Джек Коуп - Прекрасный дом Страница 11

Но этот вечер не казался ей таким страшным, и даже луна улыбалась ласково. Рядом был Том, и ночь превратилась в ручного, огромного красавца зверя. Жилки на шее Линды дрожали. Ей хотелось схватить голову Тома и прижать ее к своей груди так, чтобы он не мог дышать, — тогда его жизнь будет зависеть от нее, от нее одной. Она невольно протянула вперед руки, и ночь, придвинувшись ближе, ласково ее обняла. В то же мгновение она метнулась от него в сторону и побежала прочь. Всего несколько шагов, и она растворилась во мраке. Том двинулся было на звук шагов, потом остановился, прислушиваясь, но ничего не услышал. Обманчивый лунный свет играл камнями, кустами и белой корой дерева млуту. Том звал ее ласково, настойчиво. Она была одна в ночи, она убежала не в дом. А ведь она говорила, что малейшая тень заставляет ее вздрагивать; уходя все дальше и дальше, он звал и искал ее. Один раз на его зов приветливым ржанием отозвался верный Ураган, и Том нашел своего коня на привязи в сарае с обложенными дерном стенами и тлеющим в углу дымным костром. Дым заставил его закашляться. Стоффель был заботлив, он никогда не забывал разложить костер — дым охранял лошадей от москитов и болезней… Том потрепал по шее своего серого и снова пустился на поиски Линды.

Он не нашел ее; она сама появилась перед ним — темная фигура в тени фургона, мимо которого он проходил не один раз. Лунный свет играл в ее волосах, и, приблизившись к ней, он увидел, что лицо ее мокро, а в глазах у нее стоят слезы. Она протянула руку и крепко сжала его пальцы.

— Пожалуйста, пойдем домой, Том. Почему сразу стало так холодно?

— Выпала роса.

Они направились к низкому домику, вызывающе заметному и в то же время жалкому среди бескрайней степи.

— Хорошо бы жизнь была игрой, тогда все было бы настолько проще, — сказала она. — Но я не знаю… я не знаю, что ты можешь подумать обо мне. Ты разговаривал со своим конем — это так похоже на мужчину! Ты всегда так делаешь, Том?

— Мой конь не очень разговорчив, но ему нравится здешняя красная трава, поэтому он очень скоро снова привезет меня сюда.

— Оума припасет свечу, чтобы ты мог подольше ухаживать за мной.

— А ты — метлу, чтобы прогнать меня.

— Нет, — сказала она и засмеялась, словно про себя. — Я не боюсь. Я буду ждать тебя.

Очарованный, он смотрел на нее, вспоминая тот странный жест, которым она, казалось, хотела обнять все небо. Но она отняла у него свою руку и, спокойно сказав «доброй ночи», исчезла за дощатой дверью, со скрежетом закрывшейся за нею. Дверь не запиралась. В ней совсем не было замка. Возможно, в этом таился тонкий намек; не стоит жить за такой дверью, которую следует запирать. Будто несколько растрескавшихся от непогоды сосновых досок могут служить крепостью и защитой от внешнего мира.

Глава III

ПОЕЗДКА В ДВУКОЛКЕ

Лучи позднего солнца проникли через маленькое квадратное окошко в спальню и разбудили Тома. Ему было жарко, он чувствовал вялость и ломоту во всех суставах и сначала никак не мог понять, почему солнце бьет ему прямо в глаза. Потом, вспомнив вчерашнее, он сел, затем медленно прошелся по комнате, чувствуя под ногами приятный холодок гладкого сланца, которым был выложен пол. Он попытался восстановить в памяти мысли, тревожившие его накануне. Однако теперь они почему-то не казались такими тревожными; его беспокоила только неудавшаяся попытка отыскать Коломба Пела, Лишь с помощью этого молодого зулуса он мог вновь завоевать доверие черных, и вчерашняя поездка укрепила в нем это убеждение множеством не навязчивых, но достаточно ясных примет. В краале старого Но-Ингиля он натолкнулся на невидимую, но глухую стену осторожности, воздвигнутую, чтобы сбить его с толку. Коломба, оказывается, преследовал закон, и старик, его дед, чуть ли не винил в этом Тома. «Он твой — что ты с ним сделал?» — сказал он. Еще старик намекнул, что Коломба ищут потому, что он уклоняется от принудительных работ. Надсмотрщик Макрей только увеличил его тревогу, но ничем не помог ему. И только судья, мистер Мэтью Хемп, дал ему первую нить.

Том сел на край кровати и закурил трубку, не переставая думать о Хемпе. Он назвал Коломба закоренелым преступником только потому, что молодой зулус нарушил существующий порядок, и еще потому, что тот получил образование. Том помогал Коломбу учиться и не видел в этом ничего преступного. Коломб не преступник — в этом Том был совершенно уверен. У Черного Стоффеля де Вета он нашел последнее недостававшее звено — письмо Коломба пришло из столицы, из Питермарицбурга. Придется поискать его там. Но это будет очень трудно. С чего начать и как найти зулуса, который имеет все основания скрываться? Да, это задача не из легких. И в то же время чувство удовлетворения, ощущение простора и свободы заставили Тома забыть то волнение, которое он испытал во время вчерашней поездки. Теперь ему дышалось легко. Ему захотелось еще раз увидеть Линду, прежде чем он отправится в Питермарицбург на фантастические поиски Коломба. Теперь-то он уж не потеряет ее из виду, такую застенчивую и робкую при всем ее совершенстве. В ее выразительных глазах он увидел горечь и детскую кротость, но раз или два ему удалось подсмотреть в них вспышки желания, неузнаваемо преображавшие девушку и заставлявшие замирать его сердце. Он готов был под любым предлогом сегодня же утром снова поехать к Черному Стоффелю, чтобы еще раз увидеть ее, но проспал, и теперь уже было слишком поздно. Лучше он выедет завтра на рассвете и приедет на ферму после обеда. Он подумал, что следует взять с собою ружье, чтобы по дороге подстрелить несколько цесарок для Оумы.

Увидев у себя на руке полоску засохшей крови, Том попытался припомнить, откуда у него эта царапина. И вспомнил: Ураган, внезапно метнувшийся в сторону, прямо на акацию с колючками, и мертвая белая свинья, заколотая ассагаем. Вот в чем дело. Вот почему так необходимо разыскать Коломба, еще более необходимо, чем он думал, когда ехал в Край Колючих Акаций.

Когда Том одевался, ему пришла в голову новая мысль. Он разыщет зулуса совсем иным путем. Он знает человека, которому может довериться и к которому можно обратиться за помощью; он не будет глумиться, как Мэтью Хемп, над его черным «побратимом».

В середине дня, когда на окнах булочной поселка Конистон открыли ставни и работник-зулус выставил на всеобщее обозрение грифельную доску со списком имеющихся в продаже товаров: «Вишневый пирог, бостонский пирог, ячменные лепешки, йоркширские овсяные хлебцы», — Том вылез из своей красной двуколки и постучался в полуотворенную дверь. Он застал хозяйку, миссис О’Нейл, в комнате при пекарне за подсчетом выручки. На носу у нее торчали очки в стальной оправе, а за ухом в растрепанные седые волосы был воткнут карандаш. Кивком головы она указала Тому на стул и продолжала что-то бормотать над колонкой цифр. Это была маленькая, сутулая женщина, с тонким, почти незаметным ртом. Серые глаза ее всегда смотрели открыто и доброжелательно, а кожа была нежной, свежей и блестящей, почти как у молодой девушки. Она еще не оторвалась от своего занятия, когда вошла ее дочь Маргарет. Том приехал именно для того, чтобы повидать Маргарет, и был рад ее приходу.

— Это очень похоже на маму. Ты давно ждешь, Том?

— О нет, не больше получаса.

— Вот вздор, вдвое меньше! — Старуха сурово оглядела его поверх очков и улыбнулась. — Ты прекрасно выглядишь, Том, просто чудесно.

— Это потому, что он молод, мама. — Маргарет ловко двигалась по комнате, приводя ее в порядок. Она смяла в руке опавшие лепестки степного цветка. — Они так быстро осыпаются, — сказала девушка и бросила лепестки в глиняную вазу.

Том уловил слабый аромат засушенных цветов и листьев. По сравнению с сильными, живыми запахами пекарни, ощутимыми даже при остывших печах, от вазы пахло чем-то мертвым и печальным. Маргарет всегда казалась ему олицетворением зрелости и надежности, она была чуть ли не извечной частью его окружения — этакой прекрасной излучиной реки, всегда свежей, изменчивой и все же постоянной. Она была на несколько лет старше его, ей было уже около двадцати шести, и она всегда, с тех пор как он себя помнил, казалась ему взрослой. Пожалуй, дело было не столько в ее внешнем виде, сколько в манере говорить и рассуждать. Умственное развитие большинства колонистов, даже стариков, доходило до определенной точки и потом останавливалось — в их суждениях сквозила хвастливая ограниченность, они давали соседям обидные прозвища и пускали друг другу пыль в глаза. Маргарет не была похожа на них. Она умела думать, у нее были свои идеи. Ее называли «синим чулком», по недоразумению полагая, что так именуется всякая выпускница колледжа. Но, быть может, именно поэтому она и не вышла замуж. Молодые люди, фермеры, биржевики, спортсмены и офицеры из полков милиции чувствовали себя очень неловко, когда на них бывал устремлен ее спокойный взгляд: казалось, она видела их насквозь, словно они сделаны из дешевого стекла. У Тома были голубые глаза того неопределенного серо-голубого цвета, который меняет свои оттенки в зависимости от окружения. Сказать, что у них обоих были голубые глаза, было бы неправильно; они очень отличались друг от друга по цвету глаз. У Маргарет глаза были темные, с синеватым отливом, и забыть их было невозможно. Свои черные вьющиеся волосы она старалась пригладить, уложить в пучок или заплести в косы: у нее были изогнутые брови, тонкие, но совсем темные. Иногда она позволяла себе закурить сигарету, и это считалось оскорблением сильному полу. Но чего еще можно было ждать от «синего чулка»?