Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах Страница 105

Посмеиваясь, Дзюнай достал из-за поперечной балки копье, снял чехол. Поскольку это было его повседневное занятие, жену бряцание оружием нисколько не удивило и не испугало. Выйдя во двор с копьем наизготовку, он принял боевую стойку и принялся наносить удары, отрабатывая последовательно атаку на уровне головы, корпуса и ног. Движения были заучены с юных лет, так что Дзюнай и сейчас, в свои шестьдесят, взяв в руки копье, полностью преображался, чувствовал себя другим человеком. Он был сухощав, жилист и достаточно силен для того, чтобы легко управляться с таким оружием. Стальное лезвие копья, зловеще поблескивая в темноте, сновало вверх и вниз, металось в разные стороны, стремясь нанести смертельный удар невидимому врагу. Когда, восстановив дыхание, он наконец вернулся на веранду, клочки волос, выбившиеся из-под прически, были влажны от пота, лицо побагровело.

Жена засветила фонарь и вышла в коридор.

Сверчки, притихшие было на то время, пока Дзюнай столь яростно проделывал свои упражнения, вдруг будто разом ожили и обрушили на сад свои грустные песни.

Тут из прихожей, с другой стороны дома, донесся чей-то голос:

— Хозяева! Можно к вам?

Гость был не кто иной, как Сёдзаэмон Оямада, пожаловавший в императорскую столицу из самого далекого Эдо. Он объяснил, что поначалу заглянул в Ямасину к Кураноскэ, но того не оказалось дома, и тогда он решил наведаться сюда. Хозяин пригласил гостя в дом, и вскоре Сёдзаэмон, отставив дорожный фонарь, уже сидел в гостиной напротив Дзюная.

Лицо гостя выглядело осунувшимся, изможденным.

— Видно, дорога у вас была нелегкой, — заметил Дзюнай.

Отослав жену поглядеть, не идет ли кто посторонний, он приготовился внимательно слушать Сёдзаэмона.

Сам Дзюнай был доверенным представителем Кураноскэ в императорской столице и окрестностях, а Соэмон Хара выполнял ту же миссию в Осаке. Передать Дзюнаю какое-либо сообщение означало то же самое, что рассказать все лично Кураноскэ.

Когда разговор был окончен, на стол подали вина. Из-за перегородки с кухни доносился аромат жареных грибов мацутакэ. Однако Сёдзаэмон отчего-то по-прежнему сидел с убитым видом и к сакэ, похоже, был довольно равнодушен.

— Как у вас тут сверчки распевают! — обронил он.

— Да, в Киото осень особенная… Самая пора… В хорошее время вы к нам пожаловали!

Сидя за чаркой сакэ, Дзюнай выглядел вполне мирно и более всего походил на доброго дядюшку.

— Зимой-то, правда, холодновато, но ежели попривыкнуть, то ничего. Сидишь себе у жаровни, слушаешь, как чайки кричат над рекой в Каваре,[139] — хорошо!

— Как поживает командор? — осведомился Сёдзаэмон.

— Может, сегодня попозже вечером и вернется к себе в Ямасину… Если хотите его застать, это несложно. Только на людях быть ему не нравится, так что он и меня, и всех остальных сторонится. Такое, видно, у него настроение… Однако ж вы ведь сразу в Эдо возвращаться не намерены?

— Да я как-то еще не решил… — отвечал Сёдзаэмон, внезапно изменившись в лице. — А все-таки, сколько нам еще ждать? Что он планирует? Нельзя же так затягивать — это просто невыносимо! Ведь не только я один, наверняка все так думают.

— Тут я с вами согласен.

Дзюнай был несколько удивлен тем, как расстроен его собеседник. Глядя Сёдзаэмону в глаза, он сказал:

— Должно быть, и сам командор тоже…

— И он тоже?

— Да, и он тоже.

Оба помолчали.

Из соседнего дома, что виднелся в свете фонаря за деревьями сада, доносился смех. Сёдзаэмон вдруг почувствовал, что начинает ненавидеть Кураноскэ, и это новое чувство его поразило. Раньше он никогда ничего подобного не испытывал. Решив, что это никуда не годится, Сёдзаэмон сжал зубы, будто стараясь не дышать, и попытался разобраться в своих чувствах.

Дзюнай, будто уловив его колебания, пригубил чарку и обронил:

— Надо ему довериться, и все будет хорошо.

Сёдзаэмон покраснел, будто Дзюнай прочитал его заветные мысли.

— Да но…

— Ну, что тут поделаешь! Такой уж он непростой человек, можно сказать, выдающаяся личность эпохи Гэнроку. А может быть, кое в чем и посовременней всех вас будет… Я тут тоже много думал насчет нашего предводителя… Вот, например, о том, что ему нравятся пионы. А ведь такие пристрастия отражают свойства характера человека. Он и сам похож на цветок пиона, не правда ли? В этом его грандиозном замысле угадывается некий спектакль, большое театральное действо…

— Спектакль?

— Вот именно! — убежденно подтвердил Дзюнай. — Это мы с вами все рвемся настигнуть злодея и поскорее отомстить. Ну, естественный, так сказать, порыв… Всей душой только к тому и стремимся, а больше-то ничего придумать не можем. В то же время Кураноскэ смотрит дальше, и планы у него поболе наших — он замыслил такое дело, что требует изящества в исполнении. В этом смысле я и говорю о спектакле, ничего плохого не имею в виду. Вполне естественно, что он теперь только тем замыслом и живет: хочет не просто осуществить свой план, а именно так его осуществить. Что ни говори, но мы на подобное, видимо, не способны. До меня только в последнее время стало доходить… Как бы это попроще выразить… В общем, такой уж он сложный человек, сразу его не разгадаешь.

Сёдзаэмон не вполне уразумел, что именно хотел сказать Дзюнай. Характеристика Дзюная, возможно, приоткрыла для него краешек могучей натуры Кураноскэ, но настроившийся на одну волну Сёдзаэмон склонен был все воспринимать тенденциозно, так что в словах старого самурая ему почудилась критическая нота, а сам он и вовсе был убежден, что поведение Кураноскэ наносит ущерб их общему делу. Хотя он и старался, чтобы собеседник по лицу не догадался о его истинных чувствах, но подобная игра стоила ему слишком больших усилий и вино уже было не в радость.

— Потому-то я спокойно сижу здесь и жду, — с улыбкой заключил Дзюнай.

На следующее утро, а лучше сказать ближе к полудню, Кураноскэ явился в закрытом паланкине проведать Дзюная. Был он, судя по всему, с похмелья — взгляд мутный, лицо отекшее. Сторонясь яркого солнечного света, заливавшего сад, смущенно бросил:

— Привет!

Дзюнай встретил гостя с улыбкой и сам отправился за подушкой для сиденья, перед тем не преминув заметить:

— Как обычно, да? Хорошо, небось, вчера наклюкались?

Кураноскэ в ответ весело рассмеялся и сказал, что до смерти хочется чайку.

Жена Дзюная заварила чаю, принесла на подносе, застеленном салфеткой. Кураноскэ жадно одним глотком опорожнил чашку.

— Вот и осень пришла, — сказал он, взглянув на сад.

Дзюнай тоже посмотрел туда, где сквозь листву деревьев просвечивала чистая синева небосвода. Птицы перелетали с места на место в развесистых кронах. На солнцепеке среди поблекшей и поникшей травы проступили камни.

— А я осень недолюбливаю! — сказал Дзюнай с добродушной улыбкой, вспоминая, что объяснял вчера Сёдзаэмону Оямаде насчет странностей их предводителя. — Лучше весной, да? Вы ведь это имеете в виду, командор?

Кураноскэ с некоторым удивлением поднял на собеседника глаза.

— Это верно, весной будет получше, чем осенью… — сказал он, будто решившись не таить больше от собеседника своего умысла, и, с довольным видом посмотрев на Дзюная, тихонько поставил на стол чашку с чаем.

Они долго сидели друг напротив друга, перебрасываясь короткими словами, часто прерывая беседу. Эти паузы не были проникнуты Пустотой, но при этом не ощущалось никакой необходимости и придумывать искусственные темы для беседы. Дух покоя и умиротворения, под стать ясному сиянию осенившей сад золотой осени, окутывал гостиную, наполняя сердца отрадой.

— Что Янагисава? — проронил наконец Дзюнай.

— Проявился, — односложно ответил гость.

На том беседа вновь прервалась. Хозяин молча раскуривал трубку, а гость любовался красками сада.

— Вчера вечером приходил Сёдзаэмон.

Гость повел головой, будто говоря: «Вот как?»

— И что, сообщил что-нибудь особенное?

— Да нет… — ответил Дзюнай, — нет, все как обычно… Прямо-таки до боли все как обычно.

«До боли все как обычно…» — Кураноскэ улыбнулся этим словам.

— Вскоре отправлюсь в Эдо, сам со всеми поговорю, — сказал он, вдруг посерьезнев. Только вот шляются за мной по пятам… Пока не отстанут, как ни крутись, ничего начинать нельзя…

Хозяин и гость снова обменялись понимающими взглядами и негромко рассмеялись. За раздвинутыми створками сёдзи пролетела птица.

Сёдзаэмон Оямада, встретившись с Дзюнаем Онодэрой, рассказал тому о положении дел в Эдо, и теперь у него не было особой необходимости встречаться с самим Кураноскэ. Ему вовсе и не хотелось встречаться ни с Кураноскэ, ни с кем бы то ни было еще. Однако же так дальше продолжаться не могло, и Сёдзаэмон пребывал в раздумье, что же теперь делать. Он заставил себя осознать, что это странное непреходящее раздражение и нежелание общаться с людьми сродни недугу. Что повергает его в такое состояние? Сёдзаэмон понимал и это. Да, понимать он понимал, но поделать ничего с собой не мог. Оставалось только ждать, пока время залечит сердечные раны.