Джинн Калогридис - Огненные времена Страница 12

Шесть раз Анна Магдалена надеялась, что сбудется видение, посланное ей бона дэа, доброй богиней: родится ребенок, девочка, будущая жрица, равной которой еще не бывало, девочка, которая вырастет, станет женщиной, щедро наделенной внутренним зрением, и с помощью этого дара спасет свой народ, свою расу.

– Дочь отца, – сказала богиня, – и сын матери… Вместе спасут они свой народ от грядущей опасности. А ты будешь наставницей этой девочки.

– Опасности? – робко спросила Анна Магдалена, внезапно пораженная страхом.

Но ответа не последовало. Ей не дано было знать, поэтому она не повторила свой вопрос и не впустила в свое сердце тревогу, а одну только радость, оттого что ей позволено узнать это дитя, ее внучку, дочь ее любимого сына.

– Катрин, – сказала она сурово и потянулась за смоченной в воде тряпкой.

Когда боль у молодой женщины чуть ослабла и она наконец подняла на свекровь глаза, Анна Магдалена твердо и быстро отерла ей лицо и лоб. Несмотря на жару, молодая женщина дрожала. Ее голые руки покрылись гусиной кожей.

– Матушка, помогите мне! – вскричала она так жалостливо, что даже Анна Магдалена, давно привыкшая к воплям рожениц, была тронута. – Не понимаю, то ли я горю, то ли замерзаю!

Пожилая женщина помогла Катрин перебраться на родильное кресло, а сама поспешила к единственному в помещении столу, на котором стоял глиняный кувшин с давно остывшим травяным чаем. Вернувшись к Катрин, она поднесла кувшин к ее губам:

– Выпей это, деточка.

Охваченная внезапным подозрением, Катрин отвернулась.

– Откуда мне знать, что это не колдовское зелье?

Анна Магдалена раздраженно вздохнула. Она привыкла к частым сменам настроения и капризам рожениц, но никак не могла привыкнуть к недоверию, с которым относилась к ней Катрин на протяжении всей беременности.

– Матерь Божья, Катрин! Ты уже выпила два таких же кувшина. Это всего-навсего ивовая кора и успокоительная травка! Это снимет жар и облегчит боль. Пей же!

Последние два слова она произнесла с такой силой, что Катрин с неожиданной покорностью подчинилась и залпом выпила так много жидкости, что Анна Магдалена предупредила ее:

– Маленькими глоточками, маленькими, иначе…

Но не успела она закончить фразу («…тебя стошнит»), как Катрин срыгнула, а потом ее вырвало небольшим количеством желтой желчи. Инстинктивным, но основанным на опыте движением Анна Магдалена вовремя отняла кувшин. Рвота потекла по домотканой рубахе Катрин, запачкав серую ткань желтовато-зеленым от груди до живота.

«Не стоит и вытирать», – отрешенно подумала Анна Магдалена.

Рубаха и без того была запачкана водами, кровью, землей с пола.

Она снова заботливо отерла пот с лица Катрин, а потом сказала стонущей женщине:

– Сиди спокойно, милая. Посмотрю, как там ребенок.

Она присела на пропитанную кровью солому. Родильное кресло было устроено таким образом, что Катрин могла сидеть, расставив ноги и упираясь спиной, головой и руками. Оно было сделано из нескольких пучков сена. Один пучок поддерживал крестец, два других, вытянутых в длину, поддерживали тазовые кости. Между ними оставалось расстояние как раз в рост новорожденного младенца. Анна Магдалена просунула опытную руку под мокрую, смятую рубаху и нащупала припухший лобок.

Боли уже не прекращались. Ребенок вот-вот должен был родиться. А если бы этого не произошло, повитуха применила бы хирургические методы и, если бы понадобилось, сама вытащила младенца. Она была настолько искусна, что могла сделать это, сохранив жизнь и матери, и младенцу. С тех пор как городские цирюльники и лекари начали жаловаться на невежественных деревенских баб, якобы вмешивающихся в их работу, мало осталось повитух, у которых хватало знаний для проведения таких операций.

Но хотя она была неграмотной, в своем деле ее никак нельзя было назвать невежественной. Длинными, узкими пальцами она нащупала точно: да, ребенок опустился вниз. Головка была еще не видна, но до этого момента ждать осталось недолго. Зато ее можно было нащупать, тверденькую, прямо под припухшим лобком матери. Погладив кончиком пальца мягкое темечко ребенка, Анна Магдалена улыбнулась.

Смеясь, вытащила руки из-под рубахи, вытерла их влажной тряпкой и отбросила ее в сторону. Опустилась на колени на солому и радостно воскликнула:

– Катрин, милая, ребенок уже здесь! Здесь! Я трогала его головку… Осталось недолго…

Она чуть не совершила ужасную ошибку – чуть не сказала: ее головку. Катрин и так слишком много волнуется и много чего подозревает. Девушка знала благодаря инстинкту, который был, вероятно, подавленным даром внутреннего зрения, что ее свекровь была обучена мудрости своей расы и тайно практикует древние обряды. Христиане отрицали старую веру и внутреннее зрение, считая, что и то и другое – от дьявола.

То же можно было сказать и о Катрин. Много лет назад, когда сын Анны Магдалены влюбился в рыжеволосую красавицу, она узнала, что та обладает внутренним зрением почти столь же сильным, как у самой Анны Магдалены. Но трагедия заключалась в том, что Катрин была воспитана христианкой. Она не только научилась отрицать свой дар, но и стала бояться его.

И все же Анна Магдалена дала им разрешение жениться. Она думала: «Я буду ей матерью и приму ее как дочь, которой у меня никогда не было, и обучу ее всему, что знают мудрые».

И ей казалось, что богиня тоже благословила этот союз.

Но страх Катрин перед древней мудростью и ее собственный дар с годами не ослабли. Оказалось, что Анна Магдалена не только не может говорить с девушкой об этом предмете, но даже не может хоть в малой степени обращаться к мудрости в собственном доме, пока Катрин куда-нибудь не отлучится. И все равно Анна Магдалена любила ее, да и Катрин вроде бы платила ей тем же и доверяла свекрови все шесть лет – пока не забеременела этим ребенком. С этого момента ее недоверие лишь возрастало и в конце концов создало вокруг ее любви и привязанности преграду, пробить которую Анне Магдалене было не под силу.

Если бы пожилая женщина призналась, что с самого момента зачатия знала, что этот ребенок – девочка, Катрин могла бы помчаться к деревенскому попу и донести на свою свекровь-колдунью.

«Что ж, пускай, – подумала Анна Магдалена. – Тогда ей самой придется признаться в том, что, когда она узнала, что забеременела в седьмой раз, то пришла ко мне и попросила меня защитить ее чарами. И я использовала чары трав под родильным креслом из сена и чары слов, произнесенных над отваром. А еще я наложила магическое заклятие на весь дом. Использовала тайную магию, священную, для которой недостаточно трав и заклинаний».

Вдали раздался раскат грома. Прохладный влажный ветер хлопал деревянными ставнями по глиняным стенам. Но эти звуки вскоре были заглушены криками роженицы.

И все же повитуха отвлеклась от нее и обернулась на открытую дверь: она уже знала, что там стоит ее сын в пропитанной потом рубахе, усыпанной соринками от зерен и колосков.

Пьетро стоял с серпом в руках и не решался войти. В глазах его была крайняя изможденность. Анна Магдалена тут же вспомнила: у его тезки-отца были точно такие же вечно усталые глаза. Крестьянин должен был тянуть двойное ярмо, трудясь и на арендованных полях, и на огромных полях сеньора. Такая жизнь забирала у мужчины всю силу, мало что оставляя для семьи.

От отца у него были глаза, а от матери – внутреннее зрение. Но с тех пор как Пьетро вырос и стал работать вместе с отцом в поле, его интерес к старинной мудрости ослаб. Анна Магдалена не настаивала: ему было суждено не пользоваться своим даром, а передать его своему единственному ребенку.

Анна Магдалена устало улыбнулась, приветствуя сына. Тот вошел, положил серп и освободился от грязных сабо.

– С Катрин все хорошо. Твой ребенок сейчас родится.

Тут лицо Пьетро осветилось такой яркой улыбкой, что у Анны Магдалены перехватило дыхание. Так всегда бывало с ее сыном. Обычно он был так угрюм, что она и представить себе не могла, о чем он думает. И вдруг его лицо озаряла улыбка, словно утреннее солнышко появлялось на вершине серой горы, и у нее даже голова кружилась от этой улыбки. Он подошел к жене, протянул руку:

– Катрин, это правда? Неужели у нас наконец будет сын?

– Не знаю! – простонала она. – Это ужасно, ужасно… Я так устала, что просто умираю…

Она стиснула зубы, и лицо ее исказилось от усилия сдержать крик.

Он присел на корточки рядом с ней.

– Ох, Катрин! Пожалуйста, вопи сколько хочешь. Мне куда тяжелее видеть, как ты храбришься.

В ответ она издала столь мощный и яростный крик, что Пьетро даже отпрянул, пораженный.

Анна Магдалена направилась к очагу и положила ему целую тарелку рагу из капусты и лука-порея, а также, по особому случаю, кусок цыпленка: он заслужил, чтобы у него в животе оказалось немного мяса, – как и Катрин, после того как она разрешится от бремени. Пьетро сел за стол и подождал, пока мать подаст ему рагу с ломтем ржаного хлеба. От погасшего очага еще шло тепло, но прохладный ветерок уже проникал в открытые окна и дверь, развеивая последний дымок. Вместе с ветром пришла темнота, а потом и раскат грома, от которого Катрин дернула головой, как испуганная лань.