Конн Иггульден - Врата Рима Страница 13

— Хорошо. Это осложнило бы дело. Тогда я принимаю годовой контракт. Я дал тебе слово. Пусть мальчики через пять минут выйдут на двор конюшни для осмотра. Они видели, что я приехал, так что должны быть готовы. Я буду ежеквартально отчитываться тебе в этой комнате. Если не сможешь приехать, соблаговоли меня известить. Всего хорошего!

Он развернулся на пятках и широкими шагами вышел из комнаты. Юлий раздул щеки и медленно выдохнул, слегка ошеломленный, но довольный.

— Пожалуй, это как раз то, чего я хотел, — сказал он и впервые за утро улыбнулся.

ГЛАВА 5

Мальчикам сразу сказали, что им дадут возможность как следует высыпаться. Восемь часов, с позднего вечера до рассвета, их никто не трогал. Все остальное время отводилось на обучение и закалку, если не считать минутных перерывов, когда они поспешно запихивали в рот еду.

Радость Марка потускнела в первый же день, когда Рений взял его шершавой рукой за подбородок и всмотрелся в лицо:

— Слабохарактерный, как мамаша.

Больше он ничего не сказал, но Марка мучила унизительная мысль, что старый солдат, расположения которого он так хотел добиться, возможно, видел в городе его мать. Он сразу устыдился своего желания понравиться Рению и решил, что станет самым лучшим учеником и без похвалы этого старого козла.

Рения было легко возненавидеть. С самого начала он называл Гая по имени, а Марка только «мальчиком» или «сучьим отродьем». Гай понимал, что он говорит так специально, чтобы использовать ненависть как толчок для их развития. И все же, видя, как друга в очередной раз унижают, Гай не мог не чувствовать раздражения.

По поместью протекала небольшая холодная река, которая впадала к море. Через месяц после начала занятий Рений отвел их до обеда к реке и указал на темную воду.

— Залезайте!

Мальчики переглянулись и пожали плечами. От холода тело тут же начало неметь.

— Так и стойте, пока я за вами не приду, — кинул Рений через плечо.

Он отправился в дом, слегка пообедал, искупался и лег вздремнуть на весь жаркий день.

Тело Марка оказалось гораздо чувствительнее к холоду, чем у его приятеля. Уже через пару часов лицо его посинело, и от дрожи он не мог говорить. К концу дня ноги Марка онемели, а мышцы лица и шеи болели от постоянного сокращения. Мальчики заставляли себя говорить, чтобы хоть как-то отвлечься от холода. Тени на земле удлинились, и приятели замолчали. Гаю было гораздо легче, чем Марку. Его ноги и руки уже давно онемели, но дышал он по-прежнему легко, а Марк с трудом втягивал в себя воздух мелкими глотками.

День холодал, хотя в тенистой части быстрой реки это было незаметно. Марк стоял, склоняя голову то на один бок, то на другой. Один его глаз наполовину погрузился в воду и медленно моргал. Марк то и дело впадал в забытье, пока нос не заливала вода, и тогда он фыркал и снова выпрямлялся. Ему было все больнее и больнее. Задание Рения стало для них сражением, но не друг с другом. Они будут стоять, пока их не позовут, пока Рений не вернется и не прикажет им вылезать.

Когда день прошел, оба поняли, что вылезти из воды уже не могут. Даже если бы Рений явился прямо сейчас и поздравил их, ему самому пришлось бы их вытаскивать — и если боги это видят, он как следует бы вымок и испачкался.

Марк то впадал в забытье, то резко вздрагивал и приходил в себя, возвращаясь в холод и тьму. Ему вдруг пришло в голову, что он может умереть здесь.

В один из таких моментов мальчику вдруг стало тепло, он услышал приветливый треск костра. У костра стоял старик. Он подпихивал ногой горящие поленья и улыбался искрам. Старик повернулся и заметил, что мальчик смотрит на него, побелевший от холода и растерянный.

— Подойди к теплу, мальчик, я тебя не обижу.

Лицо старика было покрыто швами шрамов, морщинами и многолетней грязью. На руках с опухшими суставами шевелились вены-веревки. Старик был в ветхой дорожной одежде, с темно-красным платком на горле.

— Что тут у нас? Угорь!.. Неплохой улов, но на двоих не хватит. А вот если ты отрежешь себе ногу, тогда наедимся оба. Не бойся, я сумею остановить кровь.

Огромные брови встопорщились, глаза заблестели, рот открылся, показав мягкие десны, влажные и сморщенные. Старик похлопал себя по карманам, и его движение повторили тени на темно-желтых стенах.

— Стой спокойно, мальчик, я припас для тебя пилу…

Он закрыл ему лицо рукой, грубой, точно камень, почему-то очень большой, больше, чем у любого человека.

Марка обдало отвратительной вонью гнилых зубов.

Мальчик очнулся и зашелся в сухих рвотных позывах. Его желудок был пуст. Уже поднялась луна. Гай был по-прежнему рядом, его лицо едва виднелось над черной блестящей водой — голова то исчезала в темноте, то появлялась снова.

Хватит. Если выбор в том, чтобы поддаться или умереть, тогда он поддастся, невзирая на обстоятельства. С тактической точки зрения это правильное решение. Иногда лучше отступить и перестроить боевой порядок. Вот чему хотел их научить старик. Он хотел, чтобы они сдались, и, наверное, где-то рядом ждет их, ждет, чтобы они выучили этот самый важный урок.

Марк не помнил своего сна, если не считать страха удушения, который его не оставил. Тело мальчика потеряло привычную форму и просто висело, тяжелое и напитавшееся водой. Он стал какой-то мягкокожей донной рыбой. Марк напрягся, его челюсть отвисла и оттуда потекла вода, такая же холодная, как он сам. Он качнулся вперед и вытянул руку, чтобы ухватиться за корень дерева. Впервые за одиннадцать часов его рука оказалась вне воды. Он чувствовал холод приближающейся смерти и ни о чем не жалел. Да, Гай остался в реке, но у них разные таланты. Марк не умрет, чтобы сделать приятное старому гладиатору-сифилитику.

Он полз на берег дюйм за дюймом, лицо и грудь покрылись грязью, а раздувшийся живот плыл, будто полный воды пузырь. Когда полностью выбрался на сушу, его охватила сильнейшая радость. Марк лежал, не в силах пошевелиться. Вскоре его скрутила рвота. С губ стек тонкий ручеек желчи и смешался с черной грязью. Ночь была тихой, и ему казалось, словно он только что вылез из могилы.

На рассвете Марк лежал все там же, когда бледное солнце заслонила тень. К нему подошел хмурый Рений. Однако смотрел он не на Марка, а на крошечную бледную фигурку, которая стояла в воде с закрытыми глазами и синими губами. Лицо, обычно словно выкованное из железа, вдруг передернулось от беспокойства.

— Мальчик! — рявкнул он голосом, который мальчики успели возненавидеть. — Гай!

Фигура в воде покачивалась в струях воды, однако мальчик не отвечал. Рений сжал челюсти, зашел в воду ниже пояса, взял десятилетнего мальчика на руки и закинул его на плечо, словно щенка. От встряски Гай открыл глаза, но смотрели они в никуда. Старик пошел прочь со своей ношей, Марк поднялся и потрусил следом, преодолевая боль в мышцах.

На противоположном берегу остался стоять в тени Тубрук. Всю ночь он прятался в листве. Глаза его были прищурены и холодны как река.

Внутри Рения всегда горел огонь гнева. Он учил мальчиков уже много месяцев, но ни разу не улыбнулся при них, разве только в насмешку. В плохие дни он то и дело рявкал на подопечных, потирая шею, и мог взорваться в любую минуту. Хуже всего было под полуденным солнцем, когда при малейшем промахе учеников кожа Рения покрывалась пунцовыми пятнами.

— Держать камни прямо перед собой! — крикнул он обливающимся потом Марку и Гаю.

Их заданием было стоять, вытянув перед собой руку с камнем размером с кулак. Сначала казалось, что это легко.

У Гая заболели плечи, руки отказывались служить. Он напряг мышцы… те не слушались. Сквозь струйки пота мальчик увидел, как рука с камнем опускается. Живот обожгло: Рений ударил его коротким кнутом. Руки Гая задрожали, и мышцы сжались от боли. Он закусил губу и сосредоточился на камне.

— Вы не дадите ему упасть! Вы будете приветствовать боль. Вы не дадите ему упасть!

Рений ходил вокруг мальчиков, жестким голосом повторяя одни и те же слова. Они поднимали камни уже в четвертый раз, и каждый раз было тяжелее. Рений давал всего минуту отдыха, а потом снова приказывал поднять камни.

— Хватит, — сказал Рений и с кнутом наготове проследил, чтобы они опускали руки медленно. Марк тяжело дышал, и Рений скривил губу. — Придет время, когда вам покажется, что вы больше не сможете терпеть боль, но от этого будут зависеть жизни других. Возможно, вы будете держать канат, по которому поднимаются другие, или побежите за сорок миль в полном вооружении, чтобы спасти товарищей. Вы меня слушаете?

Мальчики кивнули, стараясь не пыхтеть от изнеможения. Они были рады просто послушать вместо того, чтобы снова держать камни.

— Я видел, как люди умирали на ходу, они падали на дорогу, а ноги все еще дергались, пытаясь снова встать. Их хоронили с честью. Я видел, как мои легионеры держат строй, прижимая рукой собственные кишки. Их хоронили с честью.