Софрон Данилов - Красавица Амга Страница 14

— У нас в палате парень один лежит, — рассказывала она. — Чаганом зовут, он из намцев. Проводником у красных был, обморозил ноги. Хоть и старается убедить, что ему восемнадцать, но видно, что прибавляет, — настолько мал, ну прямо дитя. И радуется из-за малости, и печалится по пустякам. Школьного порога ещё не переступал, я обучаю его грамоте. Буквы прошли, теперь начали чтение по слогам. Вчера, когда сам прочёл целое слово, как он радовался! Меня называет эдьиэй. Когда белых прогонят, обещает мне выпилить красивую гребёнку из мамонтова бивня, дед у него косторез. Пока ноги у него заживут, пройдём весь букварь, и выйдет он из больницы грамотным.

«Легко с нею», — думал Томмот, рассеянно слушая её рассказ. Вовремя она явилась Томмоту, и не только сейчас, а и в жизни его, — об этом он тоже думал не раз. А теперь вот ещё пареньку какому-то из намцев очень даже вовремя, как нельзя кстати явилась. «Эти маленькие ой как шустры бывают!» — Томмот улыбнулся.

— А мы ещё всей палатой книги читаем. — Кыча пристукнула рукавичкой по сумке. — Сегодня вот несу им «Дубровского». Сначала я русским прочитываю по-русски, потом для якутов делаю перевод. Сначала я переводить не умела, а потом легче стало. Замечаю, русские уже немножко толкуют по-нашему, а якуты — по-русски. Я думала — хорошо бы стать переводчицей, русские книги на якутский переводить. А устанем от читки, песни поём. Есть очень голосистые русские красноармейцы. «Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе!» А Чаган поёт Ойунского: «Словно бурливое море!» Так расшумимся, что от дежурного нам крепко влетает. Ну, чего ты так медленно идёшь? Они меня уже заждались. Давай руку — и бежим!

Глава шестая

Председатель собрания комсомольской ячейки, сухощавый и бледнолицый Семён Долгунов поднялся и размашистым молодецким движением расправил под ремнём чёрную сатиновую рубаху.

— Поздравляем Ивана Чуллургасова с принятием в ряды Российского Коммунистического Союза Молодёжи!

Керосиновая лампа, подвешенная на почерневшей бревенчатой стене класса, мигнула от яростных аплодисментов. Собравшиеся разом оглянулись на последнюю парту в углу, где парень, только что принятый в комсомол, сидел ни жив ни мёртв от сознания значительности минуты. Растерявшись, он не догадался даже встать и ответить на приветствие хотя бы кивком головы. Бедняга от смущения съёжился и стал втискиваться в угол, как бы желая вовсе исчезнуть, но вызывая этим только смех и ещё более дружные хлопки.

— А теперь мы должны разобрать заявление студентки Аргыловой Кычи Дмитриевны о приёме её кандидатом в члены комсомола. Слово предоставляется секретарю ячейки Арбагасову. Ну, давай, Тихон.

Смех и ликование как обрезало, будто в весёлый жаркий костёр плеснули ведро воды. Стало очень тихо.

— Аргылову вы все знаете, она студентка второго курса, — начал Тихон Арбагасов. — За неё поручились двое: студентка медицинского техникума Адамова и наш комсомолец Томмот Чычахов. А теперь давайте обсуждать: принять её кандидатом в члены комсомола или нет? Кто хочет высказаться? У кого-нибудь есть вопросы?

Никто не проронил ни слова.

— Надо послушать её саму, — подал кто-то голос с задних рядов.

— И вправду!

— Ладно. Расскажите-ка о себе, Аргылова.

Она робко поднялась с задней парты, надеясь остаться здесь, за спинами других, но председатель безжалостно потребовал: «Сюда! Иди сюда!» — и, как бы сам устыдившись своей резкости, опустил глаза.

Кыча сделала неуверенный шаг и ещё один, будто входя в воду и отыскивая брод, а затем, словно отыскав его, пошла уверенней. Ноги её в белых камусных торбасах замелькали, едва касаясь пола, и скоро замерли, достигнув председательского стола. Девушка откинула с груди на спину косу, взглянула перед собой большими и круглыми, как кольца на уздечке, глазами, и её кинуло в жар. Она хорошо знала всех, до недавних пор они были просто Мартыном, Марой, Долоном, Тихоном, Стёпой… Теперь перед ней сидели вроде и не они. Кыча обвела дружеским взглядом (так проще ей было) тех, с кем училась, ладила, дружила. Никто не откликнулся, только вот Томмот, пожалуй… «О-о! Что же это такое? Не надо так, ребята…» Голова у Кычи начала постепенно сникать.

Томмот страдал за Кычу едва ли не больше, чем она сама. Стремясь ободрить её, он даже привстал на месте, но Кыча не обернулась на его молчаливый зов, она стояла и глядела в пол с пристальностью отчаявшегося человека, рассматривая проплёшины стёртой краски на полу. Ещё недавно бойкая, острая на язычок, девушка стояла под настороженными взглядами зала, ни от кого уже не ожидая помощи. Томмот сделал усилие понять своих товарищей, глянуть на девушку их глазами. Среди этих простых ребят в залатанных триковых штанах, в сатиновых и ситцевых рубашках с криво вшитыми воротниками и продранными локтями, обутых в торбаса из кожи, она показалась ему птицей иных краёв, будто в стаю сереньких пташек вдруг залетел белокрылый снегирь. Томмот и до этого тайком сравнивал её с другими, он любовался её движениями, лицом, её опрятностью. Но то, что в нём вызывало восхищение, другим казалось сейчас нарочитым и вызывающим, чужим — всё, даже вот эта длинная коса. Томмот понимал: Кыча и сейчас, скромно одетая, казалась им чересчур нарядной. Иных людей обряди хоть в шелка да сукна, они останутся такими же невзрачными, как и были. А на Кыче даже самая простая одежда кажется красивой, как и она сама. На субботники она и вовсе приходила в самой грубой одежде, но всё равно бросалась всем в глаза. Разве это её вина?

— Ну, рассказывай, — с нарочитым отчуждением велел председатель, всё ещё не глядя на девушку.

Кыча вздрогнула: тон председателя показался враждебным. Её обдало морозом, будто приоткрыли дверь в декабрьскую стужу. А ведь это был голос Сени Долгунова, её однокурсника, которому она не раз помогала. Особенно слабо чувствовал себя Сеня в русском языке, в добрую минуту он любил звать её ласково Кычарис… Может, обидеться ей сейчас, оскорбиться?

— Мне восемнадцать лет, родилась в тысяча девятьсот четвёртом году… — С удивлением, как к чужому, стала прислушиваться она к своему натужному, охрипшему голосу. — Окончила сельскую школу, поступила в техникум. Сейчас вот учусь…

— Расскажи о происхождении. Кто отец? Кто мать? — испытывая неловкость и прикрывая её напускной резкостью, спросил секретарь ячейки Арбагасов. — Где живут, чем занимаются?

— Отец с матерью живут у себя на родине.

— Богатые?

— Богаты…

Этого будто и ждали. До сих пор настороженно молчавшее собрание разом оживилось.

— Хамначчитов имеют?

— Имели…

— Отец в прошлом улусный голова?

— Да, говорят…

— Где находится старший брат?

— Весной, по слухам, примкнул к Артемьеву…

— К белобандиту?

— К бандиту…

— А чего скрываешь всё это?

— Я не скрываю.

— Слова не вытянешь, а говорит — «не скрываю!»

— Хочет пролезть в комсомол обманом!

Не дождавшись, когда председатель предоставит ему слово, Чычахов вскочил с места:

— Товарищи, Аргылова разве скрывает своё происхождение? Она этого не делает. Кто такие её родители — все мы и без того хорошо знаем. Как же она после этого будет скрывать?

— А если бы мы не знали? Скрыла бы?

— Потому только и говорит, что не может скрыть.

— Припёрли к стене — куда же деться!

— А это всё равно что скрыть!

— Да как же это можно — обвинять человека в том, чего он не делает, а только предполагая, что мог бы сделать? Как это называется? Я даже слова не подберу… — растерялся Томмот.

— Появился адвокат!

— Я не адвокат. Я за неё поручался!

— Ты скажи, не виляй: отец Аргыловой — бай и тойон? Или не так? Он контра, он враг Советской власти или нет?

— Аргылов — бай, тойон, князёк, голова. Враг Советской власти. Разве я оспариваю это?

— Смотри-ка, смирный голубок, он не оспаривает! Ну, спасибо тебе и на том.

— Ты меня не «голубничай» и мною в своих зубах не ковыряйся! — вспылил Чычахов, однако вовремя опомнился и обвёл взглядом класс. — Почему мы ведём спор вокруг бая Аргылова? В комсомол мы принимаем не бая Аргылова…

— Кажись, ты бы не отказался принять в комсомол и богача!

— Мы должны вести разговор об Аргыловой Кыче, — оставив реплику без внимания, продолжал стоять на своём Томмот. — Мы разбираем её заявление!

— Заявление дочери бая! Не забывай этого!

— Я не забываю, но кто такая Кыча Аргылова? Студентка, которая учится вместе с нами в советском техникуме. У неё наше советское сознание. Она политически развита. Она учится лучше многих из нас. Она активно участвует в общественной работе. Этого никто не станет отрицать. Ну разве она виновата в том, что была рождена отцом и матерью — богачами?

— По-твоему, классовый подход уже не нужен?

— Это вроде того как: «Пожалуйста, дескать, отпрыски баев, для вас двери в комсомол распахнуты!»