Александр Быков - Чепель. Славное сердце Страница 13

Бывали набеги. Одинадцать лет назад ляхи подступали небольшою силой сотни в две, когда Годин с юными сыновьями и с дружиной ходили помогать Городненскому Витеню Яросветовичу против ятвягов. Тогда воевода Лютобор с полусотней отражал находников. Но, говорят, не столько тогда сражались, сколько лаялись-бранились. Наши — сидя в башне, а ляхи — с приличного расстояния, чтобы стрелами не попа̀ли. Лютобор их тогда стращал греческим огнем всех спалить, ежели пограбят поселение. Мол, тут у него лежит этого греческого огня сто бочек и перевес* есть для метания. «По хорошему пока говорю — пойдите восвояси. Никого не трогайте, и я вас не трону! Только попробуйте тронуть кого, всех спалю огнем!!!» Ляхи поверили или нет, никто не знает. Может, и поверили, с греческим огнём знакомиться на своей шкуре не захотели, а может, скорого возвращения князя с войском остереглись. Но постояли-постояли и ушли, почти никого так и не тронув. Огня греческого тогда запасено не было. А воеводу Лютобора стали потихоньку, но не со зла, конечно, а скорее полюбовно, называть Горыныч. Это же надо придумать — огня нет, а он всех собирается спалить! Откуда только и браться будет этот огонь? Поди, из себя из пасти изрыгнёт, аки Змей Горыныч! Или ещё каким местом? Долго смеялись потом.

Приходили ятвяги много раз, но большой беды не чинили. Видят крепость и на рожон не лезут — пущи нехоженой вокруг — охоться, сколько пожелаешь.

Нападали угры три раза. Отбивались тяжело. Половцы приходили один раз, невесть откуда прикатили, зубы обломали и туда же укатили. Викинги ни разу не совались — и далековато, и не ихнее это дело крепости брать. Они норовят лёгкую добычу взять да побыстрее.

Теперь вокруг башни проходит круговая стена, охватывая управу городскую с площадью, княжеский дом, дома воеводы, сотников, торговый дом, тюремный погреб, дружинные конюшни, склады и амбары, две криницы и прочие нужные постройки. Стена каменная с двумя воротами с решётками, в десять углов, на углах небольшие башенки. Но невысокая стена — где в три, в две с половиной, а где и вообще в две сажени. И не очень мощная — толщиной в три пятых, у ворот и на углах в две трети сажени. Подпорки позади стены и помосты деревянные. И наверху деревянными кольями нарощено ещё на одну-полторы сажени.

Вся крепость на небольшом холме, который ещё и специально насыпали. Перед стеной ров саженной глубины. Во рве вода наполовину — сама просочилась. Стройка каждый день продолжается. Заступы копают, землицу кидают. Пилы шумят, топоры стучат. Брёвна пилят-рубят. Груда строительных камней внутри крепости внушительная. Каждый день две-три новых повозки сюда привозят, и каждый день отсюда две-три повозки в стену вкладывают, утолщают, возвышают. Камней-то больших вокруг немного, гор нет, везде собирают камни. Но как стена прибывает почти не заметно. Она же длинная — пять тысяч шагов!

И Бранибор вместе с другими сотниками вслед за князем и воеводой Лютобором каждый день ходят, смотрят, где и насколько стена прибыла, какое окошечко сделали, какую бойницу, прочны ли помосты, хороши ли навесы. На стену лезут, рассуждают, как лучше в случае беды обороняться, хорошо ли видно с башенок, кусты-деревья порубить, что повырастали за год, за которыми не просматривается местность вокруг. Хорошо ли устроены места для огня, места для смолы, места для метательных камней, места для греческого огня! Теперь стараниями Горыныча греческого огня этого — хоть отбавляй. И есть машина-орудие «перевес», которым можно этот огонь в горшках швырять за стену далеко в неприятеля. Большущее орудие, чудно̀е. А огонь греческий, конечно, не из Греции, секретов своих никто не раскрывает. Это тутэшние, свои умельцы долго голову ломали, секретный рецепт составить старались, думали. И додумались! Ингредиенты составные довозили по морю Русскому да по Бугу из Тьмуторакани. Серу, селитру… ещё кой чего. В Берестье с реки перенимали секретно. Правда, сама эта чёрная мазута на воздухе просто так не загорается, по сравнению с настоящим греческим огнём. Это даже хорошо, сгорела бы ненароком. Но ежели поджечь, займается знатно! Некоторые говорили, что надо бы эту мазуту называть по-своему по-особому «беловежским огнём», но другие сказали: «Немного чести. Чтобы что-то доброе было, а так — людей смалить, можно и не задаваться!» — и своим рассуждением перевесили. «Греческий огонь» — пусть и остаётся «греческий».

Намечают воеводы, рисуют на досочке, где надо будет устроить в дальнейшем башни. Какие на башнях лучше орудия поставить. В погреба спускаются считают припасы: сколько можно в осаде продержаться. Сколько воды в глиняных бочках-великанах в землю вкопанных. Родничок бьёт ли, в каменной рубахе заточён, да как незаметно в лес вытекает. Сколько зверины-солонины в холодных складах. Сколько зерна-овса-ячменя-гречи-ржи-пшеницы в сухих закромах. Сколько другого прочего лежит да не портится. А среди прочего — около десяти средней величины дубовых бочёнков. Остановяться. Порох! Постоят. Попыхтят. Хорошо ли, что купили? Должно быть хорошо. А может зря деньги выкинули на ветер? На ладонь опять чёрно-серый порошок из бочёнка насыплют, понюхают, на язык попробуют. Плюнут. Бранибор говорит: «Надо-надо! Баню-то как мы подорвали на испытание!» Горыныч: «Очень хорошо подлетела! Ха-ха! Чтоб наши вороги так подлетали, туды их в печень!» Все тут над этим воспоминанием погыгычут — у мужчин свои игрушки.

Греческий эугѐнер* среди прочих работников имеется. Он строил крепости в Болгарии, в Сербии, в Чехии. Редкий талант. Показывает, как стену лучше укрепить, как камни правильно положить, и очень ладно получается. Сколько-то немало, наверное, князь ему за работу платит. Зовут Поликарпиус, по-нашему — Поликарп. А к нему наш приставлен учиться Волотята, Деречинского зодчего сын. И сам зодчий здесь же, только наезжает — поживёт недельку, поглядит, князю всё расскажет, что понимает, и обратно домой. А Волотята почти безотрывно за эугенером ходит.

Вот и сегодня с утра пораньше, с утренней зарёй вставши, обошли начальники крепостные устроения, твердокаменные укрепления. Через пару часов начнут настраивать торжество завтрашнее. А пока князь Любомир пошёл в конюшни. Горыныч остался с эугенером Поликарпом говорить. Другие сотники — каждый по своим делам. А Бранибор спустился с помостов вместе с Волотятой смотреть, как лучше подстраховать, закрепить подземный ход наружу от крепости. Давно было с князем задумано, но то рук не хватало, то времени. Ход уже достроенный, но крепёж слабоват, каждую весну вода протаивает, просачивается, и земля проседает, осыпается вовнутрь. Места всё равно везде низинные, хоть и на бугре, а может быть сыровато. Надо посмотреть, что лучше сделать.

Тут в Северные ворота заезжает Святояр с друзьями. Ехали всю ночь по Волковысской дороге. Привал устраивали, как раз к утру добрались. И прямиком к брату-сотнику. Соскочил с коня и бегом, стрункой вытянулся перед братом. Так и так, говорит, были в Городно, всё посмотрели, всё записали. Друзья Святояра смирно стояли позади, сочувствуя Святояру. Бранибор хоть и брат ему, а ничего не пропустит, облегчения, поблажки не даст, скорее, нагрузит даже больше, чем других.

— А почему с утра? — спрашивает Бранибор.

— … подрался. — Святояр кусал губу, винился.

— С кем?

— С немцем.

— Где ты его взял?

— На ярмарке.

— Там всем раздают или только тебе повезло?

— … я не хотел… Он первый начал!

— Ну, молодец — цел, смотрю.

— Так он, похоже, рыцарь!

— Ну, и ты, выходит, не лыком шит.

— Так он не один был!

— Всех, что ли побил?!

— Я побил одного, самого здоровенного, его кликали Гюнтер.

— Убил, что ли?

— Почему сразу «убил»?

— Я не знаю, может постепенно, может, душил его долго руками!

— Почему? Не знаю! Я его плашмя ударил, шлем помял…

— Ты же говоришь «кликали», значит, больше уже и не кличут!

— Да нет!

— Ну а как?

— Он на меня на ярмарке наехал, обозвал нас всех свиня̀ми*, а я ему врезал — он упал. И я назначил время и место поединка!

— То есть вот так встал над ним лежачим, и говоришь ему: «встретимся с тобой, там-то и тогда-то, рожа ты поганая»?

Святояр расстроенно помотал головой.

— Рожа поганая… ну, не в том дело!.. потом я его сразил в честном поединке, забрал его коня по уговору. Коня продал за полконя серебром, потому, что во время схватки повредил его. За рыцарем этим Гюнтером на поле приехали ещё десять человек. Все рыцари — по выправке и по манере видно. Гюнтер был в полном доспехе, полностью оружный, на коне и то бронь была, её забрали.

— А коня-то зачем обидел?.. Вёл бы сюда, мы б его поправили, подлечили. Нас бы возил. Хороший был конь?

— Так мы торопились сказать, что немцы в Городно! Одних рыцарей больше десятка!.. Да, хороший был конь, тебе как раз подошёл бы, вороной, вот такенный, здоровенный, крупастый…