Кемаль Тахир - Глубокое ущелье Страница 12

Уранха снял шлем. Жесткие и прямые, как плети, волосы рассыпались по плечам.

Узкая борода еще больше удлиняла его лошадиное лицо, щеки ввалились, скулы, казалось, вот-вот прорвут кожу. Острые плечи, локти и колени не мог скрыть даже панцирь. В голых, без ресниц, глазах, которые он редко отрывал от пола, вспыхивали хитрые искорки, что, однако, нисколько не снимало застывшего на его лице выражения скотской тупости. Громкий и неуместный смех, которым он то и дело разражался, свидетельствовал еще и о крайней неуравновешенности.

Мавро принес дымящийся кебаб, и монах Бенито приступил к молитве. Остальные слушали его, почтительно склонив головы.

Гости засиделись допоздна, пили вино, говорили шепотом, как заговорщики. Место, где был расположен караван-сарай, понравилось Уранхе. Когда монах Бенито сообщил, что за горой есть земля, на которой свободно разместилась бы деревня в тридцать дворов, сотник окончательно решил: если дела пойдут, как задумано, он обоснуется здесь, станет бароном Кровавого ущелья и запрет одну из дорог, ведущих в удел Эртогрула — Битинья. Будет взимать пошлину с каждого, кто проходит через ущелье.

II

Рыцарь Нотиус Гладиус проснулся от жажды. Глотку словно залили кипящим свинцом.

Открыв глаза, он не мог понять, где находится. Над головой — почерневший от сырости каменный купол, по сторонам — кирпичные своды, тускло освещенные едва мерцавшим светильником. Вспомнив, что он в караван-сарае Кровавого ущелья, рыцарь выругался сквозь зубы, взял полный кувшин с водой, который поставил рядом, когда ложился, и, не переводя дыхания, отпил до половины. Затем прислушался к шуму во дворе. Черное, ночное небо за маленьким окошком, забранным толстой железной решеткой, посветлело. Он взглянул на спящих товарищей, лежавших на софе, и поморщился. Монах Бенито сунул тяжелую торбу под голову и закутался в толстую длинную рясу. Ноги Уранхи, длинные и тощие, как палки, торчали из-под грязной рубахи, доходившей ему до колен. Весь он — кожа да кости — напоминал древнюю мумию.

Дервиши-голыши, спавшие на сене, положили головы друг другу на колени и были похожи на цепь из огромных звеньев.

Позы, которые приняли во сне пленник и ашик, говорили об отчаянии и отрешенности.

Узнав наконец по голосу Мавро — он кричал во дворе на собаку,— Нотиус вспомнил, что тот каждое утро выходит к реке подстерегать газелей, а на обратном пути проверяет силки.

Сам не зная отчего, он вдруг подскочил и встал на колени. Огромный очаг всю ночь вытягивал воздух, в помещении было холодно. Рыцарь с тревогой ощупал пояс на теле — в десяти его отделениях он носил деньги,— поправил его и подполз к окну. «С Уранхи плащ сполз, надо бы прикрыть его»,— мелькнуло и голове, но он проворчал: «Да ну его к черту в пекло!» А ведь сукин сын Уранха был единственным человеком на свете, которого Нотиус Гладиус любил, ибо не было равного Уранхе по глупости. Только беспросветная тупость внушала рыцарю доверие.

Он осторожно глянул в окно. Мавро запер здоровенную, как теленок, собаку. Легко поворачивая хорошо смазанный и потому не скрипевший ворот, поднял толстую железную решетку, прикрывавшую ворота, отодвинул тяжелые задвижки на толстых еловых створках, вскинул на плечо колчан и чехол с луком, засунул за пояс широкий охотничий нож и вышел. «А девка где? Неужто еще не встала?.. Мавро, правда, сказал, что Лия его сестра, и монах Бенито подтвердил. Подтвердил, однако не поклялся, что сам не спит с ней, паскудник». Рыцарь много слышал о слабости святых отцов, особенно таких здоровяков отшельников, как Бенито, к молодым вдовам и перезрелым девицам. «Наверняка заглядывает к нему в пещеру эта шлюха. Приносит жертвенных кур и петухов, когда приходит заговаривать болезни да гадать по библии о своей судьбе... Разве этот дьявол генуэзец так просто ее отпустит?» Только что рыцарь дрожал от холода, а при этой мысли ему стало жарко. От выпитой воды снова захмелел. «Деньги — всюду деньги! А мужчина — всюду мужчина. Да и родовитость тоже в счет!» Он оглядел спящих и облизнулся, словно зверь, который боится, что из его когтей вырвут добычу. Затаив дыхание, прислушался к тишине старой крепости. Бесшумно, как кошка, спустился с софы, сделал несколько шагов к двери. И вдруг застыл. «Тяжелый меч, господин, со мною...» Это пленник бредил во сне. «Люди добрые, не проходите мимо...» Рыцарь не понял его слов, разозлился, заскрипел зубами, выругался. Решил было вернуться за кинжалом, но заторопился, будто из-за этой задержки мог упустить случай, которого ждал столько лет. Пригнувшись, прошел под низким сводом и, не распрямляясь, прокрался дальше. Еще вчера он узнал, где спят Лия и Мавро. Подойдя к двери, остановился. «А что, если эта потаскуха закрылась изнутри?» В отчаянии огляделся по сторонам. «О господи Иисусе! Если любишь ты раба своего Нотиуса Гладиуса, да будет дверь не заперта». Он тихо толкнул створки и, когда они бесшумно приоткрылись, задохнулся от радости. Остановившись посреди комнаты, поглядел на постель.

Нотиус был омерзителен и страшен. Коротконогое голое туловище, толстое, словно мешок с землей, проглядывало сквозь разрезы длинной рубахи, оскаленный рот зарос щетиной. Подстегиваемый похотью, рыцарь забыл об осторожности. Сопя, подошел к кровати.

Обнаженная рука Лии лежала на одеяле. Нотиус уверенно схватил круглое запястье, точно перед ним была разгульная девка, которой заплачено вперед.

— Мавро?!

— Молчи! Мавро нет!

— Кто ты? Оставь меня!..

— Молчи. Я рыцарь...— Он запнулся, словно забыл свое имя. Зубы у него стучали.— Нотиус Гладиус...

— Чего тебе надо? — Оправившись от неожиданности, Лия рванулась.— Оставь!..

— Погоди, красавица моя... Голубка... Один золотой...

— Оставь, я закричу!

— Два... Три золотых...— Он распахнул рубаху, чтоб показать пояс. Девушка закричала.— Три золотых! Три!

Лия почувствовала грозившую ей опасность — он был силен как бык — и забилась в смертельном страхе.

— Убирайся, бесстыжий!

Рыцарь судорожно глотнул и прорычал:

— Бесстыжий? Да за такое я десятерых зарежу! — Он еще крепче сжал ее руку. Лицо перекосилось, стало похоже на звериную морду.— Я убью...

Лия поняла: сопротивляться бесполезно, у нее не хватит сил, она задохнется, потеряет сознание.

— Подожди, рыцарь! Ну, подожди же!..

— Вот так-то лучше,— проговорил рыцарь, отпуская ее руку. Он тяжело дышал, но улыбался.— Так-то лучше!

Лия быстро вытащила из-под подушки кинжал.

— Отойди, отравлен!

— Отравлен?

Рыцарь отскочил. Подобно всем европейцам, он хорошо знал, как часто пускается в ход яд. Тут было не до шуток.

— Царапнула? — Он изо всей силы стиснул рукоятку меча и прошептал в отчаянии: — Шлюха! Если царапнула — убью! Убью!

— Убирайся! Если б царапнула, ты давно бы сдох. Проваливай! Ощупывая себя руками, рыцарь попятился. Лия в одной рубашке выскочила из постели. Держа впереди себя маленький кинжал, выставила рыцаря из комнаты. Заперла дверь, упала на колени, словно силы оставили ее, и, уткнувшись лицом в пол, простонала:

— Демирджан!.. Мавро!.. Господи Иисусе!

Она не боялась случайно уколоться кинжалом. Он был не отравлен.

III

Пещера — монах Бенито с гордостью повторял, что обменял ее на все блага мира,— помещалась прямо посредине голого холма. Широкий вход делал холм, если смотреть издали, похожим на лысую голову, зевавшую во весь свой огромный беззубый рот. Пещера была обращена на запад, в сторону земель Эртогрул-бея. Перед холмом проходила дорога — прямая, без единого поворота, тянувшаяся до самого окоема. Позади холма простиралось болото. Окрест — ни дома, ни дерева, ни засеянного клочка земли.

Солнце только взошло и не растопило еще утренней изморози.

Посредине пещеры тюркский сотник Уранха крест-накрест затягивал на рыцаре тесьму легкого монгольского панциря из толстой кожи, который Нотиус надел поверх рубахи. Руки сотника проворно выполняли привычную работу. Но взгляд был неподвижен. Облачая рыцаря, он нечаянно коснулся пояса с деньгами. Лишь две из десяти ячеек были заполнены золотыми монетами, когда Уранха впервые увидел этот пояс. Если завершится успехом задуманная ими кража коней, заполнятся по меньшей мере еще четыре.

— Тише ты! Задушишь меня совсем, антихрист!

— Надо привыкать к боли.

— С чего бы это, болван?

— Ты ведь считаешься сыном божьим! — Уранха любил позубоскалить по поводу незаконного происхождения Нотиуса.— Так что рано или поздно жиды тебя распнут на кресте...

— Молчи!..— Рыцарь никак не мог привыкнуть к этой дурацкой шутке.— Кончай скорее, черт бы тебя побрал!

Уранха недобро ухмыльнулся. Чего только он не делал, стараясь войти в доверие к подозрительному рыцарю и в конце концов завладеть этим поясом! Он познакомился с Нотиусом Гладиусом в притоне, по пьянке. Рыцарь с первого взгляда решил, что не найдешь на свете глупца большего, чем Уранха, и потому только на него можно целиком положиться. Уранха же сразу понял, что рыцарь — один из самых жалких глупцов на свете, и впоследствии, когда они познакомились ближе, ни разу не усомнился в своей прозорливости. «Полоумен бедняга и, как все полоумные, считает себя умнее, сильнее и хитрее всех». С тех пор как Уранха сошелся с рыцарем ордена Святого Иоанна, он всерьез уверовал, что френки все таковы. «Взять хотя бы этого генуэзского монаха Бенито. Тоже безумец, ясно как день!.. Свинья и та не выдержит, если ее привязать в этой грязной пещере».