Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель Страница 13

Каждый верующий сам лично обращается к Господу, чтобы уразуметь своё земное предназначение по намёкам и знакам, из милости или особого расположения ниспосланным Им. Следуя этому доводу, пуританские проповедники предлагали заменить церковь обыкновенным собранием верующих, которые сами избирают себе духовного руководителя и пресвитера. Этот избранный самими верующими пресвитер управляет делами общины, настолько несложными, что они по плечу любому из верующих. Понятно, что в таком случае власть епископа теряет свой смысл. Проповедники и пресвитеры данной местности составляют совет-консисторию и совместно решают дела своих общин. Если понадобится, из тех же проповедников и пресвитеров избирается общенациональный синод, который на своих съездах разрешает назревшие проблемы вероисповедания.

Некоторые из пуритан шли ещё дальше. Они угадывали, что в пресвитеры сами верующие станут избирать только самых богатых, ибо земная сила богатства неодолима, богатство застилает глаза жирным блеском, подавляет волю невидимой властью над умами и душами и покупает чужую волю за деньги, стало быть, не что иное, как богатство, станет навязывать свою волю собранию верующих в делах веры, а, что там ни говори, богатство исходит от дьявола. Всем известно, что богатство противно воле Христа, ибо легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царствие Небесное. Истинная вера внутри нас, и потому никто не имеет права предписывать веру другому. Каждый верующий и община верующих подвластны только Христу, из чего следует, что верующие сами управляют своей общиной, им принадлежит последний, решающий голос в её духовных делах. В вопросах веры община верующих должна быть независима от любых властей, церковных и светских.

В железных тисках Сэмюэля Уорда юный Оливер учился много прилежней, чем под надзором Томаса Бирда. Конечно, и в Сидни-Сассекс-колледже его не могла удержать никакая узда. Он был слишком норовист, физическая сила, энергия так и переливалась в нём через край. Юноша и в Кембридже с увлечением практиковался в стрельбе из большого тугого английского лука, не раз решавшего победы англичан в Столетней войне, и с удовольствием скакал на своём молодом жеребце, стоявшем в общей конюшне, примыкающей к колледжу. Его нередко видели за игрой в кегли и в мяч. Он плавал и фехтовал, точно готовился не в проповедники, а в солдаты.

Молодой человек лишь давал выход своим жизненным силам. В солдаты он не готовился, точно так же, как не собирался стать проповедником. Его отец был сельским хозяином, и он тоже должен был стать сельским хозяином, в этом Оливер видел предназначение, определённое свыше. Железные тиски Сэмюэля Уорда имели мало отношения к его прилежанию. Он повзрослел, осознал своё назначение и сознательно отбирал только то, что могло ему пригодиться в городской общине, на пастбищах и в лугах. Молодой человек исправно посещал проповеди, у него обнаружилась крепкая память, он хорошо запоминал их содержание, Сэмюэль Уорд был им доволен, но этим и ограничивалось его богословское рвение, в глубины и тонкости вероучения он не вдавался. Зато в математике он стал одним из первых студентов, его в особенности увлекла геометрия, ведь без геометрии нельзя обойтись, когда имеешь дело с землёй. Он познакомился с начатками астрономии, без которой в сельских работах тоже не обойтись, но по-прежнему оставался равнодушен к логике и риторике, а его латынь стала немногим лучше, чем была в гентингтонской начальной школе. Чтобы приготовить себя для общественных дел, о чём напоминал ему перед отъездом отец, Оливер увлёкся историей, и величие и разнообразие событий, потрясавших греков и римлян, произвели на него такое сильное впечатление, что он ушёл в неё с головой. Ему попала в руки «Всемирная история», составленная Уолтером Рэйли, в которой старый адмирал и пират, славный дерзкими налётами на колонии испанцев в Америке, каждому историческому событию старательно подбирал соответствие в Библии. Студент основательно проштудировал и полюбил эту книгу, найдя в ней не разрозненные отрывки, как всякий раз отчего-то получалось на лекциях по истории, а связующую нить, которая придавала историческим событиям осмысленную цельность.

Его ум явным образом пробуждался для серьёзных занятий, но так и не успел пробудиться для них. В Сидни-Сассекс-колледже ему суждено было провести только год. Мать вызвала его в Гентингтон: внезапно скончался отец. Не успел Оливер возвратиться домой, как умер отец Элизабет, его дед. Он становился главой семьи, дома, хозяином коров и овец. На его юные плечи ложились заботы о матери и о сёстрах. Слава Богу, старшая из них уже вышла замуж, но самой младшей было только шесть лет. Предначертание свыше обозначалось само собой: не труды проповедника, не уже завлекавшее его поприще светских наук предстояли ему, он должен был пасти коров и овец, продавать мясо и шерсть и кормить большую семью.

Без сожаления склонил Оливер голову под указующий перст Провидения. Как прежде отец, он отныне поднимался со светом, завтракал ломтём хлеба и молоком, садился верхом на своего любимого повзрослевшего жеребца с белым пятном и длинной чёлкой на лбу, объезжал пастбища и луга, своим усердием удивляя соседей, которые помнили его непоседой, забиякой и драчуном, возвращался с вечерними сумерками, ужинал вместе со всеми за большим, от времени потемневшим столом и читал Библию воскресными вечерами. Сын заместил отца, и это также было предначертано свыше.

Король Яков смотрел на дело иначе. Оливеру шёл девятнадцатый год, а по королевским законам совершеннолетие наступало в двадцать один. Только в двадцать один год он имел право вступить во владение отцовским наследством, до этого в собственном доме он не являлся хозяином. Его дому, его коровам, его овцам, пастбищам и лугам угрожала опека. Опека означала только одно: владельцем его достояния становился король, его сюзерен, и в качестве сюзерена король мог делать с ним всё, что хотел. А чего мог хотеть Яков, казна которого была вечно пуста? Король хотеть мог только денег и денег. Чтобы получить как можно больше денег с опеки, чиновники придумывали всевозможные штрафы, платежи и повинности, и, когда Оливер наконец достигнет двадцати одного года и уплатит пошлину за право наследования, ему скорее всего не за что и нечем будет платить: своей ненасытностью королевские чиновники далеко превосходили голодных волков.

По счастью, Роберт Кромвель некоторое время служил мировым судьёй по выбору горожан Гентингтона и не понаслышке знал об ужасах королевской опеки. Предчувствуя близкую смерть, умный хозяин до совершеннолетия сына завещал всё своё движимое и недвижимое имущество верной жене Элизабет Кромвель, в девичестве Стюард. Конечно, столь изощрённая изворотливость его подданного очень не понравилась королю Якову. Решительно противное королевским интересам завещание было оспорено в суде. Чтобы Элизабет Кромвель, в девичестве Стюард, могла вступить в права наследования, ей, по мнению чиновников, следовало заплатить выкуп королю, который как-никак был также и её сюзереном, а сумма называлась такая, что проще было всё движимое и недвижимое имущество передать без суда королю или сжечь.

Всем известно, что чиновники падки на мзду, и мзда была дана, на что ушла некоторая часть небольших сбережений Роберта, который не был расточителен, подобно старшему брату: сэр Оливер к тому времени не только прожил в пирах и забавах родительское достояние, но и запутался в неоплатных долгах. К делу о наследстве привлечена была также родня, которая имела влияние и в Гентингтоне, и в Кембридже, и в Лондоне, главным образом в среде торговцев и сукноделов, поставщиков двора, были приглашены хорошие адвокаты, и общими усилиями удалось доказать, что раз Роберт Кромвель наследовал своё имущество от Генриха и уже уплатил выкуп в казну короля, то никакой сюзерен не обладает правом получать выкуп за одно и то же имущество дважды. Нетрудно заметить, что была допущена явная юридическая натяжка, поскольку сюзерен имеет право на выкуп при каждой смене владельца, однако королевские судьи, убеждённые взяткой, признали этот довод вполне обоснованным, и вдова вступила в права наследства без выкупа.

Без сомнения, судебное разбирательство тоже было указанием свыше. В день совершеннолетия Оливера король вновь предъявит свои права сюзерена, и дело о наследстве вновь дойдёт до суда, и мало ли судов предстоит в жизни тому, кто владеет движимым и в особенности недвижимым, хоть и довольно средних размеров имуществом, недаром же говорят: кто с землёй, тот с войной. Оливер не мог не понять этого указания так, что ему надлежит изучить те законы и те юридические науки, которые понадобятся ему для защиты своих прав и в день совершеннолетия и впоследствии, во время неизбежных столкновений с королевскими чиновниками и с владельцами соседних участков земли. Другими словами, ему было необходимо учиться, но теперь уже не в Кембридже, не в Сидни-Сассекс-колледже у Сэмюэля Уорда, который пытался сделать из него проповедника, а в Лондоне, в Линкольн-Инне, на судебном подворье, где обучаются и проходят судебную практику будущие юристы. Что ж, так должно быть, если это необходимо. Пришлось вновь седлать жеребца, набивать пожитками перемётные сумки и отправляться в путь, а хозяйство пока что придётся вести маме Элизабет, всё равно, пока он не вступит в права наследства, он не может заключить никакой сделки, не может шагу ступить.