Пропажа государственной важности [litres] - Алекс Монт Страница 10

— Когда прикажете приступить? — острым взглядом Шнырь окинул портрет перед тем, как вернуть его автору.

— Завтра, и, хорошо бы, с самого утра, — Чаров был впечатлен зрительной памятью тайного агента.

— Ежели на Дворцовую прибуду часиков эдак в семь, устроит?

— Даже, думаю, раненько будет. Главное, чтоб наша дама не срисовала вашу персону.

— Обижаете, Сергей Павлович. Я службу без всяких там яких знаю. Не впервой делами таковыми занимаюсь. В дождь и в снег; в жару и в стужу доводилось за разным народом ходить, да часами их благородия на улицах караулить. Уж прознал за десяток лет все ее курьезы и премудрости, и не припомню такового конфуза, чтоб меня, как вы изволили выразиться, срисовали. Да и господин Мерзликин завсегда мною довольны были, — объяснил, что не лыком шит Шнырь.

— Прошу меня извинить. Не подумал, — примирительно бросил Сергей.

— С отчетом, прикажете сюды приехать?

— Сюда, сюда! — закивал головой Чаров в горячей поспешности. Одна мысль о перспективе встречи с подобным типом на глазах кого-либо из знакомых внушала ему неприязнь.

— В таком разе позвольте откланяться. Завтра ввечеру, часиков эдак…, — прикинул время Шнырь, — в девять, а может, и попозжее прибуду к вашему высокоблагородию, — кивнул напоследок агент и вышел на лестницу.

Оставшись наедине, Чаров достал из кармана список Гумберта и предался размышлениям. Крикнув Прохору, чтоб повременил с ужином, он занялся петлицами. Плотный обед в трактире с Мерзликиным не позволил ему проголодаться.

Пройдясь по громким фамилиям и титулам списка, он исключил из него иностранных дипломатов, высших чиновников и прочих официальных и приближенных ко двору лиц, бывавших на Дворцовой лишь по случаю, и обратил внимание на две скромные персоны — Кондратия Палицына и Надежды Акинфиевой. Палицын подпадал под подозрение по факту нахождения в министерстве из-за своей неурочной работы, а у Акинфиевой налицо был мотив — шантажировать вице-канцлера украденным пакетом с целью получения от него иностранного паспорта для выезда за границу. Столяра Михеева, горничную Авдотью, швейцара и прочих слуг, как самостоятельных фигур, он в расчет не брал и добавил их к первым двум из соображений возможного соучастия. Если с Акинфиевой он успел познакомиться и составил о ней определенное мнение, (в отношении нее он также полагался на профессионализм Шныря), то личность коллежского секретаря и делопроизводителя Азиатского департамента оставалась для него загадкой. Характеристика, данная в превосходных тонах Палицыну Гумбертом, не могла удовлетворить Сергея Павловича, и он решил завтра же повидать его.

Глава 7. Убийство столяра

Идя по Дворцовой, куда его довезла утренняя конка[20], Чаров приметил знакомую карету. Когда дверь экипажа отворилась, по брусчатке площади по направлению к подъезду МИДа торопливо застучали каблучки-рюмочки.

«Мадам Акинфиева опять откуда-то возвращается! — в очередной раз изумился Сергей и сверился с брегетом. Часы показывали ровно десять. — А где, любопытно, господин Шнырь затаился?» — он обвел взглядом площадь, но агента не обнаружил. Только подойдя к дверям министерства, заметил скользившую вдоль стены фигуру. Поняв, что опознан, Шнырь с невозмутимым видом перешел на обычный шаг. «А он ведь вчера не бахвалился, службу свою знает!» — с уважением подумал о филере Чаров и, подмигнув тайному агенту, вошел в распахнутую швейцаром дверь. Не став уведомлять о своем приходе Гумберта, он направился в Азиатский департамент.

Предлог, чтобы там появиться, он придумал загодя — перевести поясняющую надпись к японскому средневековому свитку с изображением самурая в доспехе. Чтобы спектакль состоялся, Сергей упросил настоящего владельца раритета, своего давнего приятеля Несвицкого, предоставить ему ценную реликвию на пару часов. Появление Чарова со свитком в руке произвело должный эффект в департаменте, и единственно сведущий в японском языке чиновник, бывший на тот момент налицо, был вызван для перевода. Нетрудно догадаться, кто им оказался.

— Ох, уважили, месье Палицын! Блестящая работа! Я — ваш должник, — бессовестно хвалил довольно заурядный перевод Сергей, аккуратно сматывая свиток и широко улыбаясь.

— Не стоит благодарности, господин Чаров. Мне, наоборот, было даже весьма занимательно соприкоснуться наяву с подлинным японским искусством, — отвечал польщенный чиновник, беспрестанно поглаживая перстень на мизинце левой руки.

— И с каким таким подлинным японским искусством вы изволили соприкоснуться, господин Палицын? — директор Азиатского департамента Стремоухов появился неожиданно и успел услышать последнюю реплику Кондратия Матвеевича.

— Тому виной этот старинный манускрипт и покорный слуга вашего превосходительства, — не замедлил прийти на помощь растерявшемуся Палицыну Сергей. — Коллежский асессор Чаров, служу по юридической части, — представился он, развертывая свиток обратно. — Осмелился потревожить господина Палицына на предмет неизвестного мне текста, помещенного здесь, — он указал на выведенные черным цветом иероглифы.

— Надеюсь, мой сотрудник справился? — вглядываясь в свиток с интересом профессионала, пробормотал Стремоухов. — Прекрасная вещь! Откуда она у вас?

— Покойный дед мой был большим любителем восточных редкостей, а сотрудник ваш, господин Палицын, справился с переводом превосходно, — не стесняясь, он тасовал факты, как карточную колоду.

— Что ж, значит не зря здесь служить изволит, — улыбнулся молодым людям тайный советник и вышел из департамента.

Проболтав после ухода начальства битых полчаса, они расстались друзьями, и Чаров взял слово с Палицына, непременно с ним отобедать. «М-да…, а он ведь не прост, правда, тушуется чрез меру. Или прикидывается для отвода глаз. Однако правильно, что я повременил с вопросами — повод еще представится».

Перед кабинетом князя сновали чиновничьи вицмундиры, разноцветные визитные карточки наполнили стоявший на столе у секретаря поднос, и Чаров решил не беспокоить министра, как энергичным взмахом руки тот дал понять, что его ожидают.

— А-а-а, месье Чаров, Сергей Павлович! Вы, как всегда, кстати! Только что заезжал господин Стекль, наш американский посланник. Он хотел получить контрассигнованную ратификационную грамоту, дабы немедля отправиться в Вашингтон. Мне, вернее, тайному советнику Гумберту, — поправился Горчаков, — пришлось лгать и изворачиваться. Коли к понедельнику вы не отыщите пакета, всплывет крайне неприглядная правда, поскольку я буду вынужден сообщить о пропаже и, возможно, — многозначительно замолк он, — просить у государя отставки. Разумеется, моя личная судьба — это мое дело, однако дипломатический скандал, я уж говорил вам об том, осложнит и без того наши непростые отношения с Англией.

— Разделяю тревоги вашего высокопревосходительства, однако ж смею напомнить, что расследование началось лишь вчера. К тому же у меня связаны руки, ибо, следуя вашему указанию, в интересах приватности, я не могу открыто и, не таясь, допросить подпадающих под подозрение лиц. Окромя того…

— Я превосходно помню, когда и что началось, и даю отчет, в какие условия вы, милостивый государь, мною поставлены, — в