Александр Волков - Два брата (др. ред.) Страница 13

— Да Маркова же! — вскричал Ванюшка, удивляясь недогадливости отца.

— Где ветрел?

— В лесу. Ночью. Заплутался это я, бреду по сугробам…

— Стой! — Сапожник накинул шубенку. — К Аграфене бежим! Скорее!

Они поспешили к соседке.

Аграфена была дома. И она и старая Ульяна с удивлением встретили неожиданное вторжение семьи Ракитиных. Но изумление превратилось в бурную радость, когда выяснилось, зачем явились соседи.

И как за два дня до того Илья расспрашивал Ванюшку о всех мелочах, касавшихся родной семьи, так теперь мать и бабка донимали мальчика бесконечными расспросами об Илье.

Уже Ваня, полусонный, валился с лавки, а Ульяна и Аграфена все задавали вопросы.

Первой опомнилась старуха:

— Да полно уж нам, беспонятливым! Гляди, совсем спит, сердешный. Веди паренька домой, Ефимыч! Спасибо ему за весточку: снял у нас камень с души!

Бабка и мать сидели, обнявшись, на лавке и радовались и горевали.

Пришел из школы Егорка и долго не мог понять, что наперебой растолковывали ему мать и бабушка про Илью, про лес, про дядю Акинфия, которого он понапрасну испугался летом…

Только когда они немного успокоились, услышал мальчик связный рассказ. Он тотчас побежал к Ракитиным. Ванюшка крепко спал.

Утром сам Ванюшка чуть свет явился к Марковым. Оба друга закричали и засмеялись от радости, бросились друг другу на шею.

— Вань, а Вань! А ты больше не убежишь?

— Нет! — решительно ответил Ванюшка.

— Вань! Я чего придумал! Проси тятьку добыть букварь. Я тебя учить буду.

— Правда?

— Ей-ей!

Ванюшка со счастливым смехом схватил Егорку за руку, и оба побежали в ракитинскую избушку.

Егорка оказался неплохим учителем. Он обстоятельно и толково показывал товарищу буквы, объяснял, как складывать слога.

Но Ванюшка на первых порах запоминал буквы с трудом, путал одну с другой, все они казались ему очень похожими. Он никак не мог понять, почему из букв складывались слова.

Егорка не терял терпения, начинал растолковывать снова и снова.

— Ты меня секи! — заявил вдруг Ванюшка.

— Вона? — удивился Егорка. — Как я могу? Ты сильней меня!

— Я поддаваться буду!

Егорка отказывался, Ванюшка настаивал. Дело кончилось дракой.

Здоровяк Ванюшка свалил своего учителя на пол, сел на грудь и, прижимая к полу, сердито кричал:

— Будешь сечь? Будешь сечь?

— Буду, только не розгами, а линейкой по ладони…

— Ладно, вставай!

С этих пор, не вытвердив урока, Ванюшка подставлял товарищу ладонь, и тот добросовестно хлестал по ней линейкой.

Не то линейка помогла, не то сделали дело постоянные терпеливые разъяснения Егорки, но Ванюшка выучился читать.

Когда Ванюшка научился хорошо разбирать печатное, он сказал товарищу:

— Теперь показывай цифирь!

— Вона! Я и сам до цифири не дошел.

Ванюшка стал нетерпеливо дожидаться перевода приятеля в следующий класс.

Глава XI

ОСНОВАНИЕ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

Война со шведами шла своим чередом. Она требовала огромного напряжения сил всей страны, но уже принесла первые успехи.

Пока Карл XII преследовал в Польше неуловимого Августа, вновь созданные русские полки под предводительством боярина Шереметева вторглись в Лифляндию.[52] Русская конница беспокоила врага постоянными набегами, а 29 декабря 1701 года, через год с небольшим после злосчастной Нарвы, была одержана первая крупная победа над шведами при Эрестфере. Четыре часа длился бой, а потом шведы побежали, потеряв убитыми три тысячи человек и бросив шесть орудий.

Первая победа была отпразднована в Москве торжественно, с колокольным звоном и пушечными салютами. Царь наградил Шереметева звонким титулом фельдмаршала.

Новый фельдмаршал действовал решительно. Летом следующего года он нанес шведам новое серьезное поражение. Шведы потеряли 5500 солдат убитыми и 300 пленными и оставили всю артиллерию. Потери русских составили всего 400 человек убитыми. Заново рожденная русская армия хорошо усваивала военную науку. Самонадеянный Карл не оценил значения блистательных русских побед и продолжал воевать с Августом. А Петр I начал борьбу за освобождение берегов Невы и земель, прилегавших к Ладожскому и Чудскому озерам. Этим достигалась двойная цель: отвоевывались старинные русские владения и совершенствовалась боевая выучка вновь создаваемой армии.

По берегам озер и впадавших в них рек шла напряженная работа: строились струги и лодки, конопатились и смолились челны, собранные у местного населения. Это создавались речные флотилии, чтобы бороться с шведскими кораблями.

Русские пехотинцы впервые выступили в непривычной роли матросов, но с этой ролью они справились великолепно. Они одерживали решительные победы над шведами, пускали их галеры ко дну, большие корабли брали на абордаж.[53] За летнюю кампанию 1702 года Ладожское и Чудское озера были очищены от иноземных захватчиков.

Но этого было мало. Швеция веками создавала на Балтийском море сильный военный флот, и победить врага на море можно было лишь тем же оружием. В 1702 году по приказу Петра на реке Сясь заложили корабельную верфь, и началась постройка шести восемнадцатипушечных фрегатов. Работали день и ночь, «дабы сделать те корабли с великим поспешением».

Так началось создание могучего русского военного флота на Балтике. Вслед за первой верфью появились и другие.

Тем временем войска Апраксина прогнали шведов до самой Невы. Там путь русским преградила сильная крепость Нотебург, древний новгородский Орешек, захваченный шведами в 1611 году. Нотебург был главным оплотом шведов на Неве и запирал выход из нее в Финский залив. Он пал после недолговременной осады и ожесточенного тринадцатичасового штурма. Это случилось осенью 1702 года.

«Зело жесток сей орех был, — писал Петр, — однако ж, слава богу, счастливо разгрызен».

Завоеванную крепость переименовали в Шлиссельбург — Ключ-город. В самом деле, став русским, он крепко закрыл вход из Балтики в Неву.

Выход к морю из далекой мечты становился близким, осуществимым делом.

Сотни лет пустынны, малолюдны были низкие, топкие острова в устьях широкой Невы. На просторе гуляли волны, заливая отлогие берега; белые чайки носились над водой с пронзительными криками.

Владычеству волн пришел конец: в мае 1703 года царь Петр основал город Санкт-Петербург, которому в недалеком будущем предназначено было стать столицей Российского государства.

«Его царское величество на острове новую и зело угодную крепость построить велел и тое крепость на свое государское именование, прозвание Питербурхом, обновити указал».

Безвестные прежде невские острова Березовый, Васильевский[54] кипели новой жизнью.

Суматоха, движение, людской говор и шум. К берегам причалены широкие плоскодонные барки. Сотни людей — кто на берегу, кто на мостках, а кто и просто по грудь в воде — разгружают бревна, доски, камень. Стучат топоры, вырубая березовые рощи по островам, ухают кувалды по толстым сваям, вгоняя их в зыбкую почву.

Прозвучала труба, возвестив конец работ, но оживление не утихло. Землекопы, плотники, каменщики и прочие мастеровые принялись делать землянки. Замелькали в воздухе тысячи лопат, выбрасывая мокрые черные глыбы.

На берегу Невы маленькая артель из четырех человек строила себе жилье.

Старшим из всех был седобородый украинец Трофим Божидень, схваченный царскими досмотрщиками, когда пробирался на богомолье к печерским угодникам. Два друга, Акинфий Куликов и Илья Марков, сколько ни скрывались, а попали в руки петровских шпигов. Хорошо еще, что пойманным удалось скрыть свое прошлое. Они назвались беглыми помещичьими крестьянами из-под Рязани. Проверять их показаний не стали, а отправили строить новый город. Четвертым был башкир Пахлай. Он принял участие в восстании против жестоких царских воевод и навсегда расстался с ковыльными степями родной Башкирии.

Неволя да тюрьма роднят людей быстро. Всего несколько часов назад встретили Илья и Акинфий Трофима и Пахлая, а казалось, уже давно знают их до каждой мелкой морщинки на лбу, до каждой тайной мысли в голове.

Когда Трофим Божидень, пошатнувшись, чуть не полетел вместе с вынутой землей в яму, его легко подхватил улыбчивый сероглазый Илья Марков.

— Отдохни, дедушка! Эту чертову землицу копать не перекопать, — проговорил парень, помогая Трофиму встать на ноги.

Трофим благодарно улыбнулся и присел на пень срубленного дерева.

— Спасибо, сынку… Ой и землица, нехай ей лихо будет! — вздохнул он.

— Землю бранить грех! Земля, она всему начало, — строго сказал Акинфий.

Коренастый и широкогрудый, с большой лохматой головой, с длинными жилистыми руками, он копал с ожесточением и без устали выкидывал землю полными лопатами.