Василий Ян - Юность полководца Страница 14

– Внимайте, православные! Шли на Новгород татары, казалось – конец пришел святой Руси, а вот и не дошли. Бог не допустил нехристей-сыроядцев до святой Софии.

– И впредь не допустит! – вмешался владыка. – Коли мы будем горячо молиться, коли будем соблюдать посты и все уставы церковные исполнять в кротости и послушании, Господь нас обережет!

– Татары далеко! Увязли в болотах! – продолжал кричать Жирославич.

И всем присутствующим приходило на ум: что заставляет Жирославича так настаивать, так горячиться?

– А пока мы должны приготовиться и верных друзей себе обрести на случай, если враги все же пойдут на старый Новгород.

– Говори, говори яснее, как это ты приготовишься? – вдруг сказал Александр.

– Есть иные неразумные, – продолжал Жирославич, – так они говорят, что у нас врагов немало и что мы должны всех их выгнать. А меня все время беспокоит другая мысль: верно ли мы врагами считаем тех, кто наши хорошие покупатели, богатые плательщики и много лет ведут с нами большие мирные торговые дела… Почему их почитать врагами, когда они идут к нам с раскрытым сердцем, в руках держат большой кошель с серебром, а корабли их в каждом году и не раз и не два приплывут: заберут и зерно, и кудель, и лен, и мед, и воск, и кожи, и хвосты конские, и бревна…

Александр заговорил резко:

– Не крути, Жирославич! Говори прямо: что затеял, что задумал? Расскажи нам, как немцы и свеи тебя купили. Много ли тебе дали?

– Помолчи, кочеток! Дойдет до тебя очередь, тогда и тебя спросим.

– Говори попроще, Жирославич, выкладывай!

– Вот что я вам расскажу, вот что мне предложил старшина немецкого торгового двора почтенный Генрикус Вулленпунт. Он говорит: «У вас в Новгороде беспорядку много. Какой ваш князь? Еще птенец! Ему ли управлять городом и всей землей Новгородской, когда его любимая потеха – травить медведей и объезжать коней».

Александр крикнул:

– Эй, Гаврило Олексич! Где ж ты запропастился?

– Тут я, княже, только меня народ стеснил! Сейчас до тебя доберусь!

Жирославич продолжал:

– Старшина немецкого торгового двора предлагает, что он будет держать в порядке весь город, что он привезет сюда сотню-другую своих конных меченосцев, что эти конники будут разъезжать по городу и наблюдать, чтобы никакого бесчинства и драки не было. И за все это он никакой платы не требует, а взамен платы просит разрешить его приказчикам свободно разъезжать по Новгородской земле, и тогда они будут закупать все, что бояре и купцы в коробьях и в клетях держат. А когда немецкие купцы и их приказчики сами к нам приедут и сами товары заберут, то тут же и серебро отсыпят.

– А княжеская дружина в Новгороде останется? Или вместо нее тоже немецкие меченосцы будут здесь порядок наводить?

– Это уж как Господин Великий Новгород решит: оставить ли княжескую дружину или показать ей путь-дорогу.

– А если на нас пойдет все немецкое войско? – спросил Александр. – Не ты ли с твоим немецким почтенным старшиной Вулленпунтом станешь от него отбиваться? – И он швырнул свою рукавицу в лицо Жирославичу.

Жирославич завопил:

– Владыка Спиридон! Люди честные! Да ведь это бесчинство! Достойно ли молодому воеводе так позорить старого, именитого боярина?

Толпа затихла, ожидая, чем все окончится.

Один из сторонников Жирославича, новгородский боярин Борис Негочевич, высокий, в нарядном, расшитом шелками кафтане, заговорил горячо:

– Постойте, послушайте меня! Все, что разъяснил нам мудростно Жирославич, – это не на ветер сказано. Наш Великий Новгород стоит здесь на болотах, на отлете от братьев суздальцев или полочан, и следовало бы подумать: не устроить ли взаправду нам здесь русско-немецкую богатую торговую общину, со своими законами, со своим войском? А другую такую русско-немецкую общину уже задумал сделать Твердило Иванкович во Пскове. И будет у нас несколько еще таких торговых общин: и в Ладоге, и в Копорье, и в Ижоре. Тогда мы начнем с немцами жить в крепкой дружбе. Мы станем им собирать и хлеб, и кудель, и лен, и хмель, и мед, и кожи, и меха, и все прочее, а немцы нам будут привозить морем в обмен свои товары: и оружие, и полотно, и суконные кафтаны, и заморские сапоги, и за все купленное они платить станут в тот же час.

– Дай-то Господи, только прожить в мире, без войны и резни! – простонал владыка Спиридон.

А Негочевич опять рассыпался соловьем, продолжая свою речь:

– Все то, что я сказал и объяснил вам боярин Жирославич, – разве это не на пользу Новгороду? А если найдутся безумливые уноши, в нашем большом торговом деле еще не понимающие и только желающие смуту внести, вражду посеять и войну с иноземцами разжечь, когда они идут к нам с полной дружбой и открытой душой, то таких нужно гнать с нашей земли! Скатертью дорога!

Александр, стараясь сдержать ярость, прогремел:

– Ты о ком это сказал как о неразумном юноше? Не обо мне ли?

– А о ком же, как не о тебе? – вызывающе ответил Негочевич.

– Так слушайте ж меня, люди почтенные, владыка Спиридон и весь Господин Великий Новгород! Пока я здесь князем, пока дружина моя наготове и мечи отточены, я таких речей, какие сейчас говорили переветники Жирославич и его подвывала, такой же злодей Негочевич, говорить не позволю и буду отрезать переветникам языки и носы. А чтобы Жирославич запомнил навсегда, как он сейчас предлагал без бою и без чести отдать родную землю немецким купцам и клыкастым меченосцам, я сейчас ему… навек печать приложу!

– Ах ты птенец! – закричал в бешенстве Жирославич. – Люди добрые, вступитесь!

Александр, решительно расталкивая толпу, двинулся к тому месту, где стоял Жирославич.

Раздался звук оплеухи, и Жирославич упал. Все, разинув рты, смотрели друг на друга. Александр выхватил из-за пояса большой нож с костяной ручкой, с которым ходил на медведя, и опустился коленом на грудь упавшего Жирославича, который барахтался, стараясь встать. Александр крепко держал его пятерней за нос.

Вмешался владыка Спиридон. Он бросился вперед и, одной рукой обхватив Александра за шею, другой пытался удержать его руку:

– Побойся Бога, Ярославич! Оставь старика! Именем Господа заклинаю тебя: остановись! Не уродуй лика человеческого!

Александр встал, и все зашептали:

– Не тронул!

Обращаясь к владыке Спиридону, Александр решительно сказал:

– Пока я здесь, в Новгороде, я буду поступать так же с каждым Иудой-переветником, и пусть они пощады от меня не ждут.

Потом князь, обращаясь к Олексичу, крикнул:

– Гаврила, мы уходим!

В княжеских хоромах

Вернувшись на Рюриково городище, Ярославич поднялся к себе в хоромы, в главную гридницу, где юная княгиня Александра Брячиславна уже ожидала его за столом. Перед ней дымилась миска с ухой и рядом, прикрытый расшитым красными узорами полотенцем, красовался пышный пирог.

По одну сторону Брячиславны сидел Вадим, сверстник Александра, всегда скромный и обходительный.

Когда-то отец Вадима был любимым ловчим князя Брячислава Полоцкого и сопровождал его на медвежью охоту и волчьи облавы. Вадим отроком подрастал среди дружинников, постоянно бывал в княжеских хоромах, играл вместе с княжескими детьми. Они его любили за покладистый и кроткий нрав, а главное, за то, что он искусно вырезал ножом из липового дерева коньков, птичек и мужичка с дудкой. Не раз княгиня за это награждала Вадима медовым пряником.

Однажды на охоте разъяренный медведь подмял под себя ловчего, отца Вадима, и задрал его. Князь Брячислав захотел помочь осиротевшему мальчику и сказал Вадиму: «Дружинник из тебя не выйдет, я знаю, а иконописцем, быть может, ты станешь искусным. Будешь расписывать стены наших церквей, а это светлое, высокое дело. В Новгороде имеется хорошая иконописная мастерская, и в ней давно работает опытный изограф, отец Досифей. Вот к нему-то я тебя в науку и пошлю».

Вскоре Вадим поселился в Новгороде вместе со своей старой нянюшкой и начал работать под руководством отца Досифея, а когда прибыл князь Александр Ярославич со своей молодой женой, Вадим стал частым гостем в княжеских хоромах. С Александром его сближала любовь к книгам, и он каждый раз с волнением ждал, что князь покажет ему какую-нибудь новинку.

– Что, друже, давно не был? – обратился Александр к Вадиму, усаживаясь за стол. – Давно мы с тобой не толковали! Расскажи-ка нам теперь, многих ли святителей ты уже переписал? Мой тебе дружеский совет: учись у опытных стариков иконописному делу – и сам станешь большим искусником.

– Стараюсь и уже кое-чего достиг. Только отец Досифей, мой наставник, постоянно сердится, что я отхожу от установленных образцов; а я все хочу писать образа по-своему, как моя душа мне подсказывает. Много хожу по церквам и соборам здешним. Многое мне нравится. Какие краски дивные! Всё в новгородских церквах радует глаз и снаружи и внутри. В Полоцке у нас такого не было.

Когда обед кончился, Александр, взяв Вадима под руку, шепнул ему: