Анатолий Брусникин - Герой иного времени Страница 13

- Позвольте, господин майор, это оскорбление офицерского звания! У государя императора "зеленых офицериков" на службе не бывает! А каторжники - на каторге! - возмутился я. - И если вы думаете, что жандармский мундир позволяет вам...

Но здесь Фигнер на меня прикрикнул, и я умолк. Никитин же не выглядел оскорбленным аттестацией "каторжника", он только внимательно поглядел на Честнокова.

- Возможно и другое-с, - продолжал майор, будто ничего такого не произошло. - Шамиль известен коварством. Что если эта весточка нам нарочно подброшена? Вы думаете имама в ловушку поймать, а не вышло бы напротив. Имею некоторые соображения и предложения...

Он сделал многозначительную паузу, и посерьезневший генерал велел нам с Никитиным удалиться, предварительно сообщив адъютанту, где нас можно сыскать в случае потребности.

Я расценил эти слова единственно возможным образом - как дозволение пока что оставаться в Серноводске, и уже одним этим был счастлив. Я буду в одном месте с Нею! Я не должен возвращаться в постылый форт! Чего ж еще?

Можете представить мое волнение, когда я увидел, что прелестное видение не исчезло. Дочь его превосходительства стояла в приемной и смеялась, переговариваясь о чем-то с Мишелем. Должно быть, она ждала, пока отец освободится, чтобы к нему вернуться.

Никитин объявил адъютанту, что остановился на Ставропольской улице у капитана Иноземцова. Я с важным видом пообещал доложиться, как только "выберу квартиру", ибо пока не имел для того времени.

Уходить мне не хотелось. Хотелось быть рядом с Дарьей Александровной, заговорить с нею о чем-нибудь. Но ничего достойного в голову не приходило, а она молчала. Молчал и адъютант, всем видом выказывая, что я тут лишний.

Вдруг из руки мадемуазель Фигнер выпал шелковый веер. Мишель кинулся поднимать, но ему сначала нужно было обогнуть широкий стол, я же подобной преграды не имел.

- Вот, прошу...

Я протянул ей веер и, чувствуя, что непростительно краснею, постарался придать лицу суровость.

- Благодарю... - Она смотрела на меня с любопытством и приязнью. - Вы непохожи на серноводских офицеров. Именно так я представляла себе настоящего боевого кавказца. А то ходят в папахах и черкесках, сами же в горах ни разу не были. Вы, наверное, всякого навидались в вашей крепости? Расскажите, меня это ужасно интересует! Не будем мешать Михайле Самсоновичу работать, выйдемте на улицу. Погода - чудо!

Я возблагодарил Бога за то, что не поддался кавказской моде и сохранил верность казенному сукну. От моего внимания не укрылась гримаса, исказившая лицо Мишеля, когда Дарья Александровна пренебрежительно помянула "серноводских офицеров", и я понял, что нажил себе врага. Такою ценой я согласился бы заиметь и сотню недоброжелателей, однако природная практичность подсказывала, что без крайней нужды враждовать с адъютантом начальника не следует. Поэтому я поступил ловко: ведя к двери взявшую меня под руку барышню, обернулся и комично выгнул губы - мол, так уж вышло, не виноват. Насупленное лицо адъютанта смягчилось. Он даже поднес руку ко лбу, как бы снимая шляпу перед моей удачей.

Мы с Дарьей Александровной остановились напротив штаба, в липовой аллее, носившей гордое имя бульвара, и стали разговаривать, будто были давно и хорошо знакомы. Деревья, высаженные всего несколько лет назад, еще не разрослись и тени не давали, но солнце было майское, не злое. С козел лаковой коляски, ждавшей неподалеку, спустился унтер-офицер с седыми бачками, принес барышне гипюровый зонтик.

- Благодарю вас, Трофим, - сказала мадемуазель Фигнер.

Эта вежливость показалась мне восхитительной, о чем я сразу же и сказал.

- Зря у нас считают, что с простыми людьми можно обращаться неучтиво, - ответила она, испытующе на меня глядя. - В слугах подчас больше достоинства, чем в господах, а в солдатах - больше, чем в их начальниках. Вы должны знать это, ведь ваша жизнь проходит среди нижних чинов и, я думаю, целиком зависит от них в минуты опасности. Расскажите мне об этом, Григорий Федорович.

- О минутах опасности?

Я приосанился.

- Нет, о ваших солдатах. Какие они, эти простые герои, кто несет на себе всю тяготу кавказской войны?

"Удивительная девушка, удивительная! - думал я. - Кто еще из столичных красавиц станет интересоваться серой армейской скотинкой?" Мне захотелось рассказать ей о своих солдатах что-нибудь необыкновенное. И, конечно, на ум пришел Никитин.

- Солдаты у меня чудо. Средь них попадаются оригинальнейшие экземпляры, - начал я.

Расчет мой был верен. Послушав, что за молодцы у меня в подчинении, мадемуазель Фигнер должна была задуматься: каков же, верно, хват их командир!

- В самом деле?

- О да. Кстати сказать, одного из них вы давеча видели. Такой бородач в черной черкеске. Прошел мимо вас в кабинет к вашему батюшке.

- Не обратила внимания.

- А зря. Он из моей команды охотников, личность в своем роде прелюбопытная. Некто Никитин...

Дарья Александровна сделала быстрое движение - вскинула руку к губам. Потом обернулась, окинув взглядом бульвар. Он был пуст.

- Что с вами?

- Ничего. Кое-что вспомнила. Неважно. Продолжайте, продолжайте! Что ж в нем любопытного, в этом Никифорове?

- Никитине.

Я улыбнулся. В том, что история Олега Львовича собеседницу увлечет, сомнений не было.

Она действительно слушала замечательно, даже жадно. Я никогда не замечал в себе талантов рассказчика - а, кажется, зря.

- Прошу, познакомьте меня с этим человеком! - горячо воскликнула мадемуазель Фигнер, когда я закончил. - Он меня ужасно заинтриговал.

Я был счастлив. Вот повод встретиться с нею вновь!

- Охотно. Да только где же? У вас ему бывать нельзя, он нижний чин... - В голову мне пришла великолепная мысль. - Разве что... В Серноводске сейчас мои приятели. Я мог бы привести Никитина к ним. А вы их, быть может, знаете по Петербургу.

И я с небрежным видом перечислил имена, которые не могли быть неизвестны барышне из столичного общества: Базиль Стольников, Тина Самборская, Кискис Бельской. Людей этого круга в Петербурге прозвали les brillants - "блестящие". Они определяли, что -  модно, а что - пошлость; им завидовали, о них судачили; попасть в эту компанию мечтали многие, да мало кому удавалось.

Это должно было показать ей, что я не какой-то армейский суконник, а человек ее круга или даже еще более высокого milieu[5], однако пренебрегший удовольствиями большого света ради кавказских приключений. Короля, как известно, делает свита. Так вот свита у меня выходила ослепительная: с одной стороны Никитин, с другой - сливки блестящей молодежи. Разве можно было Дарье Александровне мною не заинтересоваться?

- Кискис? - повторила она и сделала гримаску. - Знаю. Он мне родня. Я слыхала, что он в Серноводске. Этаких знакомств я обычно не вожу, но ради такого случая - пожалуй.

- Родня? Тем проще всё устроить. Я нынче вечером приведу туда Никитина, и вы тоже приходите.

Я назвал адрес, мы условились о времени и расстались. Чувствуя, что судьба готовит мне какой-то головокружительный, сладостный поворот, я чуть не пел.

Когда я забрал у караула лошадь и готовился сесть в седло, по ступенькам штаба спустился жандармский майор и направился ко мне с любезнейшей улыбкой, что показалось мне странным. Во время беседы в генеральском кабинете этот Честноков глядел совсем иначе.

- Видел из окна, как вы любезничаете с Дашенькой, - сказал он еще издалека. - Экой вы проказник! Ну да дело молодое.

Ужасно мне не понравилось, что он говорит о ней так фамильярно. Я нахмурился и не ответил.

- Не журысь, хлопче, как говорят малороссияне. Вы, Григорий Федорыч, поди, обиделись на мою недоверчивость к вашему донесению? Такая у меня должность, нам без недоверчивости нельзя. Но то служба, а сейчас я с вами попросту, по человечности. Люблю я таких, как вы, сорви-голов: молодых, смелых да горячих.

Он действительно смотрел на меня с самой доброю улыбкой. Я отнес это внезапное дружелюбие за счет симпатии, которую, как видел Честноков, оказала мне генеральская дочь.

- А я вам по секрету вот что сообщу. - Он взял меня под руку и наклонился к самому моему уху. - Как лицу посвященному. Мы с его превосходительством по вашему дельцу распорядились вот как. Ваши сведения мы проверим. Есть у меня на то особый человечек, чтоб в горы послать. А как вы думали? Честноков свой хлеб не зря ест. Пока лазутчик проверит, не в засаду ли ваш каторжный нас заманивает, генерал потихоньку, без огласки, войска подготовит. И если оно правда, то мы ррраз! - Он ткнул меня пальцем в бок. - В двое суток Семиаульскую долину запечатаем. А окажется, что брехня - с места не тронемся. Но уж и с Никитиным тогда потолкуем-с.

Я высвободился, придал лицу строгое выражение.

- Вы, господин Честноков, посвящать меня в военные секреты не обязаны. Я в дела вашего... ведомства не мешаюсь. Только насчет Никитина вы зря.