Валерий Кормилицын - Держава (том первый) Страница 13

— Бедная женщина. Поди, тяжело ей с невесткой, — пожалела вдовую императрицу баронесса Корф.

— Весьма высокомерная особа! — поддержала подругу княгиня Извольская. — Ходят слухи, — понизила она голос, — что Марья Фёдоровна совершенно не ладит с «дорогой Аликс», как называет она невестку, — частила скороговоркой княгиня, округлив глаза, — а та ревнует мать к сыну и пытается их поссорить… Представляете. Не успела ещё короноваться, а уже требует у «дорогой мама» фамильные драгоценности. Ужас!

Проводив гостей, братья остались одни.

— Какая теперь у вас должность, господин генерал–лейтенант?

— Я царский сокольничий! — устало курил Рубанов.

— А может, псарь? Это большое продвижение по службе.

— Георгий, — обиделся Максим, — ты очень грубо шутишь.

Весь февраль и март Рубанов знакомился с дивизией, состоящей из четырёх лейб–гвардейских полков: конно–гренадёрского, уланского, гусарского и драгунского. Он быстро разобрался, вспомнив свой боевой опыт, что кавалеристы весьма сильны в манеже, но абсолютно теряются в полевых условиях на пересечённой местности.

Собрав командиров полков и старших офицеров, держал перед ними речь без шпаргалки в шапке:

— Господа! Вы совсем запустили работу в полевых условиях. Ваши полки должны работать в любую погоду. Кавалерист обязан не только скакать на коне, но также рубить и стрелять… Ваши офицеры, господа, недооценивают важность стрелковой подготовки. Обращаюсь к вам с настойчивой просьбой и приказываю побольше заниматься с вверенными подразделениями рубкой чучел и стрелковой подготовкой… Вы должны одинаково прекрасно владеть огнестрельным оружием, саблей и конём. Только после этого мы сумеем бороться с любым противником. Свободны, господа!

— С кем он собрался воевать? — вытирал платком потный лоб командир гусарского полка.

— С ветряными мельницами, наверное, — захохотал драгунский полковник.

— Недаром Александр Третий выбрал его в приятели, — одёрнул друзей уланский полковник, — Рубанов боевой офицер и прошёл русско–турецкую кампанию. Советую вам отнестись внимательно к его просьбе.

В мае, раздражённая своей невесткой Мария Фёдоровна покинула Россию, уехав отдыхать к себе на родину, в Копенгаген.

Довольная этим Александра, с царственным своим супругом, отправились на лето в Петергоф.

Ещё более довольный Рубанов–старший, поселив семью на даче под Петергофом, с рвением занимался служебными обязанностями.

— Господа офицеры, вы должны подготовить из кавалериста достойного бойца, способного в любой обстановке решать поставленные задачи, — казённым языком вразумлял подчинённых, и показывал им, как надо рубить не только стоящих чучел, одетых в германскую военную форму, но и сидящих и даже лежащих.

«Я ещё ничего, в форме, — стирал белоснежным платком пыль с влажного лица, — троих сумею одолеть».

Иногда брал своих детей, чтобы те наблюдали работу русской конницы.

Глеб просил у отца «рубануть чучелку», а Аким любовался зеленевшим вдали лесом.

Георгий Рубанов на лето увёз семью в Ромашовку, и там, на природе, занимался историей и философией.

Дмитрий Сергеевич Сипягин остался в Петербурге, и с упоением изучал древние славянизмы: поелику, иже, лепота, целую неделю ломал голову над словом «бяше». «Что за «бяша» такая? И спросить стыдно. Товарищ министра, скажут, а русского языка не знает. Эх — тужил он, — был бы рядом Рубанов, тот бы объяснил, — оглядываясь по сторонам, доставал из сейфа «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, и с удовольствием читал: «Чудище обло, озорно, стозевно и лайя…» — Господи! Как раньше люди писали хорошо…».

Осенью Рубанова пригласили в Царское Село, где молодой государь с государыней обживали первый настоящий свой дом — Александровский дворец.

Здесь только он узнал, что императрица ждёт ребёнка.

В начале ноября, когда начались роды, пушкари в Кронштадте и Петербурге спали возле орудий, ожидая приказа о салюте в честь появления наследника.

Тремястами залпами должны были они приветствовать мальчика.

Но родилась девочка, великая княжна Ольга, которую приветствовали сто одним выстрелом, согласно этикету двора и давней традиции.

Прошёл год с момента воцарения Николая Второго, закончился и двенадцатимесячный срок траура.

Декабрь 1895 года гудел от балов и увеселений. Император с императрицей давали свой первый Рождественский бал.

К восьми вечера Рубанов с женой подкатили к сверкающему огнями Зимнему дворцу.

Максим выглянул из кареты.

— Архип, поближе нельзя, что ли, подъехать? — недовольно обратился к кучеру, оглядываясь по сторонам. — Понаехало всяких капитанишек, — бурчал он, подавая руку жене.

— У этих капитанишек, как ты изволил выразиться, милый, родители князья, — благосклонно кивнула молоденькому офицеру, вытянувшемуся перед Рубановым.

— Лейб–гвардии уланский полк?! — козырнул на приветствие поручика Максим.

— Так точно, ваше превосходительство! — бодро отрапортовал офицер, с грустью думая, что за нелёгкая столкнула его с командиром дивизии.

— Чучел–то рубите? — поинтересовался Рубанов, под фырканье жены. — Ну ладно, свободны пока, — милостиво отпустил кавалериста.

— Максим, то–то теперь разговоров о тебе будет в юной офицерской среде… Чу–у–че-е–л–то р–руби–те-е? — басом произнесла она, давясь от смеха. — Бурбонище ты мой, — нежно поцеловала мужа в щёку.

— Ещё одно слово и пошла бы домой рубаху за станком ткать, — повёл жену к парадному входу Максим, по пути раскланиваясь со знакомыми.

Отдав шинель и шубу лакею, Рубанов огляделся в зеркало и полюбовался отражением жены, поправлявшей причёску и складки на платье.

Занятие это затянулось надолго. Потом она целовалась с княгиней Извольской и баронессой Корф, пока Рубанов обменивался рукопожатиями с их мужьями.

— Пошли, — шепнул на ушко жены, снова повернувшейся к зеркалу, — уже церемониймейстер со своим посохом тащится, — вновь рассмешил супругу.

Быстро поднялись по устланной ковром беломраморной лестнице и остановились у огромного зеркала.

«Из огня да в полымя», — вздохнул Максим, трогая ствол пальмы, стоявшей в кадке. — А вон на дереве обезьяна, — отвлёк жену от огромного и такого притягательного зеркала.

Ровно в 8 часов 30 минут вечера вальяжный церемониймейстер брякнул три раза об пол чёрным посохом с двуглавым орлом и громогласно объявил в наступившей тишине:

— Их Императорские Величества!

«Всё как при Александре», — склонил голову в поклоне Максим Акимович, а его жена, вместе с остальными дамами, сделала реверанс.

В этот момент тяжёлая дверь Гербового зала открылась и вышли Николай с Александрой Фёдоровной. За ними парами выстроились остальные члены царской семьи.

«Наконец–то я первая!» — с трепетом подумала императрица, с замиранием сердца открывая бал.

Оркестр заиграл полонез.

«Как там моя дочка», — думала царица, со скукой ожидая, когда закончатся танцы.

— Как вызывающе одеты некоторые дамы, — стоя в окружении фрейлин, оглядывала танцующие пары.

Сама танцевать не хотела.

— При дворе моего отца так не одевались, — указала веером на смелое декольте графини Борецкой и послала фрейлину сделать ей замечание.

— Мадам, — краснея за императрицу, произнесла фрейлина, — Её величество послали меня сказать вам, что в Гессен—Дармштадте не одеваются подобным образом.

Сгорая от любопытства, к беседующим дамам подошла Мария Фёдоровна.

Увидев рядом с собой вдовствующую императрицу, Ольга Дмитриевна одёрнула платье, выставив свою пышную грудь до самых сосков.

— Пожалуйста, передайте её величеству, — победно оглянулась вокруг, — что у себя, в России, мы одеваемся именно таким образом, и я не в том возрасте, чтоб меня учить одеваться…

— Браво! — захлопала в ладоши Мария Фёдоровна, с иронией посмотрев на «милую Аликс».

«Общество явно ценит меня больше», — подумала она.

Целую неделю графиня упивалась славой.

Так прошёл 1895 год.

Никто, кроме нескольких жандармов, не обратил внимания на то, что в декабре был арестован двадцатипятилетний юрист Владимир Ульянов, брат казнённого Александра Ульянова.

Новый год Рубановы встречали вчетвером, если не считать прислуги и детей. Праздновали в квартире старшего брата.

— Ну, расскажи, расскажи Иринушка, как прошёл первый приём дам высшего света, — с завистью выспрашивала подробности Любовь Владимировна. — Георгий Акимович, ну почему ты не генерал, а какой–то там учёный, — злила своего мужа.

— Зато я умный! — гордо отвечал супруг. — И нечего так саркастически улыбаться, — набрасывался на брата, — думаешь, я не вижу?

Однако с не меньшим, чем жена, интересом слушал рассказ Ирины Аркадьевны.

«Пригодится в разоблачении режима», — запоминал малейшие детали профессор.