Юрий Андреев - Багряная летопись Страница 14

Михаилу Фрунзе не раз представлялся образ Куйбышева, витязя революции, и вот он, его брат по революции, стоит перед ним: высокий человек с прекрасным лицом, с огромными темными глазами, с волнистыми волосами.

— Заждались мы вас, Михаил Васильевич, — мягко сказал Куйбышев. Он глядел на ясноглазого крепыша: ни сединки в темно-русых волосах, а ведь дважды подолгу сидел в камере смертников, и каждая ночь могла стать последней в его жизни. «Прощайте, товарищи!» — этот душераздирающий крик, от которого начинала бушевать в ночи вся тюрьма, не раз слышал Куйбышев, но Фрунзе слыхал его не сквозь стены, а в своей камере — от тех, кто сидел вместе с ним, кого уводили сегодня, а завтра могли увести и его…

— Долго ждали? Гороскопчик надо было составить, — пошутил Фрунзе. — Я слыхал, что царь-батюшка дал вам возможность в астрономии усовершенствоваться?

— Да, спасибо благодетелю, — рассмеялся Куйбышев, — время на самообразование он выделял нам щедро. Годов не жалел!

— Присаживайтесь, Валерьян Владимирович. Обстановка меня далеко не радует. Прошу вас со всей откровенностью обрисовать положение дел, как оно вам видится. Сюда, на фронт, я буквально рвался, но изо дня в день застревал в каких-то невидимых сетях.

Куйбышев сел, задумался:

— Да. Начнем с того, что приказ о вашем назначении был подписан еще двадцать шестого декабря, но аппарат Главкома с необъяснимой медлительностью подбирал вам заместителя на вашем прежнем посту ярославского военного комиссара. Я дважды запрашивал Ленина, и, видимо, только его вмешательство ускорило ваш приезд в армию — с задержкой более чем на месяц.

Не могу не сопоставить с этим фактом ряд других: в штабе и в армейском аппарате очень много недостаточно проверенных военных специалистов из бывших царских офицеров. Штаб же фронта и более высокие инстанции всё шлют и шлют нам новых специалистов, и по-прежнему в большинстве своем из бывших.

— Что ж, я знаю многих из старых офицеров и генералов как людей абсолютно честных и порядочных, — задумчиво возразил Фрунзе. — Взять хотя бы моего помощника Федора Федоровича Новицкого — этому бывшему генералу я доверяю полностью.

— Не спорю, — живо ответил Куйбышев, — но вы говорите о тех, кого уже проверили, а сейчас на этот очень сложный участок без оглядки шлют военспецов неясных политических взглядов. А вас — недвусмысленно задерживают в тылу. Не знаю, кто конкретно тут замешан, но его тенденция мне совершенно ясна.

Да, — коротко ответил Фрунзе. — Тенденция не из лучших.

— Вражеская агентура действует здесь весьма активно. Есть случаи прямого разложения. В Куриловский полк, дислоцированный в районе Уральска, было влито много кулаков. Среди комсостава оказались эсеры, развернувшие активную пропаганду.

— Всё те же наши «друзья» эсеры…

— Две недели назад в полку началось восстание. Полк не выполнил приказа штаба армии о переходе в наступление. Командир и комиссар полка были убиты. К восставшим присоединился Туркестанский полк. На место происшествия выехал член Реввоенсовета армии Линдов с группой политработников. Он выслал в мятежный полк отважного петроградского коммуниста Чистякова. Чистяков был зверски убит. К мятежникам присоединился бронепоезд. Команда бронепоезда захватила вагон товарища Линдова. Линдов и почти вся его группа были расстреляны. Мы помогли командованию армии подавить этот мятеж, но главные организаторы скрылись и, безусловно, возобновят свою деятельность при первом же удобном случае.

— А меня — командующего — держали в тылу! Черт знает что! — Фрунзе заходил по кабинету. — Вы знаете, Валерьян Владимирович, наш предреввоенсовета, конечно, крупная голова, знаменитый деятель, но многие его поступки «гениальны» в такой степени, что находятся за гранью целесообразности. Иногда начинаешь думать, что его логика идет странными путями.

— Не будем сейчас о Троцком, — нахмурился Куйбышев. — Подчас более чем странные пути его логики я наблюдаю уже полтора десятилетия… Разумеется, в армии немало боеспособных частей, например Александрово-Гайская бригада, некоторые полки 25-й дивизии, которой командовал Чапаев. Есть и другие боевые части. Но дисциплина в них слабая, много партизанских замашек. Далее: сколько я могу наблюдать, армия снабжается плохо, не хватает самого необходимого.

— Тревога, тревога и тревога?

— Да. Самоуспокоенность была бы преступна.

— Я рад, что мои взгляды совпадают с вашими. Фрунзе прямо посмотрел в глаза Куйбышеву. — Абсолютно совпадают. В ближайшее время я поеду в части. Когда полностью ознакомлюсь с положением в армии, напишу доклад Владимиру Ильичу, согласовав его с вами. Но пока у меня есть предварительные предложения: надо направить сейчас побольше коммунистов в аппарат армии и непосредственно в части. В первую очередь следует укрепить политотделы, развернуть широкую политическую работу среди бойцов. Мне кажется, что необходимо будет провести партийную и профсоюзную мобилизацию. Продумайте это.

— Если можно, держите в поездке со мною связь. Берегите себя, помните о Линдове! — попросил Куйбышев.

Они встали.

— Что ж, история с Линдовым глубоко поучительна, конечно. Но мне она кажется более сложной, чем это представляется с первого взгляда. Видимо, Линдов не сумел найти должного контакта с рядовыми и командирами. Врагов всех оттенков у нас хватает, но в целом армия всегда поддерживала политику партии. Ведь эта политика исходит как раз из интересов масс.

— Желаю удачи, Михаил Васильевич!..

Ровно в тринадцать ноль-ноль адъютант Сиротинский доложил Фрунзе, что весь командный и политический состав штаба, всех управлений и отделов армии собран в зале заседаний.

Первая встреча!..

Михаил Васильевич встал, одернул гимнастерку, провел рукой по ежику волос.

— Встать! — скомандовал Новицкий. Чеканя шаг, он шел навстречу Фрунзе. Неукоснительно требовательный в вопросах воинской дисциплины, Федор Федорович Новицкий в соответствии с уставными предписаниями остановился в трех шагах от командарма и четко отрапортовал ему. Фрунзе поздоровался с ним и повернулся к собравшимся:

— Здравствуйте, товарищи командиры и политработники!

Ответили ему неровно, не в лад, иные с ленцой, а иные промолчали.

— Садитесь! — Сопровождаемый Новицким, он прошел к приготовленному впереди столу. Зал затих. Многие тянули головы, чтобы разглядеть нового командующего. Фрунзе встал:

— Товарищи! Решением Центрального Комитета Коммунистической партии и верховного органа Рабоче-крестьянского правительства Всероссийского ЦИКа, приказом Реввоенсовета республики от 26 декабря 1918 года за № 470 я назначен командующим Четвертой армией. Мне поручено в кратчайший срок восстановить в армии строгую революционную дисциплину, порядок и боеспособность.

Товарищи командиры! Здесь, на нашем фронте, решается сама судьба России. Историческая задача, которую мы решаем, необычайна, необыкновенна! Я хочу, чтобы в вас проснулось чувство патриотической гордости: на нас с вами смотрят не сорок прошедших веков и не бездушные пирамиды, — на нас смотрит все будущее великой страны. Каким будет оно — зависит от нас: полуколония, растаскиваемая как жирный пирог, или непоколебимый плацдарм новой, лучшей жизни, которая начинается отсюда для всех народов земли.

Фрунзе прошелся вдоль стола, вглядываясь в лица сидящих:

— Я надеюсь, — он усмехнулся, — вы не считаете меня настолько наивным, чтобы я полагал, будто все вы, сидящие здесь, — убежденные большевики. Нет, я так не считаю. Но патриотами считать вас я имею основания, думать о вас как о людях, которые не хотят видеть свою страну несчастной, залитой кровью, распроданной, — могу и хочу.

Я надеюсь, что наши совокупные усилия не оставят места проявлениям трусости, малодушия, лености, корысти или измены. В случае же их проявления суровая рука беспощадно опустится на головы тех, кто в этом последнем, решительном бою окажется предателем интересов рабоче-крестьянского дела, дела Советской России.

— Высоко летит, где-то сядет, — едва слышно шепнул Грушанский своему соседу Гембицкому.

— Посадим! — уверенно кивнул тот. — Не он первый, не он и последний.

Фрунзе внимательно оглядел зал.

— Не успел я приехать и принять командование армией, как притаившиеся враги, желая скомпрометировать меня перед массами бойцов и командиров армии, начали распространять слухи, что я бывший генерал, что мне верить нельзя, что я начну возвращать в армию старые порядки. Вы прекрасно знаете, что в нашей армии честным генералам, которые отдают свои силы, талант и знания укреплению мощи революционных войск, дорога открыта, они пользуются доверием, почетом и уважением. Федор Федорович может подтвердить это… (Новицкий кивнул, строго глядя через квадратное пенсне в зал.) Но что касается меня, то я генерал от царской каторги и политической тюрьмы. Член партии большевиков, я с девятьсот шестого года изучал военное искусство по заданию Ленина, изучал повсюду, даже в тюрьмах. Военным специалистам, сидящим здесь, возможно, покажется странным такой способ оканчивать академию, но у меня, к сожалению, не было выбора. Распространение слухов обо мне требую прекратить.