Иван Фирсов - Федор Апраксин. С чистой совестью Страница 12

Словно угадывая мысли Федора, с карбаса на повороте Петр крикнул:

— Телеса-то не по годам жирком заплыли.

Непривычно было видеть его долговязую фигуру обнаженной до пояса, а мускулистый торс выказывал недюжинную силу.

В это время ветер внезапно стих, паруса разом обмякли, и карбас и лодку едва заметным течением дрейфовало от берега. Вокруг стало непривычно тихо, лишь слышались крики чаек, сновавших всюду над озером в поисках пищи. Утомленные и разморенные жарой, люди примолкли, укрылись под парусами. Федор потрогал опаленную переносицу:

— Слыш-ка, Петруха, никак, нос облазит?

— Будет тебе все выставляться, — засмеялся брат, — посиживал бы в холодке.

На карбасе тоже переговаривались:

— Слышь, голова, — потянулся до хруста царь, — а чтой-то поясницу ломит?

Петр, морщась, боком сполз с кормового сиденья и примостился на днище.

— То, государь, с непривычья, пообвыкнется, коли «утеху» не оставишь. — Лукаво улыбаясь, Кузьма зачерпнул ладонью воду, смочил шею, волосы.

Глядя на Петра, Апраксин вытянул затекшие ноги, с наслаждением пошевелил пальцами и прикрыл глаза в дремоте…

На пристани царь сразу дал понять, что новые страсти охватили его неудержимо и надолго. Истомленного ожиданием воеводу Собакина сразу засыпал вопросами:

— Сколь в Переславле плотницких, кузнецких умельцев, есть кузня?

Собакин утвердительно кивнул:

— Имеется, государь, три кузни да в Веськове четвертая.

— Где тот умелец, што лодьи проворит?

— Здеся, государь. — Собакин оглядел стоявших поодаль рыбаков, крикнул: — Фролка! Подь сюды.

Семеня босыми ногами, подошел кряжистый мужик, низко поклонился. Прошлой осенью вернулся Фрол Синев из Соловецкого монастыря, три лета промышлял с ватагой в Студеном море на стругах да карбасах.

— У монахов там подель на Соловках, государь великий, — бойко рассказывал Фрол, — ладят там суда, снаряжают; после промысла почин судам разный производят, конопатят, смолят.

— Сам этим делом владеешь? — Петр по-доброму смотрел на артельщика.

— Всем помалу, государь великий, у архангелогородцев перенял на Соломбале, что видел. Умельцев там немало, ремесла свои в тайне не держат. — Погладил бороду. — Не один я здесь, государь великий, вон Пронька Скобеев тож по конопатному делу, смольщик добрый, справный.

— Добро. — Петр глянул на Апраксина. — Вели, Федор, список дать немедля всех умельцев тутошних по плотницкому делу, кузнецов. — Кивнул на Фролку: — Да наиначе всех по корабельному ремеслу. А что, Фролка, будем суда ладить?

— На Соловки сбираться? — От неожиданности Фрол смутился.

— Нет, брат, не угадал. Здесь, — царь ткнул пальцем в озеро, — на Плещеевом будем суда ладить.

Фрол недоуменно глянул на царя, шутит, что ли.

— Нонича и приступим, как кумекаешь, сподобим? — в упор спросил Петр.

Еще не пришедший в себя Фрол покачал головой:

— Дозволь, государь великий?

Царь кивнул.

— Мужики бают — не берись лапти плести, не надравши лыка. Из чего ладить-то, лен надобен, досья, да чтоб сухи были.

— Ну, то не твоего ума, все будет, а сейчас пошел.

На съезжей царь говорил воеводе как о деле решенном:

— Суда будем у тебя на озере ладить, воевода, место присмотри. Того для перепиши всех умельцев по этому делу, подобных Фролке. Тот список выдашь Федору Апраксину. Размысли, откуда мужиков приписать, плотницких людей особливо сыскать. И где пильные досья брать.

Собакин почесал голову:

— Дозволь, государь великий. Надобно десятины лесные сперва нарезать. Досья-то тесать придется али на козлах, меленок-то пильных в округе нет.

— Худо, — нахмурился Петр, — а ты поразмысли, поутру доложишь.

Апраксин слушал царя, улыбаясь про себя. Давно уразумел, что в том разгорается пламень новой затеи — водяной. Да уж больно круто берет, все враз… А впрочем, комнатный стольник за семь лет привык ко всяким чудачествам. Одно знал Федор твердо — царь хотя и молод, но затеи свои всегда до ума доводит.

В монастырь отправился пешком. В охотку было пройтись, размяться после многочасья сидения на карачках в лодках. С непривычки ныла спина. В слободе у многих изб, что протянулись вдоль берега, стояли мужики, низко кланяясь. Из-за палисадов виднелись бабьи платки.

Весело поглядывая по сторонам, Петр с Федором и Меншиковым размашисто шагал впереди. Отстав на несколько шагов, отдуваясь и пыля сапогами, шли и вполголоса переговаривались Петр Апраксин и воевода.

— Государь-то вроде и устали не ведает. — Воевода вздохнул и вытер пот.

Апраксин улыбнулся:

— Сие завсегда. Потехи с войском в Преображенском денно и нощно, от зари до зари гоняет, и все, как кочет, токмо поспевай за ним.

В монастыре царя ждал гонец из Преображенского от князя Ромодановского. Князь просил царя спешно приехать, успокоить мать.

Поужинав, Петр велел Меншикову собирать что нужно в дорогу, чтобы выехать утром, а Федору Апраксину сказал:

— Ты, Федор, останешься в Переславле, с воеводой вершить дела, а мы возвернемся на той неделе, на постое здеся будем. — Кивнул Дионисию: — Чаю, свидимся, доскажешь речи свои.

Тот поклонился и вышел.

Проводив Петра, Апраксин с воеводой, не заходя на съезжую, направились к устью Трубежа. Вместе с Еремеевым обошли помост для постройки рыбацких лодок.

— Ежели государь задумал ладить карбасы, так лучшего места не сыскать, — высказался Еремеев, — тута и затишок, и приглубая заводь для спуска, а рядышком и сараи для припасов какие изладить.

— Сколь плотников в Переславле? — спросил Апраксин.

— Плотник-то каждый мужик, избу-то многие рубят, токмо для делания судов искус надобен.

— Так ты посмотри таковых.

— Присмотреть-то недолго, да как мужику-то семью кормить, ежели он ни рыбкой, ни пашней заниматься не будет?

— То не твоя забота, государь сполна работным людям жалует деньгу. Поспешай, завтра на съезжую приди и сказывай мне толковых людишек.

Осмотрели с воеводой сосновые делянки.

— Для строения судов надобны дерева без сучьев, — предупредил Апраксин.

Поутру на Казанскую Собакин и Апраксин ехали вдоль озера встречать царскую свиту. Вода у берега уже чуть позеленела, салатным бархатом вилась узкая каемка. Накануне вечером прискакал Федосей Скляев.

— Государь нынче в Троицком ночует, с обозом. Завтра здесь будет.

— Велик ли обоз? — спросил Апраксин.

— Цельная рота, почитай. Мастеровые едут, иноземцы Тиммерман, Брандт и Корт. Железо полосовое везут, пеньку, смолу, холстину.

Апраксин слушал, покачивая головой: «Стало быть, государь по задуманному стелет».

Седьмое лето ходит Федор комнатным стольником у молодого царя. Начинал, когда тому еще не минул десятый годок. Страшное то было время, лихолетье, лилась кровь боярская ручьями, терзали и кончали людей, близких царю, подчас на его глазах. Страдали и невинные. Очумевшие, полупьяные стрельцы жаждали расправиться с братом царицы Иваном Кирилловичем, а по ошибке в полутемных палатах зарубили стольника Федора Салтыкова. С той ужасной поры что-то переломилось в веселом, добродушном царевиче. Так же вроде бы играл и забавлялся с однолетками, выглядел прежним непоседой и шалуном, но изредка какая-то тень набегала на его не по годам умное лицо, заволакивались темные глаза какой-то невысказанной болью и печалью…

У Федора безотцовщина с малых лет, сравнительно тихая и размеренная детская жизнь в семье скромного достатка выработали неприхотливость и непритязательность. Унаследовав от матери неторопливость в действиях, он старался делать все осмотрительно и надежно. Пришлись к месту эти свойства характера при общении с малолетним царем. За минувшие годы не раз неприметно влиял Федор на поступки своего несколько своенравного повелителя. Где-то в шутку подскажет, как-то осторожно одернет. Всюду сопровождал царя: и на богомолье, и на многочисленных литургиях, которые считалось большим грехом пропустить.

Увлекался и сам комнатный стольник разными затеями Петра. Привлекало царя токарное дело, и Федор набил руку в этом ремесле. Начались потехи с войском, и тут стольник поневоле осваивал азы солдатской науки. Строили на пруду струги, и здесь пришлось попотеть, чтобы не отстать от входившего в возраст Петра Алексеевича. А уж после того, как парус заполоскался перед взором царя, жизнь потекла совсем по другому руслу…

Пришпорив коня на взгорке, воевода кивнул на желтые листья березы:

— Солнышко-то, Федор Матвеевич, чай, на зиму пошло?

— Оно, глядишь, жарища-то все поменьше будет.

На горке у массивной каменной часовни всадники остановились, не слезая с коней.

— Бают, сия часовня повелением Ивана Грозного сооружена, — проговорил воевода. — На сем месте будто царица бременем разрешилась при следовании из Александровской слободы.