Золотой петух. Безумец - Раффи Страница 105

Вардан стоял посреди улицы и удивленно смотрел по сторонам, не зная, куда ему направиться. До него донесся мелодичный звон церковного колокола, призывавшего к утренней обедне. С того дня как он покинул монастырь, впервые голос божьего храма так сладко прозвучал для него. Его очерствевшее сердце дрогнуло, и он направился к храму, порог которого не переступал более десяти лет.

Войдя в церковь, он был поражен: ни алтаря, ни иконостасов, ни храмовой росписи, ни позолоченных окладов, ни серебряных крестов, ни дорогих одеяний. Все было просто, никакой роскоши, которая так характерна для армянской церкви. Не видно было ни дьяконов, ни дьячков, ни псаломщиков. На стенах он увидел два изображения: Иисуса Христа и Григория Просветителя в простых черных рамах.

На длинных скамьях, держа молитвенники в руках, сидели мужчины и женщины. Священник стоял на амвоне перед раскрытой библией и читал проповедь. Одет он был так же, как прихожане. Проповедь его была настолько ясной и простой, что Вардан понимал все. Божьи слова лились из уст пастыря, как ручей из чистого родника. Он толковал слова священного писания: «В поте лица своего добывать свой хлеб». Вардан был удивлен: до сих пор он считал, что этими словами бог навеки заклеймил человеческий род. А теперь он понял, что это была заповедь, запрещавшая человеку лениться и обязывавшая его любить труд.

Священник кончил свою проповедь. Встал один из крестьян и прочел молитву: он просил бога даровать им здоровье, ум и силу, чтобы они могли плодотворно трудиться на созданной им земле, изобилующей всякими благами. «Что это за молитва, — думал Вардан, — почему они не молятся о спасении души? Неужели они ничего не ждут от загробной жизни, и все их помыслы связаны с хлебом насущным, и они просят благ только для земной жизни?»

Молитва окончилась, мужчины и женщины, старики и дети запели псалом Соломона: «Многие сказывали — кто укажет нам доброту господа? Ты явил нам свое светлое лицо, наполнив наши сердца радостью. Ты даровал нам в изобилии хлеб, вино, масло и другие плоды».

«Опять все о земном, — думал Вардан, — и ничего о спасении души. Труженик поет об изобилии земли, которую он обрабатывает своими руками и которую даровал ему бог. Удивительно, как эти люди сочетают догмы религии с насущными потребностями своей жизни».

Но как чудесно звучит это пение, с которым гармонично сливаются звуки органа, как сладостно льется согласный напев из уст сотен людей. Вардану казалось, что голоса этих людей, слившись с пением херувимов, возносятся к божьему престолу. Он впервые в своей жизни слышал такую божественную музыку.

Богослужение окончилось. Народ стал расходиться. На амвон, с которого только что произносил проповедь священник, поднялся школьный учитель, а на скамьях, на которых сидели взрослые, расселись дети.

Девочки, сидя вместе с мальчиками, слушали учителя. «Неужели здесь идут занятия? — думал Вардан. — Неужели церковь стала школой? Ах, какие же это практичные люди, они не выстроили даже отдельного здания для школы». Лицо учителя показалось Вардану знакомым: «Неужели это отец Марук? Черты лица, рост и даже голос — его». Да, это был он, отец Марук, но только без рясы.

Вардан не верил своим глазам. Неужели это тот самый человек, который был противником школ и причинил столько неприятностей и хлопот ему и Салману? Неужели это тот самый священник, у которого за деньги можно было получить отпущение грехов и который заботился только о том, чтобы выжать побольше денег из своей паствы? Эти сомнения с такой силой овладели Варданом, что он не мог побороть любопытства и, подойдя к священнику, спросил:

— Батюшка, удалось ли вам получить деньги с ваших должников?

Священник принял его, по-видимому, за чудака. Он сурово взглянул на него и сделал нетерпеливый жест, давая понять, что он мешает ему. Учитель вел урок естествознания, и это еще больше удивило Вардана: богослов и естественник — это было странное сочетание.

Не дожидаясь конца урока, Вардан вышел из церкви. Церковный двор поразил его: ни одной могилы, как это обычно бывает в ограде армянской церкви, но зато двор был засажен цветами и редкими растениями. Вардан долго стоял и любовался красивым зрелищем, пока один крестьянин, приняв его за чужеземца, не пригласил к себе позавтракать.

Крестьянин жил в одном из тех маленьких удобных и уютных домов, которые утопали в зелени. В доме было несколько комнат, обставленных простой и удобной мебелью, повсюду царил образцовый порядок.

Юная дочь хозяина, весело напевая, с улыбкой вышла навстречу отцу. Казалось, грусть, тоска и жизненные невзгоды не были ей знакомы. Ее не испугало появление незнакомого гостя, она не спряталась от него, как это обычно делали женщины армянки. Наоборот, она очень непринужденно заговорила с ним, словно они давно были знакомы. У нее было удивительное сходство с Лалой. Это сходство привело Вардана в такой восторг, что ему захотелось прижать ее к груди и сказать: «Наконец-то я нашел тебя…»

Стол уже был накрыт для завтрака. Хозяйка налила кофе, сдобренное густыми сливками, и подала его в больших чашках.

Дочь протянула отцу утреннюю газету и с самодовольной улыбкой показала ему свою статью.

— А, тут помещена твоя статья, Лала, — заметил отец, надевая очки и поднося к глазам газету.

— Лала?! — вскричал Вардан в сильном волнении.

— Это имя часто встречается в нашем роду, — сказал хозяин.

Вардан немного успокоился, но все же не мог примириться с мыслью, что это не та Лала, которую он знал. Во всяком случае, если это не Лала, то ее призрак.

На Вардана произвела большое впечатление не только эта девушка, но и вся эта семья. Вначале он думал, что эти люди трудятся с утра до вечера, не зная отдыха. Но теперь убедился, что у них есть свои часы отдыха и веселья, что они ведут скромную, но полную довольства жизнь.

— Благополучие крестьянина, — сказал хозяин дома, — зависит не столько от постоянного и тяжелого труда, сколько от знания своего дела и умения облегчить свой труд. В природе таятся неисчерпаемые силы, созданные богом, — чтобы облегчить труд человека, надо только уметь ими пользоваться.

— Это правильно, — ответил Вардан, — если бы курды не отнимали у крестьянина плоды его труда, он был бы счастлив.

— Какие курды? — с