Рихард Вейфер - Данте Страница 13

Людей охватило праздничное возбуждение, они строили радужные планы на будущее; повсюду можно было встретить флаги, цветы, радостные лица. А посмотреть и послушать было что. Одни спешили во дворец Альбицци на конные скачки, обещавшие стать совершенно необыкновенными, другие довольствовались тем, что отмечали праздник в семейном или тесном дружеском кругу, а те, кто не испытывал интереса ни к тому, ни к другому, собирались полюбоваться игрой дам в мячи, которую по традиции устраивали на площади Святой Троицы незадолго до захода солнца.

После праздничного обеда Данте Алигьери отправился к своему другу Гвидо Кавальканти, жившему на площади Сан-Пьетро-Мадджоре, а Джемма осталась дома с детьми. Те, что постарше, затеяли веселые игры, по-своему отмечая приход любимого месяца мая.

В доме Кавальканти собралось в этот день несколько женщин и перезревших девиц. Хозяйка дома рассадила их в просторной гостиной с мраморным камином, который, правда, по случаю теплой погоды уже бездействовал. Разговор шел о растущей дороговизне, о всякого рода неприглядных событиях, которые произошли в знакомых семьях и вызывали справедливое возмущение. Затем заговорили об игре в мячи, намеченной на вечер на пьяцца Санта-Тринита. Всех удивляло, что по непонятным причинам принять участие в игре пригласили и дочь торговца шелком Камбио да Сесто: во-первых, ей едва исполнилось четырнадцать лет, а во-вторых, ее отец только вчера вечером вернулся из тюрьмы и в его виновности никто не сомневался, поскольку расследованию таких преступлений, какое совершил Камбио да Сесто, господа приоры всегда уделяли особое внимание.

После обсуждения этих проблем, в которых хозяйка дома, донна Бизе, участия почти не принимала, довольствуясь главным образом ролью слушательницы и только время от времени улыбаясь, гости завели разговор о городских властях. Они принялись критиковать отцов города, будто бы решивших запретить дамам носить на пальце более двух колец и надевать пояса более чем с дюжиной серебряных застежек. Мало того, они собираются запретить им носить диадемы из золота, серебра и драгоценных камней. Впредь, видите ли, такие украшения могут быть только из цветной бумаги… Нет, каково! Донна Бизе заметила, правда, что не мешает и впрямь несколько умерить роскошь нарядов — такого расточительства и швыряния денег на ветер, как теперь, прежде просто не допускалось.

Мужчины, собравшиеся на лоджии, в отличие от дам, сразу завели разговор о политике. Об этом позаботился владелец мельницы и торговец маслом Никколо Черки, которому нашлось что рассказать о своем шурине Корсо Донати, враждебно настроенном к нынешним властям, — ведь первая жена Корсо, ныне покойная, приходилась Никколо сестрой.

— Вчера вечером, — сообщил торговец, — Корсо собирал в своем доме других дворян. Туда же заявился Камбио да Сесто, которого приоры по глупости отпустили, один из соседей всех их видел. А сегодня утром встречаю я этого Корсо Донати на улице. Со мной еще был мой двоюродный брат Виери. Мы с Корсо завели разговор, хотя в глубине души и питаем взаимную неприязнь. Под конец Корсо и говорит, чтобы мы, Черки, не очень-то зазнавались, мол, скоро нашему благоденствию придет конец. Здесь у Виери лопнуло терпение, и он стал угрожать: «Если вы собираетесь применить силу и рассчитываете на помощь со стороны, то мы в один прекрасный день можем объединиться с гибеллинскими городами Пизой и Ареццо, и тогда будет видно, кто окажется сильнее!» Корсо задумался, после чего сказал: «Теперь понятно, на что вы надеетесь. Хорошо, что я теперь в курсе дела!»

— Лучше бы ваш родственник воздержался от угроз, — вмешался в его рассказ Данте, — потому что в будущем Корсо сумеет настроить папский двор против наших городских властей, ссылаясь на слова мессера Виери.

— Почему бы и нет! — презрительно рассмеялся Гвидо Кавальканти. — Во всяком случае, возможный союз нашего города с Пизой и Ареццо — единственное, что способно устрашить Корсо и его шайку.

В этот момент внимание мужчин, сидевших на лоджии, которая находилась совсем невысоко над землей, привлек громкий мужской голос, раздававшийся на улице.

Молодой монах-францисканец, один из приверженцев спиритуализма[31], наиболее нетерпимого из всех направлений ордена, во всеуслышание возводил хулу на местных женщин:

— Полюбуйтесь на себя, тщеславные флорентийки! Вы румяните свои лица, как некогда делала злая царица Иезавель[32], желая понравиться Ииую, но тот повелел выбросить ее из окна, и псы лакали ее кровь.

— Вы только послушайте, — раздался дерзкий молодой голос, — как этот монашек стращает женщин и девушек — у них, того гляди, мурашки побегут по спине!

Но эта смелая реплика нисколько не обескуражила обличителя.

— Смейтесь, смейтесь, но пусть ваши женщины будут довольны, если все ограничится одними мурашками! Покайтесь, дочери Флоренции! Но нет! Вы не желаете бороться с вожделением и похотью! Для чего вы делаете разрез на своих лифах и притягиваете к себе сладострастные взгляды мужчин? Чтобы они любовались вашей грешной плотью, лицезреть которую дозволено только законным супругам!

Громкий смех прервал эту гневную отповедь.

Гвидо Кавальканти снова дал волю своей насмешливости, воскликнув:

— Нет, вы только послушайте! Он дарует законным мужьям то, что принадлежит им по праву! Браво, сын святого Франциска! Жаль только, что тебе самому запрещено жениться!

Мужчины и женщины рассмеялись, но францисканец смерил остряка уничтожающим взглядом:

— Вам следовало бы подыскать себе занятие получше, чем сладострастно глумиться над другими, мессер Гвидо!

— Что ты хочешь этим сказать, монах?

— Только не надо прикидываться! Всему городу известно, какой вы непутевый человек! Рифмоплет и трубадур, вы смущаете женщин сладостными словами, так что они охотнее слушают ваши соблазнительные песенки, чем повторяют молитвы, перебирая четки! Вы и мессера Данте Алигьери успели заловить в свои сети!

Энергичный голос Данте прервал обвинителя:

— Что ты там болтаешь? Кто тебе сказал, что я позволю кому бы то ни было поймать себя?

— Я не хотел оскорбить вас, мессер Данте! Но обязан вас предостеречь, чтобы и вы не сделались таким легкомысленным трубадуром и волокитой, как этот Кавальканти!

Толпа сгрудилась вокруг спорщиков. Всем, особенно женщинам, было любопытно, что ответит Данте.

— Что ты знаешь о честной мужской дружбе! О созвучии двух душ, которые, объединившись, воспаряют ввысь, чтобы увидеть небесный свет, услышать гармонию светил и потом передать ощущение испытанного блаженства братьям и сестрам на земле, поделившись с ними нашим счастьем!

Разодетые дамы и девушки влюбленными глазами смотрели на поэта, жадно вслушиваясь в его красивый голос, в котором звучали неподдельное воодушевление и восторг.

Незамужняя дама лет сорока с мечтательным выражением лица шепнула на ухо своей подруге:

— И такой человек достался в мужья этой Джемме Донати!

В этот момент внимание толпы привлекло новое событие.

Мимо нее с песнями двигалась молодежь из цеха лодочников и рыбаков; они были в праздничной одежде с пестрыми лентами. Молодые люди направлялись на Арно, чтобы предаться своим традиционным забавам на его водах. Горожане, особенно любившие одну из таких игр, во время которой того, кто не проявил достаточной ловкости, сталкивали с лодки в воду, увязались, и стар и млад, за этим веселым шествием, и улица, только что такая оживленная, опять сделалась тихой и пустынной…

В доме торговца шелками Камбио да Сесто царила небывалая радость. Глава семейства уже вернулся из заключения, и хотя ему грозило изгнание — кто мог сказать, осуществится ли вообще когда-нибудь эта угроза! Пока что, во всяком случае, никто не предавался унынию, и донна Джудитта не имела ничего против того, чтобы ее дочь Лючия приняла участие в праздничной игре в мячи. Больше того, она даже желала ей такой высокой чести и была убеждена, что Лючия как самая молодая прекрасно справится с этим делом, ведь ее мастерство и очарование уже были должным образом оценены, иначе бы ее и не пригласили участвовать!

Правда, этой игре предшествовали тщательные приготовления, касающиеся внешнего вида участниц. Хотя щеки молодой девушки окрашивал великолепный румянец — свидетельство ее здоровья и радостного волнения, — обычай требовал прибегнуть к искусству косметики, в котором флорентийки показали себя большими мастерицами. С помощью подруг Лючия смешала купленную у художника красную краску с яичным белком, добавив горячее масло и жидкий лак. Полученную смесь нанесли на лицо Лючии, затем медленно втерли яичный желток, после чего вымыли лицо горячей водой, в которой предварительно были прокипячены отруби. После повторного втирания яичного желтка и заключительного ополаскивания горячей водой щеки, нос, подбородок и лоб Лючии засверкали соблазнительным блеском. В довершение всего она облачилась в праздничный наряд из дорогого шелка, предвкушая, как удивился бы Арнольфо, если бы ему довелось увидеть ее в таком виде!