Умереть на рассвете - Евгений Васильевич Шалашов Страница 13

кровать, заправленная солдатским одеялом, шкаф со сломанной дверцей и стол с графином воды, без стакана. Иван от усталости сделал глоток прямо из горлышка, но тут же выплюнул — не иначе воду не меняли с прошлого года. Еще немного — в графине лягушки заведутся. Спускаться вниз и материться с дежурным не хотелось, потому просто прилег поверх одеяла и подремал пару часов.

Перед тем как отправиться в гости к Курманову, Николаев решил поискать гостинцев — не идти же с пустыми руками! На рыночной площади уже никого не было, пришлось двигать на вокзал. Знал по опыту, что там всегда кто-нибудь торчит в надежде продать бутылку-другую самогонки пассажирам проходящих поездов.

На перроне, рядом с залом ожидания, до революции был ресторан. Местные барышни, совершали променад под ручку с кавалерами, глазея на проходившие поезда, а мальчишки, к ужасу вокзального жандарма, норовили подложить на рельсы кованые гвозди, чтобы раскатать их на ножички. В ожидании поезда публика заходила внутрь, где дамы баловались зельтерской водой с сиропом, а кавалеры лафитником коньячка и бутербродом с икрой. Мальчишки из реального училища предпочитали — те, кто помладше, конфеты, а старшеклассники эклеры (чтобы подарить девчонкам из Мариинской гимназии).

До революции Иван был тут один раз, когда их отправляли на службу. Двадцать крестьянских парней, отобранных в лейб-гвардию, на оставшиеся гроши упились сами и напоили сопровождающего унтер-офицера так, что два железнодорожных жандарма, призвав на помощь городовых, грузили новобранцев в вагон, как бревна.

С началом войны начались перемены. Вначале исчез коньяк (сухой закон!) и эклеры (ну и хрен с ними!), после свержения царя пропали конфеты "Жорж Борман" (тоже не жалко — все равно нос оторван!), а перрон заполнился не расфранченными кавалерами и кокетливыми мадамами, а грязными и вшивыми окопниками, дезертировавшими с фронта. Ремесленники, кого не отправили на фронт, были объединены с гимназистками в Единую трудовую школу номер один. Хозяин ресторана Теодор Мани не то сбежал в родную Швейцарию, не то убит в суматохе.

Здание ресторана, зияя выбитыми окнами в полстены, пустовало до апреля 1918 года, пока его не отдали под склад для зерна. Окна забили досками, щели замазали, а охранять мешки с народным достоянием заставили вечно пьяных красногвардейцев (Красной гвардии уже не было, но название оставалось). В одной из ресторанных подсобок в восемнадцатом ютилось транспортное Чека, начальником которого успел побыть Иван Николаев. Помнится, рядом с подсобкой лежали мешки с цементом. Народ думал, что это мука, и норовил украсть.

На пятом году Советской власти в здании снова открыли ресторан. Окон стало поменьше (стекла не напасешься!), зато из-за неплотно притворенных рам доносилась разудалая песня про сизого лебедя, который плыл "вдоль да по речке, вдоль да по канавке".

Бывший командир РККА Иван Николаев поморщился. "Нэпманов", вылезших из всех щелей, как тараканы, он не любил. Заходить в ресторан и обогащать совбуржуев не хотелось, но деваться некуда. Оглядевшись вокруг и не узрев никого, кто мог бы продать "гостинец", Иван Афиногенович вздохнул и пошел внутрь.

В зале, обставленном со смесью нищеты и роскоши — позолоченные столики соседствовали с грубыми столешницами, установленными на козлы, садовые скамейки с изящными креслицами, не иначе из особняка бывшего предводителя дворянства, восседали такие же разношерстные гости. Пиджачные пары чередовались с пропотевшими гимнастерками, а дерюжные армяки и шинели — с кожаными куртками. За одним столом под рюмку коньяка решали какие-то дела цивильные мужчины в пиджаках и шляпах, за другим целовались взасос всклокоченный юнец чахоточного вида и "барышня", годившаяся ему в матери, а за третьим, уставленным пустой и полупустой посудой, пять разомлевших бородачей тянули про речку-канавку.

Иван с удовольствием бросил бы бомбу в эту жирующую сволочь, но, как на грех, не было ни осколочной (или хотя бы фугасной!) гранаты, развернулся, чтобы уйти, а к нему уже подскочил парнишка в несвежей рубахе и когда-то белоснежном фартуке.

— Чего изволите, товарищ красный командир? — угодливо поклонился парень.

Новая форма, которую Иван Николаев успел получить перед демобилизацией, сидела как влитая. Все-таки годы службы даром не прошли — в шинели с "разговорами", при солидных усах, выглядел не меньше, чем на командира батальона. Ну, в губернском городе и за комполка сойдет.

— Я, товарищ, на вынос хотел, — солидно ответил Иван. — Негоже мне тут, с этими…

— Понимаю, товарищ краском. Но не положено-с, — с сожалением вздохнул парень. — По правилам, клиент должен заказ за столиком сделать. Спиртные напитки на вынос продавать запрещено-с!

— Да ну, скажешь, запрещено, — хмыкнул Иван. — Ты же, Кузя, должен знать — мне лишнего не надо.

Парень переменился в лице. Николаев когда-то собственноручно поймал его, когда тот тащил из опломбированного вагона мешок с зерном. Иван имел полное право пристрелить расхитителя народного добра прямо на шпалах, но пожалел. Надавал парню по шее и отпустил восвояси, обозвав почему-то Кузей.

Кузя на самом-то деле был Ванька Сухарев, а зерно пытался украсть, потому что после гибели отца мать и младшая сестра умирали с голоду.

— Иван Афиногенович, для вас… — прошептал Сухарев. — Все в лучшем виде. Только, — замялся он. — Лучше бы с черного хода. Увидит кто, вони будет.

— Лады, — покладисто согласился Николаев. Ну, зачем парня подводить?

Пока огибал длинное здание, Сухарев уже переминался в проеме дверей.

— Вот, — стал он совать в руки Ивану свертки и бутылку.

— Сколько с меня? — поинтересовался Николаев, распихивая гостинцы по карманам.

— Да вы что, Иван Афиногенович?! — замахал парень руками. — Мешок тот всей нашей семье жизнь спас.

Зерно Иван парню утащить позволил. Вначале корил себя за мягкотелость, потому что вагон предназначался для Петрограда, а потом жалел, что не разрешил забрать два мешка — вагон позабыли прицепить к составу и загнали в тупик, где хлеб сожрали крысы. А из-за мешка произошли неприятности — Мусик Рябушкин написал на своего начальника кляузу. Если бы Иван не ушел тогда на фронт, то неизвестно, во что бы это вылилось.

— Да нет, не надо задаром, — покачал Иван головой, вытаскивая из кармана горсть бумажных денег, что оставались от выходного пособия да от выручки за трофейные сапоги. (Наткнулись на остатки белогвардейского обоза, разграбленного буденновцами).

— Точно говорю, не надо, — стал отпихивать парень протянутые бумажки. Потом, оглянувшись, прошептал: — Нэпманы из Петрограда