Сюгоро Ямамото - Красная Борода Страница 11

«А этот Мори неплохой парень, по крайней мере он человечнее, чем Цугава», — решил Нобору, испытывая к нему все большее расположение. Он вспомнил, как Цугава презрительно называл Мори «деревенщиной». Он и сам до сегодняшнего дня был того же мнения, но теперь пришел к выводу, что у Мори есть чему поучиться.

Покончив с рецептами, Ниидэ спросил у Нобору:

— Как себя чувствует Сахати из «Барсучьих нор»?

— Без особых изменений, — ответил Нобору.

— Мне надо кое к кому заглянуть. Пойдешь со мной.

Первым на очереди было посещение правителя края Мацудайры. По дороге к его особняку Ниидэ не переставал ворчать:

— Какое у них на это право? По чьей милости оно им предоставлено? Другое дело, если бы в стране царил хаос, но ведь сейчас повсюду мир, спокойствие и порядок. Так почему же они от имени властей предержащих творят зло и беззаконие? Но нас не так просто обвести вокруг пальца! Пусть меня считают старым и глупым добряком, но я еще не так одряхлел и не настолько добренький, чтобы закрывать глаза на их подлые махинации. Я не стану молча склонять голову перед политиками, презирающими бедного человека, унижающими человеческое достоинство!

Он ненадолго умолк, почесывая бороду, потом продолжал:

— На беззаконие ответим беззаконием, на жестокость — жестокостью. Тех, кто заставляет слабых страдать, надо заставить страдать самих. Разве это не справедливо?

Ниидэ буквально кипел от злости. Он последними словами поносил министров, бакуфу, заодно проклинал и себя за собственное бессилие перед властями.

Наконец они добрались до особняка Мацудайры. Ниидэ горестно покачал головой, провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть печальные мысли, и устало сказал:

— К сожалению, это мне не по силам, я в самом деле старый добряк. Наверно, они тоже люди — просто оказались случайно у власти, хотя и неспособны управлять. Им неведома тяжкая доля бедняков — в этом их беда, их вина. Они... — Ниидэ горестно сжал губы. — Они беднее самых бедных, глупее и невежественнее самых темных глупцов. Жалкие людишки!

— Мы уже пришли, — нерешительно сказал Такэдзо, шедший позади с корзиной.

Ниидэ, очнувшись, удивленно поглядел на него и, не произнеся ни слова, вошел во двор через боковую калитку. Нобору последовал за ним. Их приветствовал главный вассал — Кавамото, он предложил гостям чай и сладости. Ниидэ к чаю не прикоснулся и, когда Кавамото закончил свое цветистое приветствие, сразу сказал:

— Сегодня я зашел лишь получить деньги за лекарство.

Услышав, что с них причитается пятьдесят рё, Кавамото онемел от удивления.

— Из них десять рё дайте мелкими деньгами, — не обращая на него внимания, произнес Ниидэ. — А сейчас посмотрим, чем последние дни питался больной.

— А осматривать будете?

— После того, как изучим меню.

Кавамото поспешно вышел.

— У этого Мацудайры доход тридцать две тысячи коку[13] риса в год, — сердито произнес Ниидэ. — Что для него какие-то пятьдесят или даже сто рё — ведь своим трудом он их не заработал!

Вскоре появушся слуга и подал Ниидэ свернутый в трубочку лист бумаги, где было записано меню правителя Мацудайры за последние пять дней.

Ниидэ взял кисточку для письма и стал одно за другим вычеркивать значившиеся в меню блюда. Потом добавил к  нему несколько строк и, передавая листок слуге, сказал:

— В течение ста дней кормите так, как я здесь написал. Куриное мясо и яйца категорически запрещаются. Маринованные сливы — не более указанного количества. Насчет риса я уже в прошлый раз говорил: чистый рис сокращает жизнь, поэтому рекомендую кашу в пропорции семьдесят процентов ячменя и тридцать процентов риса... А теперь пройдем к больному.

Ниидэ пригласил Нобору присутствовать при осмотре. Мацудайре недавно исполнилось сорок пять лет. Он был очень толст и чем-то напоминал сивуча, которого Нобору однажды видел на картинке. Особенно необъятен был живот, колыхавшийся при малейшем движении. Тройной подбородок наплывал на шею, щеки свисали жирными складками, глазки казались узенькими щелками.

Ниидэ долго с укором глядел на него. Наконец Мацудайра, не в силах больше выдерживать его взгляд, тяжело задышал, рванул душивший его ворот кимоно, потом вытащил из-за пазухи листик бумаги, вытер рот и прокашлялся.

— Я сейчас просмотрел ваше меню, — прервал наконец молчание Ниидэ, — и должен снова вас предупредить: вы не больны, но положение ваше опасней любой хвори. На болезнь есть лекарство, у вас же из-за чрезмерного чревоугодия все внутренние органы обросли жиром, и это ослабляет их функции, нарушает обмен.

Около получаса Ниидэ в том же духе читал нотации, и в какой-то момент Нобору показалось, будто он просто запугивает Мацудайру. Его поразила строгость, с какой Красная Борода требовал от Мацудайры ограничить себя в еде. Перечень дозволенных блюд был не богаче, чем у самого последнего бедняка. На белом, похожем на раздувшийся мешок лице Мацудайры трудно было обнаружить какие-либо эмоции, но в его узких маленьких глазках появилось выражение детского ужаса и тоски.

— Бедняки большей частью заболевают от недоедания — сказал Ниидэ, когда они покинули комнату Мацудайры, — а богачи и феодалы — от обжорства. Что в этом мире может быть постыдней, чем гробить свое здоровье безудержным насыщением утробы? Душа болит, когда глядишь на этот раздувшийся от жира пузырь. — Ниидэ сделал губами движение, будто хотел сплюнуть.

Когда слуга принес деньги, Ниидэ отсчитал два рё и завернул их отдельно в бумагу.

— Это отнесешь в «Барсучьи норы» и передашь Дзибэю, а мне еще надо кое-куда зайти — позаботиться насчет лекарств. Ими надо запастись в первую очередь, раз нам урезают ассигнования.

Не успел Нобору добраться до «Барсучьих нор», как началась гроза и хлынул проливной дождь. Управляющего Дзибэя он застал за изготовлением соломенных сандалий. Завидев Нобору, Дзибэй отложил в сторону сандалии и пригласил его в дом.

— У Сахати пошла горлом кровь, и я сразу отправил в больницу посыльного, — сказал он. — Вы случайно его не встретили?

— Нет, в больнице меня не было. Ходил по вызовам. А вот это доктор Ниидэ просил передать вам.

Дзибэй обеими руками схватил завернутые в бумагу деньги и спрятал их в домашний алтарь. Они вышли на улицу и, укрывшись от дождя под большим зонтом, отправились к дому Сахати, осторожно ступая по дощатому настилу тротуара. Здесь была низина, и во время дождей настил заливало водой.

В доме Сахати их встретила О-Кото, жена Дзибэя.

— Наконец он уснул. А то все время бредил и бормотал что-то непонятное, — сказала она.

— Возьми зонт и отправляйся домой. Когда вернется посыльный, предупреди, что доктор уже здесь.

Только О-Кото закрыла дверь, как снаружи раздался оглушительный удар грома. Следом за ним послышался женский вопль. Дзибэй выскочил наружу и вскоре вернулся, бормоча:

— Что за женщина! Боится грома, как дитя малое.

Нобору внимательно разглядывал больного.

— Накануне я сказал жене, чтобы приготовила для Сахати кашу, а когда она принесла ее, он лежал в своей мастерской на полу и у него горлом шла кровь.

Внезапно Сахати открыл глаза и тихо, но вполне внятно произнес:

— Это ты, О-Нака? Зачем пришла?

— О-Нака — его жена, — шепнул Дзибэй. — Они расстались восемнадцать лет тому назад.

— Могла и не приходить, — продолжал Сахати, неподвижно глядя в одну точку. — Скоро и я последую за тобой. Долго ждать не заставлю...

Он улыбнулся и слегка кивнул, словно жена была рядом. Потом закрыл глаза.

— Бредит, — прошептал Нобору.

— Больные, которые при смерти, часто бормочут что-то непонятное. Эх, жалко, если он помрет. Знаете, Сахати — святой человек, и в будущей жизни он обязательно переродится в будду. Я лишь случайно узнал, что Сахати, не скупясь, раздавал нуждающимся соседям по ночлежке заработанные им деньги, а себе оставлял лишь на самое необходимое. В «Барсучьих норах» постояльцы надолго не задерживаются, а сам Сахати об этом помалкивал. Вот и я узнал о том, как он помогал беднякам, только пять лет тому назад, когда он в первый раз захворал. Помнится, я тогда в сердцах наорал на него: «Какой же ты дурень — сам на ногах не держишься, а еще другим помогаешь!»

По словам Дзибэя, Сахати в ответ лишь смущенно кланялся и обещал, что будет следить за собой, чтобы не доставлять ему лишних неприятностей. Обещания он, конечно, не сдержал. А когда ему совсем стало плохо, Дзибэй буквально силой заставил его показаться Ниидэ. Тот обнаружил у Сахати туберкулез в тяжелой форме и предупредил: единственное лечение — хорошее питание.

— И что бы вы думали? — возмущенно продолжал Дзибэй. — Пару дней тому назад я узнал, что он и еду, и даже лекарства отдавал соседям по ночлежке. А ведь моя жена на деньги, которые дал доктор Ниидэ, каждый день покупала для Сахати рис и рыбу, курятину и яйца. Я, конечно, примчался сюда и выдал ему по первое число. А что толку?