Джин Плейди - Королева Шотландии в плену Страница 14

— Большая лодка не очень надежно пришвартована, сэр Вильям. Любой без труда может отвязать ее. Я предлагаю закрепить ее понадежнее. Если мы этого не сделаем…

— Вы что-то заметили, Драйсдэйл?

— Ну, сэр Вильям, я не уверен. Я просто хотел удостовериться.

Сэр Вильям с любопытством посмотрел на него.

— Вам лучше рассказать мне, Драйсдэйл.

— Возможно, это просто игра моего воображения, сэр Вильям, но мистер Джордж, кажется, необычайно заинтересовался этой лодкой, а любому видно невооруженным взглядом, что…

— Королева — весьма желанная женщина, — вздохнул сэр Вильям, — а мой брат изображает из себя юного рыцаря… Вы это имели в виду, не так ли?

Драйсдэйл кивнул.

— Мне бы не хотелось, чтобы этот юный глупец попал в беду, — сказал сэр Вильям.

— Там, где появляется королева, жди беды, сэр Вильям. Что я должен предпринять?

— Закрепите лодку понадежнее, усильте охрану и следите за моим младшим братом. Я тоже это сделаю. Пока этого достаточно. Не дай бог, милорд Морэй услышит об этом. Он не поймет эмоций влюбленного юнца. Такие, как мы с вами, Драйсдэйл, более снисходительны. Это могло бы стоить мальчику жизни.

— Хорошо, сэр Вильям.

— Но помните, мы предупреждены.

Джордж лежал, вытянувшись на траве, задумчиво глядя на крепость. Она сидела на окне с вышиванием в руках.

Он провалился! Джордж твердил себе: «Каким же бездарным глупцом она меня считает!» План мог оказаться удачным, так надо же было ему вызвать у них подозрения тщательным осмотром лодки. Теперь, когда они подозревают его, ему придется придумать нечто гениальное, если он собирается даровать ей свободу.

Но он обязательно сделает это: он уже твердо решил. Он представлял себя рядом с ней, защищающим ее до конца их жизней, с обнаженной шпагой против любого, кто пойдет против нее. Единственное, о чем он просит, позволить ему быть ее рабом. Когда она уедет из Лохлевена, он поедет с ней; неважно, в качестве кого — его это не волнует. Он готов стать ее пажом, поваренком… кем угодно — он просит только разрешения быть с ней.

Глухое покашливание вблизи вывело его из рыцарских мечтаний. Он нахмурился. Ему было не до юного Вилли, поэтому он игнорировал мальчика, растянувшегося рядом с ним, до тех пор, пока тот не стал немелодично свистеть. Тогда Джордж воскликнул:

— Ради бога, помолчи!

Вилли приподнялся на локтях и закрыл лицо руками.

— Ты — глупец, Джорди Дуглас, — заявил он. — Знаешь, это был неважный план.

— Что ты имеешь в виду?

— Надумать убежать на лодке, а затем позволить старику Драйсдэйлу узнать об этом, ежечасно рассматривая старое суденышко, желая убедиться, достойно ли оно везти твою королеву.

— Так ты знал?

— Эй, Джорди Дуглас, на что же тогда у меня эта пара глаз, как ты думаешь? Если бы я собирался сейчас освободить мою королеву, то поступил бы совсем иначе.

— Ты освободил бы королеву!

— А почему бы и нет, Джорди Дуглас? Я могу донашивать твои старые бриджи, но во всем остальном я все-таки мужчина, а она — красотка, хотя и королева.

Джордж вскочил на ноги, но Вилли оказался проворнее. Джордж поднял руку, чтобы стукнуть мальчика, но Вилли увернулся; он остановился чуть поодаль, дерзко усмехаясь и готовый убежать.

«Я действительно вел себя как дурак, — подумал Джордж. — Даже Вилли справился бы с этим лучше».

Наступил декабрь, и как-то, сидя за вышиванием вместе с Сетон, Мария сказала:

— Мне придется ждать до весны, прежде чем я смогу надеяться бежать отсюда. Какой долгой покажется зима.

— Следующие три месяца пролетят быстро, — успокаивала ее Сетон.

— Так трудно выносить однообразие день за днем, смотреть ежечасно в окно и видеть все ту же гладь озера. О, какое счастье, что ты со мной. Мне очень нравится Джордж, и леди Дуглас кажется хорошей приятельницей, насколько ей позволяет любовь к нашему регенту. Но иногда мне очень грустно.

Мария не упомянула Ботуэлла, но она думала о нем. В последние недели у нее появилось предчувствие, что она его больше никогда не увидит. Джордж передавал ей новости с материка — никто не мог прекратить это, — и она знала, что Морэй послал Керколди Гранджского взять в плен ее мужа.

Ботуэлл, узнав о плане своего захвата, покинул Хантли и нашел временное убежище у Спайни вместе со своим дядей Патриком Хелберном, епископом Морэйским, который был не только его старым учителем, но и телохранителем. Он предпринял типичную для него попытку воспользоваться помощью пиратов для усиления военно-морских сил, приняв на себя командование флотом. И действительно, казалось, он сам мог бы, не колеблясь, стать пиратом. Он был способен создать массу неприятностей Морэю и его друзьям, поскольку они боялись Ботуэлла больше, чем кого-либо в Шотландии. Как часто Мария тосковала о силе, которую он мог бы дать ей, так же как и эротическое удовлетворение, испытав которое, она так часто жаждала его. Но заменить Ботуэлла не мог никто и никогда. Она сознавала это, и поэтому страх, что она его больше никогда не увидит, был острым, как физическая боль.

Но даже Ботуэлл оказался недостаточно подготовленным, чтобы противостоять могуществу Морэя, поэтому бежал к Оркнеям и Шетландам, где едва не попал в плен. Но Керколди, преследуя его по пятам, застрял в горах, а в это время Ботуэлл переплыл Северное море, был взят в плен командиром датчан на побережье Норвегии и переправлен в Берген. Там ему разрешили поселиться, но, к несчастью Ботуэлла, в Бергене оказалась некая Анна Торссен, и когда она услышала, что он находится в городе, то решила свести с ним старые счеты. Несколько лет назад изворотливый Ботуэлл заключил с ней нечто вроде брачного союза, воспользовался ее приличным состоянием, а затем бросил ее. Теперь его настигла расплата за грехи. Она возбудила дело против него, и, только пообещав ей выплатить содержание по возвращении в Шотландию, он смог избежать суда. Его выдворили из Бергена, и теперь он находился в Копенгагене.

Пока он был на свободе, у Марии еще оставалась надежда, но проходил день за днем, и упрямый Ботуэлл казался скорее человеком из мечты, чем реальностью. Порой она не могла даже думать о нем. Мария понимала, что ее жизнь сложилась бы иначе, если бы она не уступила Ботуэллу. Она позволила ему сделать себя рабыней собственных чувств, и это привело ее в Лохлевен… сюда, в замок посреди озера, где только компания женщин да непоколебимая преданность юноши с рыцарскими манерами могли до какой-то степени компенсировать все то, что она потеряла.

— До этого, — сказала она Сетон, — у меня никогда не хватало времени, чтобы оглянуться на свою жизнь, поэтому я так и не научилась искусству размышления. Жизнь проносилась слишком быстро, как будто я играла роль в одном представлении за другим. Теперь все иначе.

— Намного иначе, ваше величество.

— Я начала правильно понимать происходящее. Знаешь, Сетон, до сих пор я верила, что Морэй — мой друг. Какой дурой я была! Морэй мог бы освободить меня хоть завтра, если бы захотел. Конечно, он не желает делать этого, потому что, когда я окажусь на свободе, он потеряет власть. Всю жизнь братец Джемми жаждал власти, которая была ему недоступна, так как он — незаконнорожденный. Он всегда твердил себе: «Я бы мог оказаться на месте Марии, если бы я был рожден в законном браке».

— Он очень честолюбивый человек.

Мария засмеялась.

— Я впервые вижу моего братца Джемми таким, какой он есть на самом деле, и я знаю, что почти все, что он делал, было ступенькой к регентству. Это самое большее, чего он может добиться. Как хотелось бы ему стать Джеймсом VI, но этот титул принадлежит моему сыну. И все же у регента Морэя имеется полная власть, которая могла бы быть у него, если бы он стал Джеймсом VI. Мой сводный брат всегда мыслил трезво, Сетон. Что значит имя?

— Принести вышивание, ваше величество?

— Ах да, Сетон. Работа над этими красивыми сценами успокаивает меня, ты ведь знаешь. Я представляю, что нахожусь там… с нашими дамами и господами. Но, возможно, глупо искать успокоения. Наверное, мне стоит заняться планами.

— Планы готовятся, ваше величество. Когда наступит весна…

— А пока впереди еще вся зима, Сетон. Как мы переживем ее в этой мрачной тюрьме?

— Мы переживем, ваше величество.

«Да, — подумала Мария, печально улыбаясь, — поскольку у нас есть вышивание, музыка, наши надежды и преданность юного Джорджа Дугласа».

По острову носились свирепые ветры конца декабря, когда Морэй вновь приехал навестить сводную сестру.

На сей раз он появился с графом Мортоном и сэром Джеймсом Балфуром — двумя людьми, чьи поступки никоим образом не делали их приятными для Марии; и когда они вошли в ее комнату, она с трудом сдержала свой гнев.

Иногда из-за завываний ветра в замке было трудно расслышать друг друга. Она в упор посмотрела на Джеймса Балфура и тотчас вспомнила, что именно он предоставил дом в Кирк о'Филде, который стал местом убийства Дарнли. Он был судьей, устроившим развод Ботуэлла, чтобы тот мог жениться на Марии; за свои услуги он был назначен комендантом Эдинбургского замка. Но в Шотландии не было более гнусного предателя; судейский мозг Балфура был начеку, и он никогда не оказывался на проигрывающей стороне. Как только он узнал о поражении Марии и Ботуэлла, он тотчас сдал замок их врагам, прося в качестве награды Питервимский приорат, денежное вознаграждение для своего сына, а в случае суда над теми, кто причастен к убийству Дарнли, помилования для себя.