Николай Брешко-Брешковский - Дикая дивизия Страница 14

- Я? Ах, да... Нет, ни о чем. Так... Но я слушаю вас, Юрочка, продолжайте.

Но Юрочка не спешил продолжать: улыбнувшись, поправил свой кинжал. Только теперь он заметил, что его собеседница, хотя и пытается скрыть свою заинтересованность Тугариным, но заинтересована им несомненно Он знал о связи Лары с вылощенным капитаном генерального штаба и от всей души хотел, чтобы Лара увлеклась Тугариным. Во-первых, капитан был ему антипатичен, а во-вторых, он, Юрочка, относился к Тугарину с чувством, близким к обожанию.

- Да! - вспомнил Юрочка: - Это было после взятия нами Станиславова. Значительно позже. Мы успели также значительно, отойти. Штаб нашей бригады стоял в Червонограде, имении княгини Любомирской. Какой дворец! Какие оранжереи! Библиотека! Настоящее магнатовское гнездо! Сама княгиня покинула Червоноград, не успев даже вывезти свои драгоценности. Мы, как могли, бережно относились... В ее спальне и будуаре никто из нас не ночевал. И вот мы свертываемся и уходим. Нас сменяет штаб пехотного полка под командой полковника генерального штаба. Не помню уже, как и почему мы с Тугариным уходили последними... Уже поданы были лошади, уже водворялись наши заместители. Из комнат княгини доносился какой-то шум, кто-то чего-то взламывает... Не хозяйничает ли напоследок кто-нибудь из наших "туземцев"? Входим... и вот, я вам доложу, картина: застаем полковника генерального штаба в тот момент, когда он вытаскивает из им же взломанного туалетного ящика жемчужную нитку. Надо было видеть Тугарина. Бешеный стал. А полковник успел уже сунуть нитку в карман своего френча...

- Грабежом занимаетесь, негодяй! Какой вы пример подаете своим нижним чинам? - загремел Тугарин.

Полковник на секунду сконфузился, а потом ,нагло:

- Ротмистр, как вы смели войти без разрешения? Потрудитесь немедленно удалиться.

- А вы потрудитесь немедленно положить назад то, что украли.

- Вон отсюда!

- Ах, вон! - света не взвидел Тугарин и огрел полковника плетью. Тот за револьвер. Тугарин плетью по руке, да так, что револьвер выпал.

Полковник орет:

- Я вас предам полевому суду!

Но это, конечно, была пустая угроза. Полковнику невыгодно было раздувать скандал. Так он и проглотил два удара нагайкой и еще жемчужную нитку вернул. Но не в этом дело. Были офицеры, пятнавшие себя грабежом, были и будут. А важно: кто отважится избить командира полка в условиях военного, времени? Для этого надо быть Тугариным. Поступок безумный...

- Но сколько в этом безумии благородства! - с восхищением вырвалось у Лары.

Потом она спросила: , - А как зовут негодяя?

- Полковник Нейер.

- Как? - и Лара густо и горячо покраснела.

- Полковник Нейер.

- Высокий блондин?

- Да. Вы его знаете?

- Нет... Но... видела, встречала

Откровенная женщина

В Царском саду было тихо. Дальше голоса и звуки города подчеркивали тишину. Если бы не эти голоса и звуки, сад мог бы сойти за опушку горного леса - так все было здесь и хаотично, и мощно, и почти первобытно.

Внизу дышал прохладой и сыростью глубокий овраг, и подступали вплотную гигантские, в несколько обхватов, дубы и липы. Их густая зелень нехотя пропускала яркие трепетные пятна полуденного солнца. Вековые деревья вот-вот рухнут в бездну, и только корни, могучие, переплетенные, глубоко ушедшие в рыхлый чернозем, удерживали их. Часть этих корней обнажилась, и они клубками змей тянулись из-под земли.

Лара и Тугарин стояли рядом. В лиственный просвет они видели внизу, в тысяче шагов от себя, шумную зыбь Днепра, железное кружево нависшего над рекой моста и заднепровские дали, Бог знает где сливавшиеся с лазурью небес.

Лара смотрела перед собой. Тугарин смотрел ,на нее.

- О чем вы думаете, Лариса Павловна?

- О чем? - встрепенулась она, - думаю, как притягивает и такая глубина, и такой необъятный простор. Но глубина как-то волнует и тревожит. Неспокойно, тянет вниз, мучительно, неудержимо. А простор хочется созерцать долго, долго... Почему? Он действует благостно, как-то именно благостно. Мне кажется, это у всех так...

- Нет, не у всех. Возьмите какого-нибудь тусклого чиновника. Этот, наверное, не подойдет к самому краю обрыва, как вы. Что же касается далей, он закроется от них газетой и будет читать хронику убийств или отдел наград и производств по службе. Нет, эти ощущения - удел натур ищущих, буйных, дерзающих... , - Неужели я буйная, дерзающая, ищущая? - с какой-то несвойственной ей конфузливой кротостью и с какой-то улыбкой вырвалось у нее.

- Я мало знаю вас, вернее, совсем не знаю, но думаю, что да.

- Чтобы так думать...

- Надо иметь какие-нибудь основания? - подхватил Тугарин. - Извольте! Я наблюдал вас и на раздаче подарков, и на обеде в Черкесском полку. Я видел, как мужчин тянуло к вам, но это не было только... как бы вам сказать, любопытство одной голой чувственности...

- Вам угодно, кажется, сказать, - подхватила на этот раз Лара,, - что у них явилось желание заглянуть в бездну?..

- Вот, вот. Вы так же волнуете и притягиваете, как вас самих притягивает и волнует... - он сделал широкий жест по направлению к обрыву и тотчас же прибавил: - А вы все-таки сделайте шаг назад, не то сорветесь, и я не успею подхватить вас.

Лара машинально последовала его совету и спросила с каким-то вызовом:

- А вы?

- Что я?

- Тогда, на обеде, и вы испытывали такое ,же желание заглянуть в бездну?

- Зачем этот вопрос? Кокетство? Вы же сами знаете силу своего обаяния.

- А вдруг бездна окажется высохшим ручейком с плоскими берегами?

- Во-первых, не окажется. А во-вторых, допустим даже и так. Надо жить сегодняшним днем и, если он даст мне иллюзию, то какое мне дело до завтра с его обманом, с его крушением иллюзий?

- Это вообще ваша теория или применительно ,к военному времени, в том смысле, что надо ловить момент, ловить наслаждения? Сегодня, сию минуту. Завтра будет уже поздно, завтра может ничего не быть.

- Мой взгляд всегда был таков, но, слов нет, война укрепила его.

Она смотрела на Тугарина вдумчивым, оценивающим взглядом. Вот мужчина с головы до ног. Весь, весь с его энергичным, волевым помещичьи-кавалерийским загорелым лицом, со стройным и сильным телом, в короткой черкеске, в папахе, надвинутой на уши, как носят горды. Это сообщало ему что-то воинственно-звериное. И вот, неглупый и небанальный, он может схватить ее и, сжимая в беспомощный человеческий комочек, бросившись со своей добычей туда, где-гуще деревья, грубо взять, насильнически, как брали фавны дриад, как брали амазонок центавры.

И ее чуть насмешливый взгляд был так выразителен, так говорящ, что он спросил: - Что вы хотите сказать?

- Я только подумала, но, если вас интересует, скажу. Вы задали весьма любопытный вопрос. Это вечное, оно всегда останется: взаимное непонимание. Мы, женщины, и вы, мужчины, говорим на разных языках. Вы обыкновенно начинаете с того, чем мы кончаем. Вы идете прямо к телу и очень редко через тело к душе, чаще всего ограничиваясь одним только обладанием. Мы же идем к телу через душу. Сначала любовь, а уже потом чувственное наслаждение и восторги, как следствие любви. Будем откровенны: вы желаете меня, но если бы я позволила себя взять - я не говорю отдалась бы - на другой, на третий день, по дороге в вашу дивизию, вы так же взяли бы в поезде первую попавшуюся женщину. Имейте мужество сознаться. И это вы, Тугарин, далеко не такой, как все. Что же сказать о всех?

- Пусть так! - согласился он с тем же вызовом, который за минуту был у нее. - Но тогда будем же до конца откровенны. Сказанное вами только что полно красоты и поэзии. Но вы-то, вы сами, всегда были верны этой красоте и поэзии?

- Нет, не всегда, должна покаяться, не всегда!

- Так почему же отгораживаетесь от меня барьером сложных чувств? Почему не смотрите на меня, как на тех, других?

- Потому, что вы сами не пожелали бы очутиться в роли тех, других, в сущности, унизительной роли. Тем я позволяла, к тем я снисходила. Порой из жалости, порой из вежливости Порой это был каприз, вспышка... как тот...

- А я не подхожу ни под одну из этих рубрик? - спросил он с вымученной усмешкой.

- Ни под одну.

- Можно узнать, почему?

И его тон, и улыбка не понравились ей. Слов- но какая-то сетка мешала ему смотреть на нее рябила и туманила взгляд.

Прислонившись к дереву и подняв голову Лара почти надменно ответила:

- Ну вот, не хватало только еще, чтобы вы начали меня презирать. Будь с вами откровенной, с мужчиной, и разве можете вы оценить откровенность? Вы предпочитаете, чтобы вам лгали; хотя сами зачастую не верите в эту ложь. Дайте мне закончить, - повелительно пресекла она попытку перебить ее. - Я вам сейчас нарисую схему. Двое: женщина с таким же прошлым, как мое... а, может быть, с еще более богатым, и мужчина, подобный вам. Она желает его увлечь, он желает быть ее любовником. Если она, как я, вдова, она говорит, что безумно любила мужа и только его одного. Иногда, в виде исключения, допускается еще одно глубокое и сильное чувство. И это тешит вас, ваше мужское самолюбие. Вот, мол, какой я! Я разбудил в этой недоступной женщине то, чего и не могли сделать другие. Милый Анатолий Васильевич, поверьте мне, как жестоко смеются эти женщины в душе или в откровенных беседах с подругами. Я не из их числа. Я не унизилась бы до такой комедии. Одно из двух: или я нравлюсь, какая есть, или совсем ничего не надо. Вот вам мой ответ. А теперь, - меняя позу выражение лица и звук голоса, молвила она, теперь пойдем отсюда. Юрочка с компанией ждут нас завтракать. Мы не спеша пройдемся по Крещатику и... который час? Половина первого... к часу будем в "Континентале".