Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского Страница 11

Он вдруг рывком распахнул дверь:

— Чудошвили! Завтрак! Да поживее!

Адъютант сломя голову ринулся выполнять приказание, а Муравьев устало, будто только что отданное распоряжение стоило ему гигантских физических усилий, плюхнулся в кресло.

— Вы, разумеется, бывший офицер? — после долгой паузы больше для проформы устало спросил он.

— Так точно, — четко ответил Тухачевский. — Окончил Александровское военное училище в четырнадцатом году, затем служил в Семеновском полку. Поручик.

— Александровец! — едва ли не радостно воскликнул Муравьев. — Ну, мне до вас далеко! Я — провинциал, учился в Казанском, не то что вы — столичная штучка! Пороху-то удалось понюхать?

— Воевал с немцами. Под Кржешовом, Ломжей…

— А я — япошек колошматил! Революцию принял всем сердцем. Помог большевикам генерала Краснова разбить, Каледину дал прикурить. Украинской Раде — пинком под зад! Румыны — те до сих пор при имени Муравьева дрищут! Помню как сейчас, приехал в Тирасполь, в Приднестровский полк, а там братва как на курорте — на кострах шашлычки жарят, молдавское вино хлещут. Ищу кого-нибудь из командиров — является паренек, булькатый такой, что такое булькатый — разумеете, подпоручик?

— Первый раз слышу.

— Надо осваивать народный язык, — наставительно произнес Муравьев. — Без этого народ за нами не пойдет, его от дворянских словечек тошнит. Булькатый — значит глаза сильно навыкате. Так вот. Представляется: Якир, имя-отчество как сейчас помню: Иона Эммануилович. Иона! Что ж, говорю, дорогой ты мой товарищ Иона, вы здесь себе такую развеселую жизнь устроили? Собирайте полк, немедля! Собрались. Я — кулаком себя в грудь да как заору на всю площадь: так вас растак, моя доблестная Первая армия кровью истекает под Рыбницей, а вы, предатели, не наступаете на Бендеры! Вмиг одумались, рванули атаковать позиции румын, а те им врезали по первое число. А я им вслед — телеграмму: «Грузитесь срочно всей армией и отходите через Одессу на север, немцы вам в тыл вышли». Такая история…

Муравьев вдруг прервал свой рассказ.

— Небось надоело слушать? — с подозрением взглянул он на Тухачевского. — У меня этих историй неисчислимое множество. На пять томов мемуаров хватит. И многое, уверяю вас, войдет в историю военного искусства. А Якир этот почему-то очень запомнился! Навел справки, оказывается, парню всего-то двадцать два года, отец его — провизор в Кишиневе. В военном деле — ноль без палочки, ни бум-бум. А военную карьеру сделать успел! Сейчас главное — наглость и пронырливость, раз — и в дамки!

Тухачевский молчал, ему хотелось поскорее вникнуть в дела фронта, в состояние армии, которой ему предстояло командовать, а Муравьев говорил ему то, что его сейчас совершенно не интересовало.

— Я революцию защитил, Ленина на троне удержал, без моих побед ему да и его соратничкам головы бы не сносить, а какова благодарность? Кинули должность главкома, давай, продолжай, Муравьев, кровь проливать, а мы за твоей надежной спиной. На самый верх господа-товарищи не пустили — шиш тебе с маслом. Не ценятся наши заслуги, ни в грош не ценятся! — сокрушенно воскликнул он. — Да и боятся они нас! А вдруг мы штыки на Москву повернем?

Он внезапно умолк, будто споткнулся, поняв, что в азарте наговорил лишнего.

— Впрочем, вы моим словам не очень-то придавайте значение, — приглушенно проговорил он, испытывающе вглядываясь в Тухачевского. — А если уж искушение на вас найдет сообщить кому-нибудь о моих размышлениях — так ведь кто поверит? Свидетелей-то нет!

Тухачевский упорно молчал, поражаясь цинизму главкома. Муравьев хотел еще что-то сказать, но смолк на полуслове: в кабинет стремительно влетел Чудошвили. Черкеска развевалась на нем, как надутый ветром парус. Следом за ним два красноармейца внесли на подносах роскошный завтрак: жареные цыплята, ветчина, овощи и фрукты, дымящийся кофе в чашках, сливки: Чудошвили со значением, так, чтобы это заметил главком, торжественно водрузил посреди этого ароматно пахнущего богатства бутылку коньяку.

— А квас? — грозно вопросил Муравьев, облизывая языком сухие губы.

— Я — мигом! — Чудошвили исчез так же внезапно, как и появился, и вскоре уже наливал в керамическую кружку пенящийся квас.

— Прошу угощаться и без всяких там церемоний, — пригласил Муравьев, жадно опорожнив кружку квасу. — Начнем с коньячка — за встречу, за назначение, за боевую дружбу. Скажу откровенно, вы мне сразу пришлись по душе, — с пафосом проговорил Муравьев.

— Вообще-то как-то с утра… — замялся Тухачевский: он и впрямь никогда еще не пил спиртное по утрам.

— А вы привыкайте! — приказным тоном возвестил Муравьев. — На фронте что утро, что ночь — все едино! Фронт — великая школа жизни и смерти! А коньячок превосходно освежает и очищает мозги. И первую — до дна!

Тухачевский с отвращением пригубил рюмку, старательно закусил. Муравьев за это время успел «освоить» три, щеки его раскраснелись, язык развязался еще сильнее.

— И они еще надеются на победу! — неожиданно выплеснул он на Тухачевского поток мыслей, которые, видимо, постоянно осаждали его буйную голову. — Прапорщиков — на дивизии, поручиков — на армии! Это как?! Да еще и связывают боевых командиров по рукам и ногам. К каждому командиру — комиссара! А кто такой комиссар? Шпик, доносчик, стукач! Путаются тут под ногами всякие Варейкисы, Шейнкманы — еврей на еврее сидит и евреем погоняет! До чего унизили русского человека!

— Разве дело в национальности? — возразил Тухачевский. — Главное — что за человек, какие идеи исповедует, на что способен, насколько порядочен и честен. У всякого народа есть свои герои и свои предатели.

Сразу смекнув, что Тухачевский не разделяет его воззрений, Муравьев перескочил на другую тему.

— Здесь, на Восточном фронте, вы, Тухачевский, или прославитесь, или сломаете себе голову…

— Я бы очень просил вас, товарищ главком, ввести меня в курс дела, хотя бы кратко обрисовать противника, наши силы, соседей на флангах, тылы, — перебил его Тухачевский, не желая слушать пустые двусмысленные речи. — А что касается славы, то она от нас не уйдет. Если, разумеется, мы будем умело воевать.

Муравьев укоризненно посмотрел на него (видали, каков, смеет перебивать старшего по должности и по званию!), но не стал отчитывать, молча встал и подошел к большой карте, испещренной красными и синими стрелами и утыканной разноцветными флажками.

— Извольте. Мой Восточный фронт составляют четыре армии: Особая, действующая в районе Саратова, Первая — в районе Кузнецк — Сенгилей — Бугульма, Вторая — в Уфимском районе фронтами на восток и запад, и Третья — в Екатеринбургском районе. Белогвардейские части действуют в тесной связи с чехословацкими войсками. Мой план действий: Особая армия будет наступать в обход самарской группы противника на Уральск и далее на Оренбург. Первая армия должна начать наступление на широком фронте: Кузнецк — Сенгилей — Бугульма — и, постепенно сжимая кольцо, призвана занять Сызрань и Самару, отрезав противнику путь отступления на Уфу со стороны Сургута и Бугульмы. Вторая армия будет содействовать наступлением в юго-восточном направлении и помогать Третьей армии в наступлении на Челябинск.

Тухачевский внимательно выслушал главкома и, помолчав, возразил:

— Но при такой разбросанности сил, насколько я понимаю, противник получит выгоду бить наши части по отдельности.

Муравьев остолбенело посмотрел на Тухачевского: куда он сует свой нос, этот неоперившийся еще командарм? Что он смыслит в обстановке, которую он, Муравьев, знает, как самого себя? Пора сразу же дать понять ему, что он не смеет свое суждение иметь, если главком уже все обдумал и предрешил!

— Запомните, подпоручик, — ледяным тоном оборвал Тухачевского Муравьев, — я не из тех людей, кто прощает столь наглую самоуверенность. Вы еще не побывали в войсках, а уже позволяете себе сомневаться в правильности решений высшего командования!

— Прошу меня извинить, — решил не накалять отношений с главкомом Тухачевский. — Просто я высказал свое предположение. Вы правы, мне действительно надо сначала вжиться в обстановку на месте, в своей армии.

— В своей армии! — фыркнул Муравьев. — Вы еще попробуйте сколотить ее, эту армию. Там у вас отряды, зараженные своеволием и анархизмом, не желающие выгружаться из теплушек. А чуть белые их прижмут, они командуют машинисту паровоза «полный вперед!» и только вы их и видели! Есть и такие части — любители кататься на бронепоездах, вы их будете бояться больше, чем беляков. Чуть что не по их нраву — долбанут картечью! Ну да что я трачу время на эти картинки? Отправляйтесь сегодня же в Инзу, в штаб вашей будущей армии, и покажите, как вы умеете воевать, выполнять мои предначертания и одерживать великие победы.