Уильям Нэйпир - Собирается буря Страница 14

— Греки до рождения Христа понимали это и создавали грустные и изумительные, трагические и правдивые истории. Ведь они, умные и великие люди, складывали песни даже о своем собственном горе, даже о своих несчастьях и скорби, о своей собственной семье, своих потомках. Греки лелеяли свою печаль, бережно хранили ее в сказках и передавали из уст в уста ночью возле огня, и души слушателей наполнялись грустью. Во время чтения появлялось ощущение, что их переполняет ощущение жизни. Вот где тайна: люди чувствуют внутри себя больше жизни, и собираются толпы, чтобы вновь послушать о горе и героизме, скорби и смехе, крушении и триумфе, обо всем, что сплелось и перемешалось, словно в клубке самой жизни. И рассказчик, повествуя об этом большому скоплению народа и касаясь сердцевины печали, трагедии, которая приключилась в этом мире, вызывает уважение. Его облик приобретает в историях великие и величавые черты. А те, кто слушают, воспринимают его как удивительного человека, который много путешествовал, а пережил еще больше. «Nulla maiestior quam magna maesta», — говорили древние римляне сотни лет назад, когда в них имелось понимание. «Нет ничего величественнее, чем великая печаль».

Внезапно речь оборвалась. Аттила повернулся и ушел от избранных в темноту степи прежде, чем они поняли, что происходит. Ушел вместе со своей трагической историей и великой печалью.

Глава 6

Шпионы

По возвращении в лагерь гуннов Аттила стал вновь властным и прагматичным.

Он только сейчас объяснил, что организовал нападение на Танаис ради похищения двух купцов. Следовало забрать пленных в лагерь и заставить учить избранных языкам империи, а затем отправить их в Рим в качестве шпионов. Сами узники были удивлены дерзкой самоуверенности верховного вождя.

Так зарождалась система тайного наблюдения Аттилы, которая в свое время охватила почти весь известный мир — от христианского царства Грузии на востоке до галльских берегов холодного Атлантического океана. Конечно, его сеть никогда не превосходила по масштабу и сложности комплекс, созданный секретными службами Константинополя, и не проникала, запуская дрожащие щупальца, на каждую важную встречу и в каждый дом в империи. Но для правителя-варвара обладать доступом к такому объему информации о своем неприятеле означало иметь реальную силу, о которой не смел даже мечтать любой другой чужеземец, сидя в закопченной палатке.

Аттила приказал, чтобы избитых и покрытых синяками византийских купцов тщательно перебинтовали, накормили и вымыли, а также дали им отдохнуть, словно паре украденных породистых лошадей. Он мельком полюбовался на работу и оценил мастерство, с которым был построен великолепный деревянный дворец за всего лишь восемь дней непосильного труда. Каган удовлетворенно кивнул, стоя рядом со своими пятью женами.

Правительница Чека приблизилась к Аттиле и взяла под руку, когда тот поднимался по ступеням и входил через резные деревянные двери дворца. Это противоречило всем обычаям — жена шествовала рядом с мужем. Но правительница не была обычной замужней женщиной.

На следующее утро Аттила назначил надсмотрщика над шпионами, которых собирался отправить в империю. Им стал Гьюху. Хитрый советник выбрал двадцать мужчин и, к удивлению многих, двадцать женщин племени. Он изолировал каждую группу в отдельной палатке на краю лагеря, где их учили говорить, понимать и даже писать по-гречески и на латыни. К ярости мужчин, у женщин это получалось лучше. Казалось, они получали удовольствие от науки о странных значках, которые их наставник поневоле Зосим рисовал мелом на грифельных досках.

Не предупреждая заранее, Аттила сам несколько раз посещал палатки с испуганными педагогами и внезапно заговаривал с учениками на обоих языках. Люди удивлялись, их души наполнялись суеверным трепетом, ведь каган в совершенстве владел и латинским, и греческим, словно римлянин. Ученики отвечали, вначале заикаясь, но затем, по прошествии многих недель, все с большей твердостью и уверенностью.

Однажды Аттила увидел, что Гьюху свел две группы вместе, мужчин и женщин, приказав общаться между собой на двух языках. Верховный вождь спросил своего помощника, почему тот так сделал.

— Вполне вероятно, — ответил Гьюху, — тот или другой из похищенных купцов по злобе мог научить наших людей неправильно. Поэтому их бы поймали, когда придет время путешествовать по империи. Но сейчас мы уверены: обе группы запомнили одно и то же — и без ошибок.

Аттила язвительно улыбнулся:

— Мудрый Гьюху, подозреваешь, что один хитрее другого…

Избранный не обратил внимания на двусмысленный комплимент.

— Но почему, мой господин, вы сами не могли просто научить наших людей двум имперским языкам, ведь вы говорите так превосходно и бегло?

Аттила глянул на льстеца.

— У меня есть чем заняться.

Наступила зима, степи покрылись шестью дюймами снега на четыре долгих, горьких месяца. Говорят, в Скифии на самом деле только два времени года: время огня и время льда. Тихие весна и осень настолько коротки, что в этой стране крайностей едва ли заметны. Черные войлочные палатки были завалены снегом. По бесконечным заснеженным равнинам лишь изредка мелькали горностаи.

Однажды вечером Аттила созвал двадцать мужчин и двадцать женщин к себе в новый деревянный дворец, дав каждому тяжелый кошелек с золотом. Однако каган приказал в следующий раз одеться просто. Затем он отправил их на юг, где стояла суровая зима, пошутив, что у соглядатаев появится возможность оценить солнечный свет средиземноморских стран.

Некоторые из мужчин и женщин отправились как муж и жена, другие — как брат и сестра, третьи, как казалось, являлись родственниками. Верховный вождь позаботился, чтобы никто не шел в одиночестве. Аттила послал их на юго-запад, в великие города империи — Сирмий, Константинополь, Равенну, Медиолан и даже в сам Рим, либо далеко на запад — в Тревер или Нарбон, далеко на юг, в жаркую и пыльную Антиохию и Александрию. Сколь странны эти места для степных всадников!

Каган велел ученикам найти работу писцов или слуг у богатых и могущественных людей, втираться в доверие повсюду, где они оказывались: в дома сенаторов, патрициев, землевладельцев, епископов и префектов. Они станут называть себя лишь «жителями Востока», если их станут спрашивать о роде и месте рождения. Когда появится важная, на их взгляд, информация, необходимо покинуть своих хозяев тайно ночью и отправиться обратно, в степь, никогда не доверяя кому-либо еще и не оставляя письменных сообщений, и вообще никогда ничего не фиксируя на бумаге.

Из отдаленных портов Массилии и Равенны, Аквилеи, Фессалоник, Александрии и Антиохии ученики вновь должны были отправиться на восток, через Босфор, и на север, к берегам Понта Эвксинского, выйдя на сушу в устье Танаис, Офиузы или Херсонеса, словно выжившие аргонавты при Пагасе, несущие Золотое Руно. Там, поднявшись вверх по реке и добравшись на лошадях до лагеря гуннов и дворца самого Аттилы, они смогли бы передать ему свое сокровище — знания. Верховный вождь благословил бы тех, кто пришел, даровал кубки и золотые кольца, о которых никто не смел мечтать.

Со смешанным чувством страха и возбуждения шпионы отправились в долгое и утомительное путешествие.

Что касается двух византийских купцов, то их миссия была закончена. Аттила никогда не забывал и не прощал дерзости, которую они позволили себе в ту темную ночь у шлюзов реки Танаис. Купцы поняли это сейчас, но, увы, слишком поздно. Утром, когда шпионы уходили, верховный вождь приказал Есукаю и Аладару привести их на берег реки и оставить там, стоящих на коленях и дрожащих в покрытых инеем зарослях длинной осоки. Два воина забили ослушников до смерти. Такая гибель, самая постыдная для любого человека, была им уготована.

Тела купцов столкнули в реку, где они недолго плавали среди льдин. Пустые черепа раскололись, выпуская пузырьки воздуха, мозг серой массой тянулся жирной пленкой позади, откуда шел на рассвете пар, смешивающийся с холодной водой.

Всю ту зиму Аттила выжидал, до самой весны, когда слой льда на реке стал медленно уменьшаться и исчез, превратившись в пар под лучами встающего солнца, снег сошел с бесконечных просторов, и степь покрылась ярко-зеленой травой, словно крылья зимородка.

Каган ждал в одиночестве, живя своей мечтой. Он стал подобен волку или пауку, Железной реке, неторопливой, спокойной и безжалостной Волге, в честь которой, по мнению некоторых, он получил свое имя. Но никто, как я полагаю, никогда не узнает истинного значения имени великого гунна.

В деревянных стенах дворца правителя эхом отдавался крик не одного, а двух новорожденных младенцев — двух дочерей Аттилы. А в палатке, где жили наложницы, появилось на свет еще несколько детей. Мальчикам дал имена сам великий вождь, девочкам — их матери. Они получили гордые, величественные имена: Айжизель, что значит Прекрасная Луна, Незебеда, что означает Вечное Счастье, и Севгилья — Возлюбленная.