Сергей Максимов - Путь Грифона Страница 11

– Дело военных – война, а не политика, – сухо ответил фельдмаршал.

– Прекрасно. Я обещал вам показать полный текст перемирия между Германией и Антантой. Освежите память.

Документ на немецком языке был извлечён из папки и выложен на стол. Абзацы нескольких статей договора были подчеркнуты красным карандашом. Фельдмаршал с изумлением, точно впервые, читал выделенные строки документа, датированные ноябрём 1918 года:

«Статья 4. Уступка германской армией следующего военного материала: 5 тысяч пушек, 25 тысяч пулемётов, 3 тысячи миномётов и 1700 аэропланов…

Статья 7…Уступка союзникам 5 тысяч паровозов, 150 тысяч вагонов и 5 тысяч грузовиков…

Статья 9. Содержание оккупационных войск в Рейнских землях (не включая Эльзас-Лотарингии) будет на обязанности германского правительства.

Статья 10. Немедленная репатриация без взаимности… всех военнопленных, принадлежащих к армиям союзников…»

Паулюс растерялся от заново открывшейся ему трагической и чудовищной картины уничтожения немецкой армии 1918 года.

– Ответьте как военный, – не дал ему прийти в себя Суровцев, – без всякой политики. Это договор о перемирии? Обратите внимание на передачу Антанте немецкого флота. «Десять линейных кораблей, шесть тяжёлых крейсеров, восемь лёгких крейсеров, пятьдесят эсминцев, сто шестьдесят подводных лодок». Это перемирие? Это – безоговорочная капитуляция. И кто же победитель в той войне?

– Откуда у вас эти данные? – скорее для того, чтобы хоть что-то сказать, нежели руководствуясь здравым смыслом, спросил пленный.

– Таким образом, – не удостоив его ответа, продолжал Суровцев, – временное правительство с большевиками у нас и социал-демократы у вас путём революционных переворотов привели Россию и Германию к уничтожению своих армий. А это значит – нарушили государственный суверенитет наших стран.

– Я не могу вам верить.

– Я не прошу вас верить. Отвечайте себе, кто собирается воспользоваться результатами войны нынешней? Отвечайте как военный. Никакой политики. Армии каких государств понесут теперь наибольшие потери? Чьи армии в конце нашей с вами драки будут полнокровны, не измучены войной и будут готовы к новому противостоянию?

– Во время нашей прошлой встречи вы, генерал, убеждали меня в том, что Адольф Гитлер то же самое, что ваш Троцкий. Я очень долго размышлял над вашими словами. Это не так. Троцкий – революционер. Фюрер стал лидером нации только потому, что выступил против революции.

– Какая разница для русского и немецкого народов, если Гитлер сейчас говорит о мировом господстве, а Троцкий говорил о мировой революции? Это означало и означает только одно – русские и немцы должны гибнуть на полях сражений, а результатами войны традиционно воспользуются другие нации. Как всегда победителями хотят оказаться англосаксы.

И начало этого разговора, и последующая его часть – не были для советского генерала Суровцева самоцелью. Но для того, чтобы перейти к конкретным вопросам, ему нужно было сейчас сломать устоявшиеся оценки и мировоззренческие установки фельдмаршала.

– И заметьте, у вашего офицерства не хватило простого мужества противостоять предательству и измене, – чуть ли не презрительно добавил Суровцев, – тогда как офицерство русское нашло в себе силы сопротивляться.

– То, что русские офицеры воевали со своим народом, нельзя считать доблестью.

– Это так, – вынужденно согласился русский генерал, – но давайте посмотрим на события и факты недавней истории. Оставим декларации и речи наших политиков. Гитлер ругал и продолжает ругать Англию. Наш руководитель ругает все капиталистические государства. Но нас интересуют факты.

Вот когда пригодилась Сергею Георгиевичу информация, почерпнутая из довоенных немецких газет, и привычка фиксировать окружающие события и явления.

– В двадцать втором году на месте Российской империи сформировался Советский Союз. Большевики взяли деньги на революцию. Разрушили империю. И вдруг воссоздали её заново. Деньги, прошедшие через германские и другие банки, оказались рискованным вложением. На Генуэзской конференции в ответ на требование стран Антанты большевики не только ответили отказом выплачивать восемнадцать миллиардов золотых рублей, но и выставили ответное требование заплатить тридцать миллиардов за военную интервенцию и экономическую блокаду. Правда, уже через пару дней эти требования смягчили. Согласились признать долги царской России и пообещали сдавать в аренду бывшим собственникам их прежнее имущество. Пообещали концессии. А потом отъехали несколько километров от Генуи в Рапалло и заключили договор о сотрудничестве с Германией. Так получилось, что и Германию вытянули из пропасти, в которую она угодила.

– В двадцать втором году никто о Гитлере в Германии не знал.

– Да-да. В то время наши общие враги ставили на другую политическую фигуру. И это был Троцкий с идеей мировой революции – значит, с гарантией скорой новой войны. Но почему-то через год и гитлеровская газета «Фёлькишер беобахтер» стала выходить ежедневно, а тираж её вырос с восьми до семнадцати с половиной тысяч экземпляров. Вашего фюрера заметили. И через год в голодной Германии у него появились деньги не только на проведение партийного съезда, но и на обмундирование, и на проведение парада силами пяти тысяч штурмовиков. Целый усиленный полк. Даже бригада. Откуда появились деньги?

Паулюс хорошо помнил, что было с ним в 1922–1923 годах. Годы депрессии укоренились в его сознании в виде серого тумана постоянной нужды, связанной с мелкими должностями, с мизерным жалованьем, которое к тому же не выплачивалось вовремя. Вспомнил, что в двадцать третьем году французы оккупировали Рур. А осенью Гитлер устроил пивной путч с целью свержения правительства. За что угодил в тюрьму. Русский между тем, продолжая рассказывать ему, что происходило в Германии и России, вдруг неожиданно поинтересовался:

– В Германии на девятый день после смерти поминают усопших?

Вопрос был столь неожидан, что фельдмаршал растерялся.

– Да. Почему вы об этом спросили?

– В Англии, вероятно, тоже зажигают поминальные свечи.

Произошло то, чего добивался Суровцев. Он вывел Паулюса из равновесия и стал выходить на финишную дистанцию этой странной беседы.

– Двадцать первого января двадцать четвёртого года скончался Ленин, – вдруг сказал он. – Девять дней, таким образом, выпало на двадцать девятое января. Через день после поминального ужина, первого февраля, Великобритания официально признала Советский Союз. Большевистский лидер Троцкий как никто другой оказался в России близок к единоличной власти. Вот вам и шанс, что история опять пойдёт по пути, намеченному в семнадцатом году. Лидер нацистский, Гитлер, в это время сидит в тюрьме.

Дальше совсем просто. Как только англичане понимают, что Троцкий теряет власть, двадцать седьмого мая двадцать седьмого года они разрывают дипломатические отношения с СССР. В феврале двадцать девятого Троцкого выкинули из России. И уже в августе того же года ваш фюрер проводит свой самый грандиозный съезд. Двести тысяч партийцев на заказных поездах приезжают в Нюрнберг. И уже не пять прежних жалких тысяч, а шестьдесят тысяч штурмовиков маршируют по ночному городу. Это уже не полк и не бригада. Численность общевойсковой армии. И когда? Когда мир охватывает кризис.

Этот год Паулюс, как и вся Германия, помнил очень хорошо. Кадры гигантской свастики, составленной из многотысячной толпы факельщиков, медленно движущейся в ночи по направлению часовой стрелки, обошли все экраны и газеты мира. А ещё двадцать девятый год помнился массовым разорением и закрытием мелких предприятий. Запомнился возвращающейся безработицей и многочисленными самоубийствами. Иногда даже целыми семьями…

– Вспомнить всё, что произошло в тридцать третьем году, вам не составит труда.

И действительно, фельдмаршал очень хорошо помнил дальнейшее. Да и как забыть. С приходом Гитлера к власти карьера обрела новое ускорение. Уже в 1934 году он принял командование мотобатальоном. В следующем году стал начальником штаба командования танковых соединений. Задержек с выплатой жалованья больше не случалось, и его экономная, терпеливая и преданная жена наконец-то могла позволить себе и обновлять гардероб, и даже принимать гостей. Подросли дети. «Но зачем русский всё это ему рассказывает? Надо быть начеку», – подумал он. Но русский генерал с этими раздражающими погонами с двумя звёздами, к виду которых Паулюс никак не мог привыкнуть, вдруг с обидой в голосе неожиданно спросил:

– Почему вы меня обманываете? Я этого не заслужил.

Фельдмаршал пытался вспомнить и не мог понять, что он мог сказать из того, что можно было бы посчитать обманом. До сих пор он не выдал ни одного секрета и не сказал ничего, что могло бы даже отдалённо относиться к военной тайне. За время своего пребывания в плену он вообще старался ничего не говорить, кроме дежурных фраз. И вдруг такое обвинение. Пришлось опять дежурно произнести: