Василий Ян - Александр Македонский. Огни на курганах Страница 14

– И подложите побольше подушек – ему трудно сидеть, – добавил Спитамен.

Будакен обошел костер и, еще задыхаясь, сел на свое место. Его широкая грудь со свистом вздымалась. Он глядел безумными глазами. Весть гонца его так же поразила, как слова, сказанные на ухо Спитаменом, но он все еще не хотел этому верить. Его тревожила судьба сына. Неужели он убит и нет никакой надежды увидеть его снова молодым, смелым, похожим на Будакена в молодости?

Гонец лег на бок. Его обложили подушками. Слуги свистнули двух серебристо-серых поджарых борзых, которые быстро вылизали с ковров и подушек пролившийся кумыс. Гонец пытался отпить кумыса, его зубы стучали о край золотой чаши, слезы еще лились по щекам, и он озирался на Будакена, как затравленный зверь.

Старый Тамир успокаивал гонца:

– Ты же мужчина! Ты должен был приехать молча, обратиться к князьям или выборным лучшим людям. Затем мы обсудим, соберем всех и придумаем, что делать. Помнишь сказку, как одна крупинка града упала на мышь, а она, испугавшись, побежала по степи и стала кричать, что идут несметным войском враги и стреляют в нее из луков? Ведь тогда все звери в степи поверили и убежали в горы. Так ты того же хочешь?

Будакен заговорил, обращаясь к гонцу, и голос его снова был тверд и непроницаем:

– Вернулась ли твоя душа обратно в селезенку?

Гонец молчал и старался незаметно смахнуть с глаз слезы.

– Теперь скажи нам, кто ты, как твое имя, от какого отца происходишь и от кого бежишь.

Рассказ о двурогом

– Меня зовут князь Оксиарт, сын Амюрга, из рода наследных владетелей города Курешаты.[67] Я поставщик корма для лошадей правителя Сугуды Бесса.

Князья переглянулись. У всех мелькнула мысль: «Если это близкий человек Бессу, всесильному сатрапу[68] Сугуды и Бактры, то не поступил ли опрометчиво Будакен, избив такого знатного персидского чиновника?»

Старый князь Тамир сказал мягким, вкрадчивым голосом:

– Отчего же ты не сидишь вместе с великим правителем за столом совета, а носишься по степи, как верблюд с подожженным хвостом, тревожа сердца мирных скотоводов, доителей кобыл?

Гелон прибавил:

– Правитель Бесс уехал год назад с войском от всех племен Сугуды, Бактры и саков, чтобы наказать дерзкие народы, оскорбившие царя царей…

Поглядывая недоверчиво и угрюмо на безмолвного Будакена, Оксиарт начал:

– Что может сделать великий царь, если против него пошел сам бог, вышедший из моря, повелевающий демонами? Он не похож на обыкновенных людей. У него из глаз вылетают молнии и убивают все кругом. Он в два раза выше обыкновенного воина, и на голове его растут рога, завитые, как у горного барана… Когда он говорит, то люди падают на землю, как от грома. Он сын злого бога Аримана и священной змеи Ангро-Майнью. Бог Ариман даровал ему силу и злой разум, а змея наградила его хитростью, так что все народы бегут от его войска, как овцы от пожара, когда загорается высохшая степь…

Все скифы, разинув рты, слушали перса и не знали, верить ему или нет. Слишком невероятными казались его рассказы.

Послышались отрывистые вопросы:

– Ползает ли он на брюхе, как змея?

– Есть ли у него хвост?

– Видел ли ты его своими глазами?

– Если бы я его видел, разве мог бы я тогда появиться здесь? Все гибнут от его взгляда…

Все замолчали. Скифы, припавшие к решетке снаружи шатра, затаили дыхание, ожидая, что скажут вожди. А князья, опустив глаза, хитро выжидали, кто выскажется первым.

Спитамен посматривал на всех узкими карими глазами. На его губах змеилась усмешка.

– Что же, князья, вы молчите? Ведь надо поторопиться, а не то Двурогий, сын Бога, происшедший от змеи, пожрет всех скифов, как журавль лягушек. Убегайте к исседонам или к черносвитам.[69] Там круглый год идет снег. Может быть, туда не пойдет за вами Двурогий?

Будакен почувствовал насмешку в словах Спитамена.

– Саки не бегут от слухов, которые принесла на хвосте согдская сорока! Разве не приходил к нам в степи непобедимый царь царей Куруш,[70] чтобы нас наказать? Не наши ли соседи массагеты отрезали ему голову и положили в мешок с кровью, чтобы он напился досыта? А мы, саки, и сильнее и многочисленнее массагетов.

– Верно! Верно! – очнулись скифы. – Чего нам бояться? Кто может прийти в наши беспредельные степи?

Спитамен заговорил опять:

– Если саки забыли, что надо сделать, когда на них идут враги, то позовите певца. Пусть он споет старые песни. В них наши деды заповедали все, чего мы не должны забывать.

– Позовите Саксафара! – раздались голоса снаружи шатра. – Пусть он споет наши старые песни!..

Песни Саксафара

Саксафара разыскали и сейчас же привели. Тощий, согбенный, с развевающимися седыми волосами, он был одет очень бедно, в коричневую грубую одежду из верблюжьей шерсти, и подпоясан ремнем с множеством металлических украшений, куколок и талисманов. На ногах были широкие желтые сапоги, из которых виднелись войлочные чулки. Немигающие выцветшие глаза смотрели вверх. Он шел с протянутыми вперед руками, ощупывая встречных. Скифы усадили его на почетном месте. Перед ним положили плоский треугольный ящик с натянутыми струнами.

Саксафар опустил пальцы на струны и сказал слабым, старческим голосом:

– Привет вам, смелые товарищи рода Тиграхауда и Роксонаки! Я не вижу ваших лиц – они скрыты от меня вечной темнотой, но я помню ваших отцов и дедов. Я так же пел им песни, как пою вам, и они повторяли доблестные древние слова, когда бросались в битву…

– Спой нам, Саксафар! Пусть сердца наши разгорятся гневом!

Зазвенели струны под десятью старческими искривленными пальцами, и Саксафар запел высоким, звонким голосом, дрожащим в ночной тишине:

Если вы хотите, чтобы солнце золотило загаромСмеющиеся лица наших гололобых детей,Чтобы круглые животы наших женщинДарили новых крикунов боевого клича «улала!»,Чтобы задорно плясали шестнадцатикосые девушкиИ звонко перекликались злобные жеребцы,Скача вокруг косяков сладко пахнущих кобылиц, —

Проверьте стрелы вашего колчана,Натянуты ли туго ваши луки?

Дожди увеличивают воду в колодцах,А кобылицы наполняют кумысом кожаные турсуки.Если мальчик научится крепко бить чужие скулы,Он со смехом встретит огненное мгновенье,Когда над ним зазвонят цепи смерти.Если увидите вспыхнувшие дымные огниНа далеких сторожевых вышках курганов,Сзывайте товарищей, спешите на перекрестки дорог!

Готовы ли кони? Отточены ли мечи?Натянуты ли туго ваши луки?

Улала! Скифы! Слышите ли призыв?Еще дрожат в горячем ветре,Как змеи, вставшие на хвост,Голубые дали наших степей…

Видите ли, точки движутся вдали?Это опять показались двуногие шакалы.Мы должны догнать ихНа наших неутомимых бегунцахИ пронзить стрелами их хребты!Улала! Скифы! Слышите ли призыв?..

Не бросай раненого на поле битвы,Если за тобой гонятся десять врагов,Вспомни отважного Сакмара.Он поочередно убил девятьГнавшихся за ним паропамисадовИ привел на аркане десятого…

Ты слышишь топот погони,Натянут ли туго лук?Завлекай врагов на солончак,Где завязнут их тяжелые кони.Притворись, что ты очень боишьсяИ хочешь спастись от погони…

Улала! Скифы! Вы слышите ли призыв?..

Если спросить совета у зайца,У него задрожит хвост и он покажет пятки,Спроси совета у наших богатырей,Они подымут секиру и крикнут боевой призыв «улала!».

Вынимайте широкие ножи!Точите их на черном камне!..

Если четыре человека в союзе,Они достанут звезду с неба;Если восемь богатырей в разладе,Они потеряют то, что у них во рту…

Тигр рвет одинокого волка,Но, когда выводок семи волков-братьевЗавоет свою песню смерти, —Тигр, ворча, уползает в глубину камышей.

Скифы, спешите скорее на помощь,Когда услышите наш призыв «улала!».

Не верьте, товарищи, длиннобородым послам!Лапы больного волка кусают шакалы,А раньше они извивались на спине,Когда видели тень его хвоста…На черном камне наточите ножи!

Склоняйте головы только перед старикамиИ воинами-товарищами, павшими в битве!Длиннобородые персы хотят набросить на нас петлю,Но они помнят змеиный свист нашей стрелы.На черном камне наточите ножи!

Великий Куруш был царь царей,Он хотел надеть цепи на скифов.Но что осталось от тысячи его дружин?Мы сделали их падалью, растаскиваемой шакалами!На черном камне наточите ножи!

Мы отрезанную голову великого КурушаНапоили кровью в кожаном бурдюке.А черепами его бесчисленных воиновИграли дети во всех скифских шатрах…На черном камне наточите ножи!

Великий Кир был царь царей,Но лучше бы он сидел на ковре в своем саду,Слушал пенье своих четырехсот жен,Но не беспокоил осиное скифское гнездо…На черном камне наточите ножи!

Пусть жеребят наших боевых конейВоспитывают и холят нежные женские руки,Чтобы наши кони имели такую же легкую походку,Как наши звенящие бусами, длиннокосые девушки,Такую же гордую свободную осанку,Как наши женщины, идущие с кувшинами к колодцу.

Женщины передадут жеребят старикам,Научившимся сдерживать свой гнев,И мы будем радоваться, видя, как двухгодовикиОбгоняют испытанных в беге старых скакунов.

Пусть наших коней холят женские руки!

Наши кони не знают, что такое далеко.Да будут прокляты те скифы,Которые жмурят глаза, слыша звон золотых монет,И уступают купцам своих вспотевших коней,Проскакавших соленые степи!

Наши мохнатые пегие кониИздали внушают ужас врагам,Налетают, как песчаный смерч,И исчезают, как дым разметанного костра.С нашими конями мы не знаем, что такое далеко!

Пусть наших коней холят нежные женские руки!

Скифы! Наше одеяло – синее небо со светящимися жуками.Пускай персидские храбрецы, запершись в башнях,Слушают журчанье прохладных канавИ расценивают урожай своих тучных земель,Политых потом рабов, купленных у нас.Пускай лежат на коврах в тутовых рощах,Ловя ртом осыпающиеся сладкие ягоды.

Пускай хвалятся перед запыленными путникамиВысокими стенами, окружающими их дома,Набитые пуховыми подушкамиИ мешками с шафраном, мускатом и финиками.

Вы, скифы, бойтесь спать в каменных ящиках,Где бесшумно сквозь цветные занавескиПроскальзывает отточенный тонкий ножИ навсегда опускается темное покрывалоНа глаза, видящие во сне наши голубые степи…

Мы, скифы, живем, как степные колючки,Любим порывы пахнущего полынью ветра,Ночной вой шакала, соленую воду колодца,Дымок костра, карабкающийся к небу,И наше одеяло – синее небо со светляками-жуками.

Скифы внимательно слушали старинные песни Саксафара. Женщины вздыхали, бессильные старики плакали, могучие воины вскрикивали и потрясали волосатыми руками. Когда Саксафар пел известный любимый припев: «Улала! Скифы! Вы слышите призыв?» или «Точите ваши ножи на черном камне!» – все подхватывали припев и громко пели грубыми, сильными голосами.