Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка Страница 13

Увидев мужа, Элизабет снова заплакала. Он же остался стоять, не осмеливаясь присесть на край кровати.

— Что случилось, Бетти? Ну и напугала же ты меня! Прихожу, а дома пусто! Симон кричит как резаный. Не успел я выйти тебя искать, как явился мэр собственной персоной и сообщил, что ты в школе, тебе плохо и к нам позвали акушерку. Ты потеряла малыша?

— Да! Если бы ты знал, как я несчастна, Жозеф!

Он сжал ее хрупкие, все еще холодные руки в своих теплых мозолистых ладонях.

— Скоро я отведу тебя домой, — сказал он тихо. — Если ребенок не удержался, значит, он не слишком крепкий. Не успела ты мне сказать, как все и закончилось. Не плачь, это дело поправимое. Акушерка, наверное, уже пришла и беспокоится. Симона я поручил Анетте, а Амеде пришел со мной. До дома недалеко, и мы отнесем тебя, если ты плохо себя чувствуешь.

Элизабет пыталась привести мысли в порядок. Жозеф смотрел на нее с нежностью, но от него всегда можно было ожидать внезапной вспышки ярости.

— Я боялась, что ты рассердишься, — сказала она смиренно. — Я сидела и ждала тебя дома, и рев бури действовал мне на нервы. А потом завыла сирена… Не знаю, что на меня нашло, но только я решила, что с тобой случилось несчастье. У меня голова кругом пошла от беспокойства, и вдруг я почувствовала, что по мне течет кровь… И так заболел живот! Я хотела попросить помощи у Дюпре, как вдруг свет на улице погас. И я заблудилась.

— И это неудивительно, — ответил муж. — Пришлось на пятнадцать минут отключить генератор, чтобы что-то починить. Бригадир включил сирену, намереваясь всех предупредить. Ты спутала сигнал аварии с сигналом, который подают при несчастном случае. Не нужно было выходить из дома!

— Я бы не вышла, если бы не кровотечение! — соврала молодая женщина. — Я не могла больше сидеть одна! Мне было так больно, Жозеф!

Он поцеловал жену в лоб. Элизабет прижалась к супругу.

— Скоро у нас будет еще один ребенок, правда?

Жозеф кивнул, соглашаясь. Ему не терпелось вернуться домой, где можно было разговаривать в полный голос, ходить куда вздумается и курить трубку.

После ухода четы Маруа и их соседа в монастыре воцарился покой. Монахини разбрелись по своим спальням. Каждая на свой лад думала о несчастье, постигшем мадам Маруа.

Сестра Аполлония долго молилась. Старшая сестра у нее на глазах умерла в тяжелых родах.

«Женщины готовы жертвовать своей жизнью, чтобы подарить жизнь, — думала она в промежутке между молитвами. — Боже милостивый, спаси и сохрани нашу соседку Элизабет и всех матерей! Да пребудут они под твоей защитой!»

Она вслушалась в затихающие завывания бури. И мысли ее, полные сострадания, обратились вдруг к женщине, которая решилась расстаться с Мари-Эрмин, без сомнения, ценой жестокого страдания.

«Бедняжка, как она, должно быть, горюет, лишившись своего ребенка!»

Очень далеко от Валь-Жальбера проснулась Лора. Жослин спал на полу, совсем рядом. Погруженная в сумерки комната казалась до странности тихой. Вместе со здоровьем к молодой женщине возвращалось осознание всего ужаса их положения. Вынести это у нее не было сил. Она думала о том, как это несправедливо и больно — проснуться без своей девочки, не ощутить прикосновения ее атласной кожи, не иметь возможности обнять ее, как она только что делала это во сне.

«Мое счастье, мое сокровище, я обнимала тебя крепко-крепко, и ты прижималась к моей груди. Ох, если бы только я могла вернуться назад, пойти в монастырскую школу и обнять тебя, увезти с собой!» — думала она, стараясь плакать как можно тише.

Лора рыдала до самого рассвета, призывая смерть, которая отказывалась прийти за ней.

Глава 3. Песня о клене

Валь-Жальбер, Mardi gras[7] 1916 года

Второй день шел снег. Жизнь в поселке Валь-Жальбер, казалось, замедлила свое течение, утопая в вихре пушистых снежных хлопьев. Но никому и в голову не приходило жаловаться, потому что дни и ночи стали не такими холодными. В домах гудели водонагревательные котлы, и большинство женщин в это утро смазывали жиром сковородки, чтобы напечь к празднику блинов.

Элизабет Маруа стояла на монастырском крыльце. Она уже трижды постучала и решила было, что сестры куда-то ушли. Наконец за дверью послышались шаги.

— Мадам Маруа! — удивленно воскликнула сестра-хозяйка, открывая одну створку двери. — Скорее входите!

В руке молодая женщина держала корзинку с крышкой. Она указала на нее монахине.

— Я принесла вам оладий, они еще теплые. Мне так и не выпало случая сказать вам спасибо. Карантин закончился, вот я и пришла.

Элизабет говорила тихо и немного стеснялась. В присутствии монахинь она робела, да и опасалась, что ей откажут в просьбе, с которой она к ним явилась.

— Занятия начнутся завтра, — уточнила сестра-хозяйка. — И нам много еще предстоит сделать. Желаете ли вы поговорить с настоятельницей?

— Да, если это удобно. Конечно!

Сестра Викторианна проводила гостью наверх. Элизабет навострила уши, надеясь услышать детский смех, но в монастыре царила абсолютная тишина.

Сестра-хозяйка постучала в одну из дверей, доверительным тоном сообщив:

— Это наш актовый зал. Иногда сестра Аполлония уединяется здесь, чтобы написать письмо или подсчитать расходы.

Мать-настоятельница встретила Элизабет доброжелательной улыбкой. Сестра-хозяйка удалилась.

— Что ж, дорогая мадам Маруа, вы выглядите совершенно здоровой. Прошу вас, садитесь!

Молодая женщина присела на стул, успев окинуть взглядом просторную, окрашенную в серые тона комнату. Из мебели там был стол, пара стульев, три скамьи и книжный шкаф. На одной из стен висело большое распятие.

— Здесь будет повеселее, когда молодежь из поселка устроит спектакль, — сказала настоятельница. — Это будет настоящая пьеса, так сказал наш дорогой кюре. В поселке Валь-Жальбер театрализованные представления стали доброй традицией, и я предложила провести ближайшее в нашем актовом зале.

Элизабет кивнула в знак одобрения.

— Мне хочется поблагодарить вас, матушка. В ту ночь вы спасли мне жизнь. Вы и другие сестры… Я не могла дождаться, когда же наконец смогу выразить вам свою признательность. Муж сейчас дома, поэтому я оставила с ним сына и пришла к вам. Мы соседи, и я думаю, наш дом стоит ближе всех к монастырю. И как только я умудрилась тогда заблудиться? Мне стыдно за то, что я совсем потеряла голову. И я до сих пор оплакиваю ребенка, которого потеряла по собственной вине…

Сестра Аполлония внимательно всмотрелась в милое лицо Элизабет Маруа. Молодая женщина выглядела смущенной. Поэтому она сочувствующим тоном произнесла:

— Доброта Господа безгранична, и скоро он дарует вам радость снова стать матерью. А мы, спасая вас, лишь выполнили свой долг.

— Я принесла оладий, — тихо проговорила Элизабет. — Мой муж любит их больше, чем блины.

— Очень любезно с вашей стороны, моя дорогая мадам.

Настоятельница умолкла, положив ладони на стол, отделявший ее от посетительницы.

— Еще я хотела предложить вам свои услуги, — вдруг сказала молодая женщина, заливаясь румянцем. — От соседки я узнала, что вы ищете добропорядочную женщину, которая могла бы присмотреть за девочкой во время занятий в школе. Я живу совсем рядом и умею обращаться с детьми. Мой сын всего на полгода старше Мари-Эрмин. Они смогут вместе играть. Я знаю, что ее хотели доверить мадам Гарро, но до ее дома далеко, ведь он стоит у самой фабрики. И там очень шумно. Жозеф рассказал, что рабочие, занятые разделкой древесины на волокна, очень быстро глохнут, такой там шум.

Сестра Аполлония почувствовала, что за пламенной речью молодой женщины скрывается мольба. А Элизабет показалось, что тусклые глаза пожилой монахини видят ее насквозь.

— У меня были только младшие братья, — пояснила она. — И сын растет непоседой. Мне бы очень хотелось позаботиться оде-ночке.

— Не сомневаюсь, дорогая мадам Маруа, — ответила настоятельница после паузы. — Я принимаю ваше предложение, оно говорит о доброте вашего сердца. Во время занятий малышка могла бы доставить нам немало хлопот, несмотря на то, что сестра-хозяйка, которая занимается с самыми маленькими, могла бы за ней присмотреть. А ваш супруг согласен?

— Да, конечно, — пробормотала Элизабет, краснея еще сильнее. — Иначе я бы никогда не решилась просить вас об этом.

Сестра Аполлония сдержала вздох. Отец Бордеро в красках расписал ей все семьи поселка. И чета Маруа занимала в этой картине достойное место. Жозеф, по словам кюре, держал жену, что называется, «под башмаком». Смягчившись, монахиня добавила:

— Разумеется, вы получите небольшое вознаграждение. Будьте так любезны, приходите за Мари-Эрмин завтра в восемь утра. Принести ее обратно можно в четыре пополудни, к концу уроков.