Рихард Дюбель - Наследница Кодекса Люцифера Страница 11

Однако ожесточенное соперничество между Андреасом и Мельхиором объяснялось не только тем, что в Андреасе словно воплотилась та сторона семьи Хлесль, которая привела к появлению личностей, подобных отцу Киприана, чье бездушие побудило его выгнать из дома сына-подростка, или старшего брата Киприана, который умудрился постепенно разорить унаследованную им булочную в Вене, но не из-за лени, а из-за полной неспособности принимать во внимание других людей и абсолютного нежелания учитывать потребности клиентов. У Вацлава были собственные предположения касательно причин этой враждебности, тем более что она всегда исходила от Мельхиора, в остальном веселого и добродушного. Но тому, кто захочет заставить Вацлава хотя бы подумать о том, чтобы когда-нибудь озвучить их, придется применить тиски для рук и «испанский сапог».

– И где же они? – наконец спросил Вацлав.

– В Вюрцбурге.

Вацлаву показалось, что холод поднялся с пола и вонзился ему в сердце.

– Именно там…

Мельхиор кивнул.

– В сердце империи, в сердце жесточайших опустошений всей войны, в сердце судебного процесса, который призван выяснить, были ли девятьсот человек, отправленных на костер, невиновны, или же все женщины, таинственным образом излечивающие людей, действительно ведьмы.

– Черт побери! – выругался Вацлав и забыл перекреститься.

– У тебя есть влияние – на тот случай, если что-то пойдет не так, – напомнил ему Мельхиор.

– У меня вообще никакого влияния нет.

Мельхиор молча показал на рясу, в которую Вацлав был одет во время путешествия; рясу, которая была настолько черна, что обычное темное одеяние бенедиктинцев казалось рядом с ней прямо-таки пестрой; рясу, которая вот уже несколько столетий подряд существовала только в семи экземплярах.

– Нет, есть.

– Vade retro, satanas,[11] – произнес Вацлав, но улыбнуться у него не получилось.

4

Лейтенант Эрик Врангель поднял глаза, когда офицер императорской армии вошел в палатку и кивком головы приказал ему выйти наружу. Эрик заметил, что офицер принес ему ранее отобранную шпагу вместе с поясом и подвеской, и в нем проснулась надежда.

– Ответ наконец пришел? – спросил он по-французски. – Моя семья меня выкупает?

– Вы нужны нам как переводчик, – ответил офицер, тоже по-французски. – Следуйте за мной.

Лейтенант встал и одернул синий колет. Он разочарованно вздохнул. Удивительно, как быстро человек привыкает к ситуации. Шесть недель назад он все еще был частью шведской армии своего дяди, фельдмаршала Карла Густава Врангеля, и вместе со своими солдатами наказывал людей вокруг Бамберга за то, что баварский курфюрст нарушил выторгованное полугодом ранее перемирие с Францией и Швецией и снова переметнулся на сторону императора. Когда армия отступила в Тюрингию и лейтенант Врангель с корнетом обеспечивали арьергард, он со своими товарищами попал в засаду продвигающихся баварских войск. И там молодой кавалерийский офицер впервые ощутил реальность войны – мушкеты щелкали, лошади ржали и начинали нести, мужчины кричали… Не то чтобы ему не случалось переживать подобное раньше, но первый раз он и его кавалеристы оказались на грани поражения. Их ротмистр катался по земле, представляя собой ужасное зрелище: пуля оторвала ему нижнюю челюсть. Лошади падали, придавливая своими телами всадников, лягались и ржали, а из их распоротых пулями и пиками животов вываливались кишки, наматываясь на дергающиеся ноги, в то время как их беззащитные всадники гибли под ударами дубин. Пули выбивали людей из седел, а когда они, обливаясь кровью, пытались снова подняться, вражеские солдаты забивали их ногами до смерти. Он сам, лейтенант Эрик Врангель, после гибели ротмистра ставший командиром отряда, только и мог, что хрипло орать, сидя на дико кружащемся коне, не в силах отдать сколько-нибудь стоящий приказ. Его сорвали с лошади и швырнули на землю, прямо рядом с ротмистром, который все еще был жив и из страшной раны которого брызгала кровь, а широко раскрытые глаза пристально уставились на Эрика. Он почувствовал веревку вокруг шеи и попытался освободиться, а его били кулаками. Он увидел, что другой конец веревки прикрепляют к седлу его собственной лошади, и понял, что в следующее мгновение ее уколют в заднюю ногу и она понесет, волоча за собой бывшего хозяина, и он погибнет и от удушья, и от того, что его будут тащить по земле… Но тут кто-то прервал процедуру и склонился над ним, спросив его по-французски, действительно ли он офицер. До него дошло, что последние несколько минут он говорил по-французски и что подсознание, очевидно, извлекло из своих глубин урок шведского офицера, с которым он подружился. Суть урока состояла в том, чтобы как можно громче кричать по-французски, если попадешь в плен, потому что многие офицеры императора, дворяне из вражеского лагеря, тоже говорили по-французски. Они по меньшей мере спасут его от немедленной смерти, так как попытаются выяснить, захочет ли какой-нибудь дальний родственник или его собственная семья заплатить за него выкуп.

Эрик, сгорая от стыда, вспомнил также о том, как из него выбили имена его дедушки, отца и дяди, известные имена, значительные имена… имена, чьи носители, наверное, испытали бы боль, услышав, как он выкрикивает их, умоляя сохранить ему жизнь. А теперь, избавленный от гибели, видевший, как остальных уцелевших членов его отряда повесили, как офицер императора выпустил милосердную пулю ротмистру в череп, он шагал целыми днями рядом с вражескими солдатами, содрогаясь от страха, пока не понял, что победитель действительно послал требование выкупа в шведскую армию… После того, как произошло все это и много чего еще, что отзывалось ночами в его снах, свое положение пленника баварцев он воспринимал уже почти как должное. Они были драгунами. Настоящий кавалерист презирает драгун, но, по крайней мере, у них была общая черта: близость к лошадям. Эрик даже узнал местность, в которую его притащили: окрестности Эгера. Еще летом здесь располагалась армия его дяди. Он спросил себя, остались ли в этой местности хоть какие-то люди после всего, что, как он видел, творили шведские, а теперь баварские солдаты.

– Что произошло? – спросил Эрик.

Офицер, чьим пленником он был, шел вдоль беспорядочных рядов палаток к отдельно стоящему дереву на краю лагеря.

– Мы кое-кого поймали. – Внезапно офицер остановился. – Ах да! – Он высоко поднял шпагу Эрика и передал ее ему. – Клянетесь честью?

– Клянусь честью, – смешавшись, ответил Эрик и пристегнул шпагу к поясу.

Он ожидал того, что лезвие сломали и что в ножнах остался один лишь эфес, но все было цело.

– Офицер и шагу не сделает без оружия, – заметил драгунский офицер. – Потом я снова заберу его, предупреждаю сразу.

– Я дал слово, – жестко возразил Эрик.

К своему удивлению, он увидел возле дерева нескольких баварских драгун, окруживших небольшую группу гражданских, состоящую из двух женщин и двух мужчин. Один из мужчин стоял на земле на коленях и, высоко подняв руки, умолял о пощаде. Лицо Эрика дрогнуло, когда ему стало ясно, что мужчина говорит на шведском языке. Драгунский офицер указал на него.

– Мы хотели покончить с ним побыстрее, но он оказался таким многословным, что я решил попросить вас выяснить, что он хочет сказать.

– Это не швед, – ответил Эрик. – Он говорит на моем языке, но у него такой акцент, что волосы дыбом становятся.

– Вот ведь идиот, – заметил драгун, сам изъяснявшийся по-французски с таким акцентом, что Эрику иногда казалось, будто баварский диалект в его исполнении он, пожалуй, поймет лучше.

Эрик подошел к стоящему на коленях мужчине.

– Jag er en Svensk officeren, – сказал он. – Vad har skedd?

– О, min herre, о min herre, hjälp oss![12] – зарыдал мужчина и обхватил колени Эрика.

– Он не может быть местным, если просит о помощи шведа, – добродушно заметил драгун.

– А я думаю, он все-таки местный, так как смертельно боится солдат императора, – бросил Эрик через плечо.

– Да, да, – согласился драгун, – мы заставляем уважать себя.

Мужчина бормотал что-то, чего Эрик почти не понимал. Он перехватил взгляд одной из женщин. Она гневно прищурилась и переводила взгляд с него на драгунского офицера. Женщина была вся забрызгана грязью, как после длительной поездки, и казалась обеспокоенной, но еще больше – сердитой. Она была настоящей красавицей. Посмотрев на нее внимательнее, Эрик с изумлением понял, что по возрасту она ему в матери годится. При свете свечи это не бросилось бы в глаза.

– О min herre, о min herre… – стонал мужчина, все еще обвивавший руками колени Эрика.

Женщина переглянулась со своей спутницей; они явно о чем-то договорились. Эрик понял, что они либо сестры, либо мать и дочь.

– Что говорит эта тряпка? – спросил драгун, уже собравшись пнуть испуганного человека, чтобы подбодрить его.