Игорь Генералов - В тени славы предков Страница 13

Толмачи вполголоса переводили, Оттон терпеливо ждал, пока слова дойдут до всех присутствующих. Гости одобрительными выкриками поддержали сказанное. Король поднял раскрытую ладонь, призывая к тишине, продолжил:

— Я хочу поздравить всех христиан со Святой Пасхой и одарить священным благословением архиепископа Адальберта, мужа достойнейшего и благочестивого!

Адальберт, грамотно сплетая словеса, долго рассказывал о пользе веры Христовой, о спасении душ, приводя слова из Писания. Потом слово снова взял Оттон. Ссылаясь на слова Адальберта, сказал, что мир, сейчас творящийся в христианской земле, произошёл от осознания братской любви христиан друг к другу.

— …но нередко бывает, когда лишь при помощи земного судьи можно достичь такого сознания. Как мне некогда пришлось принуждать мечом ссорящихся герцогов к миру, так к миру я приведу братьев моих — князя польского Мешко и маркграфа саксонского Ходо, — так начал король суд над своими вассалами.

Слушали обе стороны. У каждого была своя правда, но правда Мешко явно перевешивала, и так казалось не одному Люту, наслушавшемуся по дороге в Кведлинбург о саксонском набеге на ляхов и потому заранее поддерживающему польского князя. Оттон тоже больше поверил Мешко и пригрозил маркграфу Ходо наказанием за своеволие, но так как Бог сам наказал маркграфа избиением руками ляхов всех его доблестных людей, то пусть он и живёт с этой памятью. Мешко и Ходо поклялись на кресте, что будут блюсти мир меж собой вечно.

Королевским судом закончился первый день съезда. В последующие дни обсуждали торговые дела, обсуждали предстоящие браки, судились из-за спорных земель. Лютомир слушал толмача, вникал, разумея, что многое происходящее здесь очень далеко от русского понимания. Ему было непонятно, почему ободритский посол, споря с одним из саксонских маркграфов, отчаянно мешая в возбуждении славянские и немецкие слова, вцепился в бороду гостю из страны лютичей. Искусеви пояснил, что через спор с маркграфом ободриты пытались донести до короля несправедливость отъёма саксами земель их предков. Даны, соратники, их не поддержали, зато на сторону саксов встали лютичи, со времён Карла Великого являющиеся непримиримыми врагами с ободритами. Русичи тоже не теряли времени, договорившись с графом Бертольдом о будущем браке с его дочерью. Сам король Оттон дал слово соблюсти условия.

Съезд проходил пять дней, и 28 марта король устроил гостям прощальный пир. Играли музыканты, искусно мешая звуки дудок, бубнов, лютней, домр и волынок. Десятки столов сдвинуты и устланы сразу несколькими скатертями, уставлены золотой и серебряной посудой. Изобилие и изыски яств запомнить было невозможно. Рекой лилось вино алое и белое, терпкий мёд, тёмное пиво. Гости, подымаясь со скамей, орали здравицы, сначала Оттону, потом своим государям, лезли на столы танцевать. Лютомир с Туровидом, захмелев и развеселясь, продолжили нечаянно начавшийся не то спор, не то разговор у себя в покое, когда далеко за полночь пир начал стихать.

— Вона, — продолжал кричать, будто на пиру, Свенельд. Иоанн утихомиривал боярина, и тот сбавил голос, — вона каково здесь! Мы всё на Византию смотрим, а она отворачивается от нас. Здесь силы вызрели и к нам с охотой относятся, так неужели нам до сих пор у ромейского порога валяться? Святославу Цимисхий указал его место, да и Ольге в своё время Константин тоже. Ох, правы мы с Ярополком!

— Значит, Ольга была не права? — спросил Искусеви.

Лютомир замешкался, поняв, что лишнее болтнул. Имя княгини было непогрешимым в Русской земле.

— Она по родству своему действовала и обожглась, потому к Оттону и повернулась, — оправдался Лют.

— Так Адальберта выгнали, и за дело!

— Оттон осознал ошибку, ты сам слышал! Попов немецких надо к нам приглашать, и чтоб народ крестили.

— Проповеди на латыни читать придётся, — вступил в разговор Иоанн, до этого клевавший носом, а теперь с интересом слушавший спор.

— Тебе-то что, болгарину? Не по-славянски, по-гречески чтёшь, дак и латынь выучишь! — сказал Свенельд.

— С ромеями вовсе придётся порвать — здесь две титьки сосать не получится. У них с Оттоном и римским папой споры постоянно. Хотя и у нас с императором Цимисхием дела хуже некуда, — рассудил Искусеви.

— Императоры в Византии долго не держатся, — заметил Иоанн, — вместо него внук Константина Василий придёт рано или поздно, а может, кто из Фок.

— Нам-то какая разница? Хрен редьки не слаще.

— Большая разница…

— Свенельд, а мы-то с тобой Манфриду так и не посмотрели. Что скажем? — перевёл разговор Туровид.

— Благородного рода, так красивой должна быть. Ежели нет, стерпится — слюбится. Баб непутёвых много, чтоб княжье сластолюбие удоволить. Лишь бы она детей рожала.

Та небрежная уверенность, с которой говорил Лют, покоробила собеседников. Слишком много власти над князем взяли Свенельды, слишком. За князя вон решили, и всё тут. Иоанн попытался вернуться к спору о том, от кого принимать крещение, но бояре ушли в другую сторону, заговорив о правдах и неправдах устроения цесарства и близлежащих земель. Державшиеся в дни съезда впечатления под хмелем прорвались потоком, и они, перебивая друг друга, проговорили почти до самого рассвета, не заметив, как Иоанн повалился на постель, устланную пятнистым рядном. Сам Иоанн уже был с утра на ногах, тогда как бояре проспали до самого обеда.

На следующий день русские послы получали королевские подарки для Ярополка. Потом уряжали торговые и иные дела, Свенельд о чём-то сговаривал с князем Мешко втайне от Искусеви и Иоанна. Русский поезд полностью собрался 1 апреля, но попрощаться ни с Оттоном, ни с Адальбертом не довелось: в этот день здесь же, в аббатстве, скончался герцог Герман Биллунг, маркграф Вендской марки, давний друг короля и архиепископа.

Едва Лютомир пришёл в Киев и поведал отцу и князю, как хорошо всё устроилось в Кведлинбурге, как пришла весть о смерти самого императора Оттона в местечке Мемлебен. Приходилось начинать всё сначала, и Лют, не отдохнув, снова отправился в цесарство.

Глава одиннадцатая

Когда Святослав посадил Олега на древлянский стол в Овруч, или Вручий, как называли его местные, после смерти Ольги, тому шёл одиннадцатый год. Отправленный с ним наместник Лазута взял на себя большую долю княжеских забот. Олег норовом был в отца, точнее, даже в деда своего Игоря: тянулся больше к воинской выучке, чем к разбору тяжб и вниканию в хозяйственные дела, был излишне нравен и горяч. Когда-то цветущая деревская столица Искоростень была сожжена княгиней Ольгой в отместку за убитого мужа, а род князей Амалов был изведён (сын Святослава и Малуши Амаловны Владимир был всё же Игорева рода). С той поры древляне, руководимые Киевом, обеднели и потишели, оставив древнюю спесь живших здесь сотни лет назад тервингов. К Олегу отнеслись скорее с осторожным любопытством, чем с неприязнью, распространявшейся на русских князей. Присмотревшись и поняв, что новый князь не собирается увеличивать кормы[70] на себя и дружину, чтобы проводить жизнь в пирах и роскошестве, древляне даже полюбили Олега — всё же князь какой-никакой, Киевом ставлен да родным ставший. Воевода Волк, подъезжая с сыном, чадью и встретившим его княжеским разъездом к Овручу, аж попридержал коня, оглядев расползшиеся валы да гнилые брёвна городни. Пожевав бороду, вымолвил:

— Город укреплять надо! Следующей весной людей скликнем на городовое дело.

— Даней выплатить Киеву не заможем тогда, иначе с древлян последнюю рубаху снять придётся, — заметил Лазута.

— С червеньских городов возьмём — всё равно одним нам их удержать не получится, — отрёк воевода.

Больше удивило Ратшу то, что Олег, воспитанный при Ольгином дворе, жил прадедовым обычаем в дружинной избе с кметями, не имея своего терема.

— Мне ни к чему, — ответствовал на вопрос Олег, которому после смерти отца исполнилось тринадцать лет, — жены нет, а роскошества ослабляют тело воина.

Воевода остро глянул в лицо князя, сказал, не выдержав:

— Ты настоящий сын Святослава, и я рад, что последовал за тобой…

Вместе: князь, воевода с сыном и Лазута — объезжали селения, знакомились со старейшинами. В отличие от любого из Свенельдов, Ратша в разговорах со старейшинами держался почтительно, всё же не роняя собственной гордости, сохраняя незримое расстояние между своим и чужим званием. Со смердами говорил просто, с доброй усмешкой на устах, чуть развалясь в седле, глядя в лицо собеседнику, а не поверх головы, не унижая его достоинства, потому и сходил за своего, укрепляя тем свой и княжеский авторитет.

Освободив землю от даней, созвали мужиков на городовое дело. Лес сплавляли по Уж-реке и от неё везли. Чавкали топоры, глухо били бабы, утолачивая землю. Мужики, утирая пот, по очереди подходили к котлам, черпали тарелями горячее мясное варево, садились в стороне, доставая из-за голенища ложки. Олег с Ратшей и Волчьим Хвостом ежедневно обходили растущие стены. Волк, обводя город ладонью в застарелых ратных мозолях, говорил: