Кейт Уиггин - Ребекка с фермы «Солнечный ручей» Страница 14

— Вот и я тоже рада, что наконец решилась, — заметила Джейн, чувствуя, что надо действовать, пока не сошел на нет добрый порыв, — и я вновь повторю, что твои слова противостоят и хорошему воспитанию, и истинной христианке.

Небесный гром, пророкотавший в этот момент над самой крышей дома, не так потряс Миранду, как кроткое слово Джейн, обращенное к ее совести. И воистину правы те люди, которые высказывают наболевшее не часто, а лишь когда уже невозможно молчать.

Ребекка устало поднялась по ступенькам «черной» лестницы, затворила двери своей спальни и дрожащими пальцами принялась стаскивать с себя уже ставшее любимым розовое платье. Девчушка никак не могла распутать «морской узел» шейного платка, она буквально ломала себе руки, дотягиваясь до пуговок, пришитых сзади, между лопатками и талией. Ее носовой платок превратился в жесткий комок: его приходилось то и дело прикладывать к глазам, чтобы, не дай бог, не посадить соленых пятен на купленный столь дорогой ценой наряд.

И вот она бережно разгладила розовое платье, расправила кружевную оборку у выреза и еще пуще разрыдалась, жестоко страдая от грубости жизни. Под ногами на полу валялась увядшая роза. Взглянув на нее, Ребекка подумала о том, что больше нет у нее ни этого прекрасного цветка, ни этого счастливого дня. Пожалуй, главной чертой натуры Ребекки было умение придавать вещам символический смысл. Ребекка положила цветок в ящик с платьем, как бы похоронив вместе с розой тяжелые, грустные воспоминания. К поэтической интуиции ребенка уже примешивалась зрелая женская чувствительность.

Она собрала волосы в два привычных «поросячьих хвостика», убрала свои лучшие туфли (к счастью, не подвергшиеся нападкам) и стала уже подумывать оставить навсегда кирпичный дом и вернуться на ферму. Конечно, нечего было надеяться, что ее примут там с распростертыми объятьями. Но она постарается взять все обязанности по дому в свои руки, а Ханну пусть отправят в Риверборо на ее место. «И дай Бог, чтобы они с тетей пришлись друг другу по нутру!» — говорила она в запале мстительного чувства.

Сидя у окна, Ребекка пыталась составить план ближайших действий. Над горой полыхнула молния, и струи воды, обгоняя друг друга, побежали по молниеотводу. И это тот самый день, который с утра одарил ее столькими радостями! Каким удивительным розовым цветом освещала утренняя заря подоконник, сидя на котором Ребекка учила урок и думала о том, как прекрасен мир. Ах, это золотое утро! Как сумело оно преобразить неприглядную классную комнату в обитель красоты! А как порадовала мисс Дирборн сценка, разыгранная под руководством Ребекки близнецами Симпсонами. Впервые ей доверили оформить классную доску — и она не ударила в грязь лицом: как здорово она придумала перерисовать фигурку Колумбии с сигарной коробки. А тот упоительный миг, когда ей зааплодировала вся школа!

А днем! Успех за успехом, начиная с того момента, как Эмма Джейн, увидев ее в новом наряде, сказала, что «Бекки красива как картинка».

Ребекка вновь пережила разные подробности утренних и дневных торжеств, в особенности свой диалог с Эммой Джейн и то, как она украсила ветками печку, превратив ее на время в мшистый пригорок, на котором сидела, наблюдая за пасущимися овцами, деревенская девочка. Этот мшистый печной пригорок замечательно помог Эмме Джейн Перкинс войти в роль маленькой пастушки. Какая у нее была хорошая, уверенная речь в этой сценке: И такой это был естественный и благородный жест, когда она снимала кольцо с гранатом и дарила горожанке. А сама Ребекка! Как фантастически правдоподобно она складывала свой зонтик и, убыстрив шаг, приближалась к изумленной пастушке!

И вот, казалось бы, тетю Миранду должно радовать, что племянница, взятая в кирпичный дом с маленькой фермы, делает в школе такие успехи. Но куда там! Разве ей угодишь? Итак, решено. Завтра она попросит мистера Коба отвезти ее в дилижансе в Мейплвуд, а оттуда она с помощью кузины Энн как-нибудь доберется и до фермы. Конечно, тетушки не позволят ей так поступить. Что ж! Тогда ей придется сейчас тайком ускользнуть из дома, заночевать у Кобов и рано утром, еще до завтрака, двинуться в путь.

Без долгих раздумий и без сожаления она надела свои старые платье и жакет. Потом завернула в непромокаемую бумагу ночную рубашку, расческу и зубную щетку и бросила сверток в окно.

Комната Ребекки находилась на втором этаже. Расстояние до земли не опасное, и если нельзя иначе, то она не побоится выпрыгнуть из окна. Вообще-то, все даже проще. Недавно сосед залезал на крышу прочищать водосточный желоб и оставил планку, прибитую к стене между окном и навесом бокового крыльца. Так что прыгать и не придется.

Из столовой доносилось стрекотание швейной машины, а на кухне ритмично стучал о доску нож — рубили мясо. Определив по звукам местоположение обеих тетушек, Ребекка протиснулась в оконный проем, ухватилась за молниеотвод, поставила ногу на «вспомогательную» планку, прыгнула на сводчатый навес над порогом и по зарослям жимолости, как по лестнице, соскочила на тропинку под удары грома и вспышки молний. Она не очень-то соображала, что ей делать дальше.

Джеремия Коб сидел возле кухонного окна и ужинал в одиночестве. Матушка — подобно многим пожилым людям, он так называл свою жену — отлучилась из дому, ее попросили посидеть с больным соседом. Мамой миссис Коб была лишь для маленького могильного камня на церковном кладбище, на котором высечены были трогательные слова:

САРРА ЭНН,

любимая дочь Джеремии и Сарры Коб,

скончалась одного года пяти месяцев от роду.

Но прозвище «матушка» было ей приятно как напоминание о том кратком времени, когда она пребывала на вершине счастья.

Дождь продолжал лить, и, хотя часы еще не пробили пяти раз, небеса потемнели, как в полночь. Подняв глаза от блюдца, из которого Джеремия по старой привычке отхлебывал чай, он неожиданно увидел в дверном проеме девичью фигурку.

Старик не сразу узнал в гостье Ребекку. Девочка казалась живым воплощением скорби: глаза у нее распухли, черты лица заострились. И лишь когда до него донесся знакомый голос: «Пожалуйста, впустите меня, мистер Коб!» — старик сообразил, кто перед ним.

— О, юная леди, моя пассажирка! — воскликнул он. — Но как же ты могла в такой вечер выйти из дому? Ты же мокрая, как гренок в молоке! Погоди, я затоплю печку… Как раз хотел разогреть что-нибудь себе на ужин: я сегодня один, без матушки. Она дежурит у постели Сета Страута. Давай-ка мы твою мокрую шляпу повесим сюда, на гвоздь. Теперь вешай жакет на спинку стула, а сама садись к печке, тебе надо как следует просохнуть.

Такое многословие было совсем не в характере дядюшки Джерри, но он увидел заплаканное детское лицо, заглянул в покрасневшие глаза — и его большое сердце откликнулось на беду прежде, чем он узнал, что же случилось.

Ребекка продолжала стоять, не произнося ни слова, и лишь когда дядюшка Джерри вновь сел за стол, она, уже не имея сил сдерживать себя, выкрикнула:

— Мистер Коб! Я сбежала из кирпичного дома. Я должна вернуться на ферму. Не могли бы вы приютить меня на ночь, а рано утром отвезти на дилижансе в Мейплвуд? Мне нечем вам заплатить сейчас, но потом я достану денег.

— Ну, из-за денег мы не станем ссориться, — проговорил в ответ старик, — но у нас ведь была на очереди, сколько я помню, поездка в низовья, а не в верховья…

— Я теперь уже никогда не увижу Миллтаун! — зарыдала Ребекка.

— Давай-ка присаживайся ко мне под бок и выкладывай все по порядку. Сюда вот, на табуретку, и валяй от начала до конца!

И Ребекка, прижавшись к его колену, поведала обо всех своих горестях и бедах. Для ее страстной и неуемной души история эта была настоящей трагедией, но она изложила ее правдиво, не допуская преувеличений.

Глава X. Радужные мосты

Все время пока Ребекка рассказывала, дядюшка Джерри кашлял и скрипел стулом, однако он следил за собой, чтобы не слишком воодушевлять девочку изъявлениями сочувствия. Лишь однажды у него вырвалось: «Бедняжечка! Что бы нам такое для нее сделать?»

— Вы ведь отвезете меня в Мейплвуд, да, мистер Коб? — жалостным тоном проговорила Ребекка.

— Не волнуйся! — отвечал старик, у которого уже вызрела в уме маленькая хитрость. — Уж как-нибудь я позабочусь о моей хорошенькой пассажирке. Тебе надо сейчас что-нибудь съесть. Намажь-ка хлеб томатной пастой и придвинься к столу. Или нет — будь добра, сядь на матушкино место и налей мне горячего чаю.

Мышление мистера Коба устроено было несложно и ум пребывал обычно в лености — до тех пор, пока его не пробуждало чувство любви или сострадания. В настоящем случае оба этих чувства сплотились воедино, и старик, сетуя в душе на свою несообразительность и молясь, чтобы Небо даровало ему чуть больше догадливости, двинулся в потемках наугад, уповая всецело на Провидение.