Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая Страница 11

Свой печальный рассказ Шамо закончил лишь под утро. Уже посветлело небо и задрожали в мерцании звезды. Мы шли с Аббасом по спящему городу молча. О чем говорить? Сердца наши пылали гневом. Мы потеряли верных сынов иранского народа, пламенных борцов за его свободу и счастье.

В тот же день я обо всем, что рассказал нам Шамо, доложил Арефу. Учитель почтил память павших героев минутой молчания, а затем, глубоко вздохнув, сказал:

— И все-таки враг бессилен. От бессилия и трусости он идет на подлости и преступления. Но за каждую каплю крови честных людей враги жестоко поплатятся. Сегодня же, Гусейнкули-хан, тебе необходимо сходить к Фейзма-меду. Ты запомнил дорогу, по которой мы шли?

— Все запомнил.

— Так вот, передай ему, что я попросил узнать: куда дели палачи тела казненных? Пусть даст ребятам такое поручение.

— Слушаюсь, дорогой учитель!

Мы с Рамо зашли в ресторан. Иногда позволяем себе такую роскошь.

Рамо ведет переговоры с услужливым официантом, а я тем временем рассеянным взором окидываю утонувший в сизом табачном дыму зал. Народу много — свободных мест почти нет, и поэтому знакомое лицо отыскать не так-то легко. Но все-таки можно. Вдруг я заметил: человек с тонкими усиками, что сидит в дальнем конце зала, уголками рта улыбнулся мне и глазами указал на дверь. Это — Курбан Нияз — связной Фейзмамеда.

— Нашел пропажу?— лукаво спросил меня Рамо, когда официант, приняв заказ, ушел.

— Здесь...

В это время тонкие усики медленно направились к выходу. Я — тоже.

У подъезда Курбан Нияз чуть замедлил шаги и, глядя куда-то в сторону, тихо, но внятно сказал:

— Их привезли в Мешхед. Но где похоронили, пока не знаем. Постараемся узнать. Сообщим. Всего вам доброго!

Он ушел, а я возвратился к Рамо.

— Сказал?— нетерпеливо спросил меня друг.

— Он не знает точного места. Но где-то в Мешхеде...

В ресторане стоит монотонный гул. Все говорят в полголоса, общий говор сливается в сплошной рокот, в котором трудно уловить хотя бы слово.

Но вот совсем рядом и довольно громко двое молодых парней ведут разговор:

— Ты читал листовку?

— О Ходоу-Сердаре?

— Да.

— Читал.

— Мерзавцы! Они убивают лучших людей Ирана.

— С огнем играют, негодяи.

Разговор парней означает многое. Власти растеряны.

Губернатор Хорасана в тревоге Теперь нашему эскадрону «Молния» поручена постоянная охрана Кавам-эс-Салтане. Мы находимся в его резиденции. Сам правитель часами говорит по телефону: с Тегераном и английским консульством.

По улицам Мешхеда разъезжают всадники в полицейской форме.

Вечером Аббас принес свежий номер газеты «Бахар». В нем разоблачается провокационная, предательская деятельность каджарской династии и колонизаторские, захватнические цели англичан в Иране.

Газета призывает к борьбе и утверждает, что армия Таги-хана готова к походу против англичан и угнетателей трудового народа. Но готова ли она на самом деле?

Вот уже несколько дней в Мешхеде только и разговоров, что об опере «Родина-мать». Либретто для нее написал известный иранский поэт-революционер Джалал-ал-Мулк-Ешги. Поставлена опера по инициативе Таги-хана. Весь третий эскадрон сегодня отправился на спектакль. Мы с Аббасом сидим в театре вместе, недалеко от полковника Бехадера и генерала Таги-хана. Рядом с Таги-ханом мой друг Аскер. Он уже видел меня в фойе.

— Чего не появляешься?— запросто спрашивает меня адъютант генерала.

— Все некогда, дорогой Аскер. Наступили горячие дни.

— Знаю. А все же заглянуть надо. Мама обижается.

— Зайду. Передай Гульчехре-ханым большущий привет и тысячу извинений.

— Передам. Заходи!..— Аскер приветливо помахал нам рукой.

...Медленно открывается занавес. На сцене с изображением поля — ни души. А в самом центре печального, пустынного поля виден могильный холм. В зале воцаряется гробовая тишина. Она длится несколько минут. И вдруг грянул отдаленный артиллерийский залп. Из могилы встает, укутанный с головы до ног белым саваном, скелет...

Верхний угол савана чуть приоткрыт, и зрители с ужасом увидели череп седой женщины.

— Эй, люди!— от звука ее голоса колючие мурашки бегут по коже.— Скажите мне, что стало с Ираном?! В мое время Иран напоминал рай. От врагов и чужеземных захватчиков его защищали легендарные Кейхосров, Кейгу-бад, Дара и кузнец Кава. Таким был Иран! А вот каким он стал!— послышался зловещий сухой звон костей.

Одна за другой сменяются картины на сцене. Зритель видит край изобилия, несметных богатств и неописуемых красот. А через минуту его взору предстают нищета, убогость, разорение и жуткая бедность. Каждый из нас узнает в этих картинах свою родину — Иран.

А голос со сцены продолжает потрясать сердца зрителей.

— Живы ли вы, богатыри земли Иранской? Слышите ли вы стоны и плач родного народа? До каких пор вы будете позволять заморским сапогам топтать священную землю ваших предков?!

Зал аплодирует. Зал негодует. Зрители бушуют и, наконец, рвутся в бой.

— Англичане! Вон из Ирана!— кто-то кричит, заглушая гром аплодисментов.

— Иран — иранцам!

— Смерть подлым наемникам англичан!

Мы с Аскером обмениваемся взглядами: спектакль поднимает патриотический дух народа, зовет к борьбе.

— Вот взбесится Кавам-эс-Салтане,— шепчет мне Аббас.

— Если узнает!..

Губернатор, конечно, про все узнал, и уже на следующий день «Родина-мать» была запрещена. И все же постановка сделала свое дело, всколыхнула народ, заронила опасную искру.

Не дремали в эти дни и англичане. Они понимали, что стоят у пропасти и вот-вот получат смертельный удар. Спасаясь, они хватаются за соломинку.

— Господин ождан!— Как-то обратился ко мне Рамо. Вытянулся по стойке «смирно».— Разрешите обратиться?..

— Не дури,— говорю я ему, так как поблизости нет посторонних, и эта процедура совсем не обязательна.— Говори, что у тебя!

— Гусейнкули-хан, я только что из города,— лицо друга посерьезнело,— бродил по улицам и базарам. Слышал очень интересную песню дервиша...

— Чем хотел удивить, — отмахнулся я от него.

— Нет, ты не маши! Песня и в самом деле интересная.

— Не мели чепуху, Рамо.

— Это не чепуха. Мамед-Али-дервиш поет не о загробной жизни и обращается не к аллаху и пророкам...

В конце концов Рамо уговорил меня на часок выйти в город, послушать необычного дервиша. Мамед-Али мы повстречали на одной из самых многолюдных в этот предзакатный час площадей Мешхеда. Нищий медленно брел в толпе и пел надсадным, резким голосом:

— Люди Ирана, вы ничего не знаете, что творится в этом мире! Откройте глаза, очнитесь и посмотрите вокруг себя! Эй, господа! Эй, знатные порядочные люди! Послушайте! Вас ожидают большие неприятности впереди. Ваше богатство, ваше имущество и ваша власть вот-вот пойдут по ветру! Не теряйте дорогого времени. Опасность не за горами!

— Ах, негодяй!— у меня до боли сжимаются кулаки,— заткнуть бы твою поганую глотку!

— Интересно, сколько ему заплатят за эту песенку?— цедит сквозь зубы возмущённый Аббас.

— Да, обо всем этом надо рассказать Арефу. Будете у него, друзья, посоветуйтесь с учителем!

Перевалило за полночь, а мы с Аскером все не можем наговориться. Спать не хочется.

— На днях,— говорит Аскер,— мы получили письмо из Тавриза. Там вот-вот начнется восстание. Горячие речи Шейх-Акмед-Хиябани достигли цели — народ готов с оружием в руках выступить против прогнившего режима. Дженгельцы во главе с Кучек-ханом держат под своим контролем всю мазандеранскую провинцию. Решт в руках революционного правительства, которое возглавил Гейдар-Амоглы. У него есть даже вооруженная гвардия!

— Послушай, Аскер, в чем же дело? Везде у повстанцев такие успехи, а у нас в Хорасане...

— Потому, что у нас, как нигде в других районах Ирана, сильна реакция. А членов «Адалят» у нас еще слишком мало.

— А Таги-хан член партии?

— Нет.

— Как же так?

— Таги-хан — патриот, беспощадный враг колониализма. Он — мужественный, честный и храбрый человек, но в то же время...

— Что?

— Он надеется только на мощь оружия и совсем не верит в силу убеждений. Впрочем, зачем тебе все это... Он против англичан — и это уже хорошо. Его надо поддержать сейчас, а потом видно будет... Ах, оставим это. Расскажи-ка, Гусо-джан, лучше о себе.

Я стал коротко перечислять события, которые приключились со мной в последние годы. Разумеется, я не мог обойти молчанием далекую и желанную Парвин. Тесно переплетались наши судьбы. Видимо, я слишком горячо заговорил о ней, так как, выслушав меня, Аскер воскликнул:

— Можно и нужно завидовать твоей любви, дорогой Гусо! Какое счастье любить красивую, скромную девушку и быть ее любимым... Но помни: мы созданы не только Для любви. Мы должны сражаться. Пока окончательно не победим, каждый из нас обязан в своем сердце разжигать гнев!..