Виктория Холт - Королева-распутница Страница 14

Циничный муж и безучастная жена были торжественно уложены в постель. Его друзья-гугеноты и ее фрейлины-католички удалились; молодожены остались одни.

Неяркое сияние свечей льстит ему, подумала Марго; она не верила в то, что сможет терпеть его в непосредственной близости от себя. Она не хотела, чтобы эти грубые руки касались ее. Жесткие волосы мужа разительно отличались от мягких кудрей Генриха де Гиза. Почему Наваррец не пользуется духами, уж если он не уделяет большого внимания своему туалету?

Он наблюдал за ней, решив отвечать на ее безразличие собственным равнодушием.

— Видишь, — произнес он наконец, — бракосочетание все-таки состоялось. Я помню, как давно, когда мы вместе ехали в Байонн, ты выдернула у меня волос и поклялась, что скорее умрешь, чем выйдешь за меня замуж.

— Я не знаю, — грустно ответила она, — что для меня хуже: умереть или находиться сейчас здесь.

Он засмеялся.

— Не представляю, чтобы ты согласилась умереть… до окончания церемонии!

Она внезапно тоже рассмеялась.

— Наверно, мне следовало оказать — сразу по ее завершении.

Между ними в это мгновение возникло некоторое понимание. Она выдала наличие у нее чувства юмора, сходного с чувством юмора Генриха, и столь сильного, что ей не удалось подавить его и сыграть избранную для себя роль до конца.

— Я не видел никого веселее тебя на сегодняшнем балу.

— Я научилась играть роль, которую навязали мне. Ты бесстыдно преследовал мадам де Сов. Уверяю тебя, это заменили многие. Ты вел себя неприлично в день свадьбы. Во всяком случае, для Парижа. Возможно, в твоем далеком Беарне…

— Теперь это ваше королевство, мадам.

— Возможно, в нашем провинциальном Беарне галантность, элегантность и хорошие манеры не в цене; но я хотела бы, чтобы здесь, в Париже, ты обращался со мной уважительно. Я стала твоей женой.

— Весьма неохотно, — напомнил он ей.

— И королевой Наварры.

— Менее неохотно, — вставил Генрих, и она позволила себе улыбнуться.

— Я хочу, чтобы ты знал: что касается меня, го я согласилась на брачную церемонию только ради короля и моей матери. Я хочу, чтобы наш брак оставался чисто государственным, формальным… я имею в виду…

— Мне вполне ясно, что ты имеешь в виду, — сказал он, опираясь на локоть и глядя на Марго.

— Надеюсь, ты будешь уважать мои желания.

— Не беспокойтесь на сей счет, мадам. Могу я пожелать вам спокойной ночи?

— Спокойной ночи, — сказала она.

Марго сердилась на Генриха. Он мог бы продемонстрировать сожаление, если не пожелал уговорить ее. Он обладал дурными манерами, был дикарем, провинциалом. Она чувствовала себя оскорбленной тем, что ее выдали за такого человека, пусть даже короля.

Марго посмотрела на расшитый полог кровати; она дрожала от гнева.

Помолчав, он сказал:

— Я замечаю вашу неспособность успокоиться, мадам. Должен ли я объяснить это тем, что я недостоин находиться в этой кровати, или ваше состояние вызвано тем, что вы желаете меня?

— Несомненно, не этим, — резко произнесла Марго, однако она обрадовалась, что он заговорил снова.

— Умоляю тебя, не сердись на меня слишком сильно, — попросил Генрих. — Мы, люди с королевской кровью, не можем выбирать себе супругов по нашей воле. Мы должны получать удовольствие от того, что предлагают нам.

— Получать удовольствие! О чем ты говоришь?

— Улыбайся, а не хмурься. Наслаждайся дружбой, если нет любви.

— Ты испытываешь ко мне дружеские чувства?

— Если ты протянешь мне руку дружбы, я не оттолкну ее.

— Думаю, это лучше, чем быть врагами, — согласилась она. — Но возможна ли между нами дружба? Мы исповедуем разные веры.

Он откинулся на атласную подушку и положил руки под голову.

— Вера? — усмехнулся Генрих. — Какое отношение имеет к нам вера?

Она удивленно приподнялась.

— Не понимаю вас, месье. Вы ведь гугенот, верно?

— Я — гугенот, — ответил он.

— Тогда вам известно, что я имею в виду, говоря о вере.

— Я гугенот, — продолжил он, — потому что гугеноткой была моя мать. Дорогая Маргарита, если бы ты была ее дочерью, ты бы тоже стала гугеноткой. Если бы я был сыном твоего отца, я стал бы католиком. Все очень просто.

— Нет, — возразила она, — некоторые люди меняют свою религию. Твоя мать сделала это. Даже Гаспар де Колиньи исповедовал когда-то католицизм.

— Фанатики могут менять веру, но мы, дорогая жена, и подобные нам не относимся к их числу. Мы сходны в том, что оба любим жизнь. Хотим наслаждаться ею; вера способна помешать этому. Поэтому она не слишком важна для нас. Ты — католичка; я — гугенот. Ну и что? Ты знаешь, чего ты хочешь от жизни, и получаешь это. Я — такой же, как ты. Вера для нас — не главное в этой жизни, Маргарита. Кое-что отделено от нее.

— Я никогда не слышала подобного суждения! — заявила Марго. — Так считают все гугеноты?

Он засмеялся.

— Тебе известно, что это не так. Они более фанатичны, чем католики, если это возможно. Это только мое личное суждение… и, возможно, твое.

— Но я думала, что ты… как сын твоей матери…

— Во мне соединено много людей, Марго. С королем я — один человек, с твоей матерью — другой, с господином де Гизом — третий. И я готов быть четвертым с тобой, моя добрая жена. Понимаешь, в детстве у меня было восемь кормилиц, я питался молоком восьми разных женщин. В этом теле, которое, увы! — не нравится тебе, находятся восемь разных мужчин. Я сочувствую тебе в том, что я не так высок и красив, как господин де Гиз.

— А я сожалею, что у меня нет голубых глаз и золотистых волос мадам де Сов.

— Верно, у тебя черные волосы, — с насмешливым сожалением сказал он и лукаво добавил: — Однако они не так уж плохи. Но мы отклонились от темы нашей беседы. — Я предпочел бы говорить не о любви, а о дружбе.

— Ты считаешь, что поскольку я не могу любить тебя как мужа, я должна видеть в тебе просто друга?

— Я убежден, что для нас было бы безумием бороться друг с другом. Я — король Наварры; ты — королева. Ты, как хорошая жена, должна блюсти мои интересы; будучи умной супругой, ты будешь делать это, дорогая Марго, поскольку с сегодняшнего дня мои интересы стали твоими.

— Интересы?

— О, послушай! Тебе известно, что мы живем в паутине интриг. Зачем, по-твоему, твои братья и мать вызвали меня сюда?

— Чтобы ты мог жениться на мне.

— А зачем им понадобился этот брак?

— Ты знаешь это… чтобы объединить гугенотов и католиков.

— Это единственная причина?

— Я не знаю другой.

— А если бы знала, поделилась бы ею со мной?

— Это зависит от обстоятельств.

— Да. От того, выгодно ли тебе оказать мне это. Но теперь у нас появились общие интересы, моя королева. Если я потеряю мое королевство, с тобой произойдет то же самое.

— Верно.

— Значит, ты поможешь мне сохранить то, что принадлежит нам обоим?

— Вероятно, да.

— Ты убедишься в том, что я — весьма покладистый супруг. Разумеется, нам необходимо провести эту ночь вместе — этого требует этикет вашего королевского дома. Иначе, несмотря на всю мою терпимость, мне придется покинуть тебя. Но эта ночь будет единственной в нашем браке. Ты меня понимаешь?

— Ты хочешь оказать, что не будешь вмешиваться в мою жизнь, а я не должна вмешиваться в твою? Это звучит разумно.

— Если бы все люди были столь разумны, — со смешком сказал король Наварры, — на свете было бы гораздо больше счастливых браков. Я не стану препятствовать твоей дружбе с господином де Гизом, но ты, восхищаясь его красотой, очаровательными манерами, элегантностью, будешь помнить, что этот джентльмен, являясь другом принцессы Маргариты, может оказаться врагом королевы Наваррской.

— У мадам де Сов прекрасные глаза, — холодным тоном отозвалась Марго, — у нее отличные золотистые волосы; но известно ли тебе, что она — главная и самая искусная шпионка моей матери?

Он взял руку Марго и пожал ее.

— Я вижу, что мы понимаем друг друга, моя дорогая жена.

Свечи оплывали; Марго пробормотала:

— Это — большое утешение.

— Возможны и другие утешения, — отозвался он.

Она помолчала; Генрих склонился над Марго и поцеловал ее.

— Я бы этого не хотела, — сказала она.

— Поверь мне, это всего лишь требование этикета.

Марго засмеялась.

— Несколько свечей уже погасли, — заметила она. — В полумраке ты выглядишь иначе.

— Ты тоже, любовь моя.

Они помолчали, потом Генрих приблизился к девушке.

— Если я соглашусь, то лишь потому, что мы — король и королева и этикет налагает на нас определенные обязательства, — сказала Марго.

— Что касается меня, — отведал Генрих, — то я считаю невежливым, лежа в постели с дамой, сопротивляться… требованиям галантности. Ты меня понимаешь?

Она отодвинулась от него, но он крепко обнял ее.

— Галантность Беарна и французский этикет… вместе они неотразимы, любовь моя, — прошептал Генрих.