Анри Коломон - Ах, покойный месьё де Жонзак! Из четверологии романа «Франсуа и Мальвази» Страница 10

Еще одну дверь открыл беспрепятственно, но там никого не оказалось.

Метроне поздней ночью, разбуженным покидал гостиницу и потому все поперезабывал. Но далее плутать ему не пришлось, так как вышедший сеньор де Спорада, жестом показал следовать за ним.

Как всякий отличный слуга, Метроне сразу уловил настроение своего господина, что не смотря на выполненное задание, заставило забиться его сердце в тревоге… по известным причинам. В который раз он зарекался прекратить свое безобразие, когда ему казалось, как сейчас, что они выплыли наружу. Но и на сей раз его пронесло. Так как в номере кроме них находился еще один человек – Манден, личность для него в многом загадочная. И действительно, будучи человеком не богатым Манден, раскидывался деньгами, не имея полномочий руководил всем, даже самим Спорада. Какую практическую цель он мог извлечь для себя из всех их действий Метроне совершенно не понимал, однако подозревал в нем марионетку чужих интересов.

О том что было причиной беспокойств Метроне, объяснится много много после, а теперь он подробно начал объяснять Мандену сложившуюся ситуацию. Тем временем к ним вошли Гийоме, Аньян и Блене…

Что бы вывести читателя из недоумения, на счет того как могли вышеперечисленные лица еще прошлым вечером оказаться так близко от Обюссона, напомним, что Аньян отправляясь в дорогу был пьян и лишь кое-как благодаря растряске добрался до Ангулема. Дальше с ним невозможно было продолжать путь, следовательно нужно было отсылать обратно и это надоумило Гийоме на следующее: проследив когда Рено выехал в дорогу, вызнал у кабатчика, у которого тот отдыхал, куда собирался ехать его клиент. – на Лимож. Тогда Гийоме отослал Аньяна назад на дилижансе с запиской, в которой уведомил своих ехать в Лимож, и там собраться в одной из таверн на берегу реки, то есть во «Вьенне», если они конечно не потеряли надежд. Чувствуя, что Рено недалеко осталось ехать, Гийоме так и не смог решиться напасть на него, не имея огнестрельного оружия в руках.

Гостиница на берегу Вьенны имела большой плюс, что в нее, объехав городскую заставу можно было попасть ночью, что и удалось Гийоме, когда он вернулся обратно с подбитым глазом. Заместо него как вам уже известно, отправили Метроне, который отлично справился с возложенным на него делом, и в разговоре с Манде единственное какую допустил неточность, это приплел то, что юноша так же поехал.

Манде побледнел от недовольства, от чего скулы вытянулись и лицо еще больше стало похоже на лисье.

– Ты все испортил! – прозудел он на того, кого это касалось.

– Кто знает. – огрызнулся Гийоме.

– Зачем ты на мальчишку полез? Рено так в покое оставил!

– Тебе сосчитать скольких Рено зарезал!

Перебранку прервал де Спорада, спокойно заключив.

– Гийоме все правильно делал.

– Тихо вы, при открытых окнах орете. – сказал Аньян, двинувшись закрывать окно.

Еще раз гневно глянув на Гийоме, Манде вытащил из стола карту дорог Франции. Глянул на дороги идущие к Гере и от Гере.

– Они уже здесь. – ткнул пальцем. – Они поедут либо на Тур, либо к Орлеану, через Вьерзон.

– Узнаем когда будем проезжать через Гере.

– Э! Господа. – прервал ход их рассуждений Гийоме, – Осадите своих коней. Если вы собираетесь бросаться в погоню, то у меня просто нет слов что бы выразить вам свое восхищение вашей смелостью. Но, однако же, заметьте отнюдь не моей.

– Ты помолчи Гийоме, – прервал Аньян, – Им и без тебя тошно, – заткнулся и слинял подальше, когда де Спорада гневно глянул на него. Манде так же сказал:

– Если ты не собираешься выполнять распоряжений, можешь проваливать, расплату получат за тебя другие.

– Давай поговорим, Манде, серьезно, что ты собираешься делать? Объясни всем.

– Объясняю, Гийоме, восхищаться тебе мной не придется, так же как и мне тобой. Человек ты я вижу впечатлительный, так представь. Едет экипаж. Ему навстречу выезжает, например, я. Останавливаю экипаж и протягиваю руку за… чем мне нужно.

– А еще два экипажа ты в упор замечать не будешь?

– Игнорировать… все, все, – снова заткнулся Аньян.

– Для этого я сейчас же еду в Обюссон. Остается подумать, где быть вам?

Де Спорада обратил внимание Манде.

– Три дороги: Орлеан-Париж; Тур-Орлеан-Париж; Тур-Париж, так или иначе все проходят рядом с Орлеаном. Здесь находится трактир «Пивная бутылка», и места здесь хорошие. Это примерно четырнадцать миль.

– Хорошо. К вечеру следующего дня всем быть там! Поедем группами.

Гийоме оторвавшись от карты, проговорил:

– Я поеду пасти караван.

– У тебя это хорошо получается.

– Что бы еще лучше получилось, мне как минимум не нужно выезжать отсюда без денег.

– Обращайся к маркизу де Спорада, я не могу рисковать.

Маркиз отсчитал сколько посчитал ему нужным.

У остальных загорелись глаза.

– Так, а где Блене?

– Рядом стоит, – ответил Мандену.

– Ты будешь со мной. Сейчас я тебе черкну записку, слетаешь в Ангулем и чтобы к вечеру был здесь.

Де Спорада тем временем снабдил деньгами Аньяна, поручив ему привести троих головорезов к месту назначения.

– Подожди, Гийоме! – остановил его Манде. – Я у тебя все спросить хотел, как ты ранил его.

– Я не знаю, что этот дурак несет! – указывая на Метроне, проговорил Гийоме, – Я его насквозь продырявил, еще и провернул. Как после этого ехать можно, я не понимаю? Хочешь, слушай его! Я тебе говорю, что есть.

– Я тоже думаю, что доверься тебе на безоружного человека напасть…

С досады сплюнув Гийоме вышел, ненамного в этом опередив Аньяна.

Вскоре после того как четверо наездников, ведомые Аньяном, покинули гостинный двор, с него выехали еще двое итальянцев, но они Гийоме не интересовали и потому оставшись в своем укромном месте он дождался выезда последней партии.

Следить ему за Манде и Блене пришлось недолго, до почтового ведомства, откуда вместе с ними вышел и третий, как предположил Гийоме – нарочный. Поговорив со служащим немного, его отправили.

– Так, хитрый лис, ты что-то темнишь. Значит записка в Ангулем, не такая уж безделица, как ты представил в разговоре… Хотя в общем-то он и правильно делает. Что-то я вообще с ума стал сходить. Пойду-ка я промою мозги добрым винцом, да сыграну разок.

Глава V. Разъезд

Вереница экипажей без опасных происшествий беспрепятственно добралась до Тура через четверо суток, даже немного больше, потому что когда въезжали, церкви отзванивали на мессу.

Барон д’Обюссон был этим крайне не доволен, ведь по его расчетам, въезд должен был состояться еще вчера, но из-за незнания дорог, характерных неисправностей с колесами и прочих разных задержек этого не произошло. Сейчас на отдохнувших лошадях они весь день неслись бы к Парижу, легко изыскав перекладных, и быть может к вечеру подъехали. Теперь предстояло обедать в гостинице, еще к тому же и размещаться, и вместе с отдыхом это заняло уйму времени.

Сладко засыпая послеобеденным сном он думал, что следившему за Рено человеку пришлось столько же времени возвращаться за остальными, пусть чуть меньше и примерно сейчас, когда они день-другой как находились там у Обюссонского замка, то только узнали о их давнем отъезде. Ему представился внутренний двор с вооруженными людьми под главенством аббата Витербо; Франсуа, значительно поправившийся от ранения, благодаря мазям и бальзамам и конечно же хорошему уходу. Снова подумалось: зачем он взял с собой столько охранников, оказавшихся только обузой, ведь они сразу по выезду оказались в пределах недосягаемости.

Конечно взять охрану было нужно, но не в таком количестве. Укоряя себя, барон не терзался, так как был спокоен за неприступности своего дома.

Далее продолжать путь с таким эскортом и въезжать с ним в Париж, было более чем глупо, один рыдван следовало отправить назад в дополнение к расквартированной там защите. Сейчас отдохнут и сразу же поедут…

Проснулся от того, что кто-то потряс его за плечо. Повернул голову, увидел: баронессу, Рено и Аруэ, что привело его в трепет.

– Что случилось? – прошептал встревоженный барон.

– Пока ничего. – услышал он голос, неказистого на вид маленького зачумленного мужичка, посмотря на которого не возможно ошибиться в том, что он принадлежит к братии романтиков с большой дороги, иначе говоря к разбойникам.

Его манера держаться и певуче-каркающий голос – истинно бандитский, выдавали Блене еще больше за оного.