Валентин Пикуль - Богатство Страница 12

— Теперь держитесь, — подсказал ему Блинов. — Рыба в реки пошла гулять, а значит, японец на нас навалится…

Заявился в канцелярию урядник Сотенный, красуясь новыми скрипящими сапогами на ходком московском ранте.

— Ну как? — спросил он. — Хороши?

— Очень. А ты, кажется, выпивший?

— Для прилику хватил, это верно.

— Очевидно, приехал твой приятель…

Сотенный стал серьезным:

— Да нет нигде Сашки Исполатова! Я еще тогда, перед аукционом, думал: чего не едет? Уж не — случилось ли беды?

Мысли Соломина приняли совсем иное направление:

— Не знаешь ли, что происходит на острове Шумшу у японцев? Не бывал там кто-либо из наших людей?

— Бывал один зверобой, старик Егоршин.

— Егоршин? Не тот ли, что доберман-пинчера шлепнул?

— Он самый. Старик задушевный. Разрывными стреляет.

— Ты приведи его ко мне.

— Слушаюсь, — отвечал урядник. — Андрей Петрович, я, когда дела вам сдавал, забыл одну бумажку показать…

Сотенный долго ковырялся в канцелярском шкафу, потом торжественно выложил на стол длинную ведомость.

— Что это, братец?

— Ведомость оружию на Камчатке.

Из реестра выяснилось, что на складах Петропавловска хранятся 4000 новейших берданок, а к ним 800 000 патронов. Если учесть, что каждый житель имел свое личное оружие, то выходило, что Камчатка вооружена до зубов. Андрей Петрович велел казаку положить бумагу на прежнее место.

— Не забудь прислать ко мне этого Егоршина.

— Будет исполнено, — откозырял урядник…

Скоро из деревень, расположенных в устьях рек на западном побережье Камчатки, стали поступать тревожные полетучки: появились японские шхуны, вовсю гребут рыбу.

— А что я вам говорил? — заволновался Блинов. — Теперь до осени они хуже мошкары станут над Камчаткою виться…

Соломин вызвал служащих рыбного надзора. Стражников было всего двое, и, глядя на них, Андрей Петрович понял всю тщету своих надежд. Он перед ними просто взмолился:

— Как хотите, отцы, а выше головы надо прыгнуть. Нельзя же смотреть, как грабят нас! Сделайте что-нибудь… Надзорщики показали ему на карту уезда.

— Господин Соломин, — логично отвечали мужики, — окажите нам божецкую милость: прикиньте на глазок — по сколько ж это верст на каждого из нас получается?

Каждому доставалось по 1500 верст бездорожья.

— А нам ведь не разорваться. Да и японец нонеча нахалом сделался. Ты его от берега гонишь, а он тебя из ружей дробью поливает. Хотите, одежонку скинем — гляньте сами: мы и без того уже все дырками мечены. Солдат на нашем месте уже бы в героях бегал, а мы так… с хлеба на квас перебиваемся!

Загибая пальцы, мужики выкладывали перед начальством, что им нужно для объезда гигантских владений, и ничего Соломин не мог им дать… Мужики жаловались:

— Речек-то на Камчатке полно, а нам хоть перепрыгивай через них. Нигде нет даже лодок для переправы.

— А где я вам их возьму? — отвечал Соломин.

Стражники поднялись с лавки, оперлись на ружья.

— Мы ведь не отказываемся. Пойдем. Может, даст бог, японцы в каком-либо месте и послушаются — уйдут с сетями…

Под вечер пришел старый зверобой Егоршин, тактично опростал ноздри не на пол, а под печку. Он рассказал, что на Шумшу был занесен сильным штормом. Японцы приняли его хорошо, накормили и обсушили, но старались спроводить обратно на Камчатку. Бродить же по острову в одиночку не разрешали.

— Там и солдаты имеются, — поведал он Соломину.

— Ты не спутал ли солдат с кем-либо?

— Или я солдат не видывал? Да ставь передо мной тыщу людишек вразнобой

— я тебе сразу скажу: вот это солдат, а этот просто так выперся… житель. Мы уже грамотные!

На груди зверобоя распахнулась замызганная куртка из серой парусинки, и Соломин увидел погнутый крест солдатского «Георгия» на засаленной гвардейской ленте (оранжевое с черным — цвет огня и дыма былых сражений).

— О-о, да ты, оказывается, кавалер.

— Кавалерствую, — загордился старик.

— Чего же крест погнут?

— А никогда на материк не езживал. На старости лет решился. Приехал во Владивосток, чин чином зашел в пивную. Ну а тут драка начнись. Меня и помяли.

— За что же крест получил?

— За англичанку…

Оказывается, Егоршин еще в 1854 году отражал нападение англо-французской эскадры на Петропавловск. С тех пор прошло полвека, и сейчас старику приятно вспоминалась младость.

— Пальба была такая, — рассказывал он, — что, помню, у нас сука раньше срока ощенилась. А я смолоду был страсть какой любопытный. Выперся на редут и гляжу. Интересно же! Такое нечасто бывает… Сам адмирал Завойко, царствие ему небесное, увидел меня и кричит: «Что, мол, ты, дурак такой, пули ноздрями ловишь? Ежели делать нечего, так бери ружье и лупи!» Я так и сделал. Потом наши в штыки пошли. Сбросили мы врагов с горушки. Удирают они к берегу… эвон к тому самому, — показал Егоршин в окошко. — Вдруг вижу: впереди меня баба лататы задает. Юбка — один срам: коротенька! А ноги-то у ей, стервы, длиннющие. Так и сыпет, так и сыпет… Не наша баба — вражья сила! А я озорной тогдась был. Бегу за ней, и хохотно мне. Вот, думаю, догоню и оженюсь на ней. То-то смеху всем будет! Догнал и кулаком по шее сразу посватался. Она у меня — кувырк. Тут я разглядел, что это не невеста, а жених… Офицер аглицкий! Я в моську ему насовал, чтобы не шибко брыкался. Притащил его прямо к Завойке. «Вот, говорю, ежели надобен, так берите, пока теплый. А не нужен — за ноги размотаю и в бухту пущу». За энтого офицера в юбке «Георгия» и удостоился, — закончил свою новеллу Егоршин.

Соломин, проявив уважение к зверобою, пожал ему руку и спросил, что примечательного он видел на острове Шумшу за время своего краткого пребывания у японцев.

— Такого у них не водится. Даже бани нету. Сядут в бочки и парятся. Водка опять же ихняя слабая. Мне давали. Я ее пил-пил, пил-пил — нет, не шибает… Еще и пушки видел. В сарае стоят под навесиком. Но я плевать на пушки хотел. Потому как что же в них примечательного?..

Вечерело над Камчаткою, высокие травы заливала лиловая хмурь. Соломин остался в канцелярии один. Ему сейчас было трудновато. Хотелось бы найти опору, но ее не было. Сотенный хороший парень, однако за ним не стоит никакой силы, кроме четырех казаков, двух школьников-казачат и трех инвалидов. И снова вспоминался зал ресторана «Золотой Рог», пришли на память рыжие бакенбарды кавторанга Кроуна.

— Хоть бы поскорее явился сюда «Маньчжур»!

В эту ночь на Камчатке было землетрясение, но слабое, и Соломин даже не проснулся, хотя утром был удивлен — мебель стояла как-то не так, как стояла с вечера. В эту ночь ему снилась та самая дама, которую он оставил (и, кажется, навсегда) в Хабаровске; сон был еще хабаровский, но уже с камчатской отрыжкой — в номерах Паршина, обнимаясь с адвокатом Иоселевичем, эта дама в шляпе с увядшими розами глушила чистый спирт стаканами и закусывала хрустящими моржовыми ластами.

Просыпаться после такого сна было очень противно!

Это землетрясение коснулось и острова Шумшу-Сюмусю, и оно потревожило Мацуока Ямагато… Лейтенант сбросил с себя одеяло и распахнул окно барака, готовый выпрыгнуть наружу; долго в напряжении мышц и нервов самурай сидел на плоском татами. Впрочем, толчки больше не повторялись. Спать Ямагато уже не ложился. Утром в конторе гавани Ма±роппу он собрал шкиперов флотилии, уходившей в устье камчатской реки Большой, где располагалось крупное русское селение — Большерецк.

— Вчера из Ичи вернулся шкипер Нагасава с большим уловом, но половину его пришлось выбросить: им в пути мешал встречный ветер, и лососина испортилась. На этот раз я пошлю в Большую пустые шхуны, которые заберут от вас рыбу, а вы оставайтесь в устье… Если русские затеют драку, вы с ними много не разговаривайте — стреляйте!

Удар гонга в отсыревшем воздухе разбудил команды рыбаков. Под мелким дождем они, согнувшись, разбирали снасти и тяжелые паруса. Ямагато разрешил выдать им по чашечке сакэ и, кланяясь, пожелал удачи.

Земля вздрогнула снова. На этот раз толчок был сильнее, и на шхунах стали торопиться с постановкой парусов. Ямагато остался на берегу.

Как и раньше, еще ничего не было решено.

Черные ветки смыкались над деревянными навесами, под сенью которых спасались от океанской сырости скорострельные пушки, закупленные Японией у добродетельной матери нейтралитета — у постной и целомудренной Швейцарии.

Встречные солдаты отдавали Ямагато честь.

На этих маленьких островках, на Шумшу и Парамушире, были заложены огромные возможности, для захвата Камчатки, для развития будущей агрессииnote 5.

РЫБЬЯ ЛЮБОВЬ

В длинной череде камчатских начальников самой колоритной личностью был адмирал Завойко — тот самый, что возглавил оборону Камчатки от англо-французского флота в период Севастопольской кампании. Надо сказать, что этот высокообразованный человек не боялся суровых мер и чуть ли не палками принуждал камчадалов сажать картошку. До него Камчатка жила привозом и добычей с охоты — культуртрегер Завойко приказал завести огороды и выращивать на них овощи. Опыт огородничества удался. Камчатская земля, подогретая изнутри работой вулканов, оказалась чрезвычайно плодородной; в долинах рек не только репа, но даже пшеница росла очень хорошо. Однако рыба всегда оставалась главным продуктом питания, а на севере Камчатки ее коренные жители были сплошь ихтиофагами — они от рождения до смерти поглощали рыбу даже в сыром виде. Европейская часть России кормилась, по сути дела, рыбою волжскою и каспийскою, совсем не ведая вкуса рыбы Дальневосточной, — охотско-камчатская лососина до Москвы и Петербурга не доходила…