тем же книжным лавкам. О своём со гласии или несогласии сообщите с мальчиком. Не держите зла! Расположенная к Вам Феодора».