Руфин Гордин - Василий Голицын. Игра судьбы Страница 14

Вскоре явился Арефа, весь благообразный, борода чуть ли не по пояс, глаза прячутся под нависшими бровями, так что не рассмотреть. Голосом тихим, монашеским поведал он ей о том, что творилось в стане Хованского. Передал он и речь его к стрельцам: «Дети мои, знайте, что бояре грозят и мне за то, что хочу вам добра. Так что вы вольны промышлять, как желается. А за меня стойте, потому что ежели Господь промыслит так, как я задумал, то вам будет вольная воля». А промыслил он таково и говорил меж верных своих: я-де царственного рода, от самого Гедимина, а потому имею большее право на престол, нежели все нынешние. С вашей помощью я и взойду, сына князя Андрея женю на царевне Катерине либо на самой Софье, а всю нынешнюю династию, всех Милославских да Нарышкиных постригу по монастырям.

Эвон как! Разошелся Тараруй. Вскипела Софья, сгоряча хотела было преданный ей полк немедля послать за Хованскими и их клевретами, и, повязав их, доставить на правеж. Так всегда бывало: кровь в голову ударит, и она вспыхнет и действует без рассуждений. Только она хотела распорядиться, как случился тут кузен Иван Милославский, великий хитрованец, исподволь направлявший действия и властей, и самой Софьи, и Хованского. Теперь он взял ее сторону, хотя сам во все времена и смуты старался держаться в стороне.

— Пора, сестрица, пора вздрючить Хованских — больно круто они завелись. Ишь, чего захотели — на трон сесть. Но надобно действовать осторожно, осмотрительно. Ты бы снеслась с князем Василием: рубить с плеча опасно. За Хованскими — сила. Как-то заманить их надобно, но прежде самим взять предосторожность.

Ночь-полночь отправилась царевна Софья снова к князю Василию. А уж он лежал и дремал, занедуживши.

Подняла его с постели. Так и так, пересказала, что донес Арефа. А князь в ответ: все-де ему известно, и он размыслил, как поступить. Всей царской фамилии, всем, кто держит их сторону, отправиться на паломничество в Троице-Сергиев монастырь. Там, под защитою его неприступных стен, собрать земское войско и верные полки и призвать смутьянов на переговоры. А призвав, охватить и без промедления отсечь головы.

— Ах, князинька, можно ль обойтись без твоей головы. Разумна она, как никакая другая.

Все в Кремле были извещены: затевается поход на поклонение святыням в Троице-Сергиев монастырь. Сам, патриарх Иоаким его благословил и намерен возглавить.

Царевна Софья была полновластной распорядительницей по челобитью всех чинов Московского государства, как о том оповещалось в грамоте, разосланной во все концы, воеводам и духовным владыкам. Грамота эта висела у нее в покоях, и царевна время от времени взглядывала на нее. Там было начертано: «… по малолетству государей государыня царевна София Алексеевна, по многом отрицании, согласно прошению братии своей, великих государе и, склонясь к благословению святейшего патриарха и всего священнаго собора, призирая милостивно на челобитие бояр, думных людей и всего всенароднаго множества людей всяких чинов Московскаго государства, изволила восприять правление…»

В тяжкие свои минуты она взглядывала на грамоту и черпала в ней силы. Тем паче, что в ней объявлялось, что государыня царевна будет заседать со боярами в палате, будет принимать доклады думных людей и писаться во всех указах сообща с великими государями.

Ныне настал критический момент. Предстояло отречься от тех, кто сочинял эту грамоту, и обезглавить стрельцов — надворную пехоту. Зарвался Тараруй со присными, вознесся выше облак, решил, что воссядет на трон. Князь Василий был прав: время потачек минуло. Коли и далее уступать, то беды не миновать, так говорил он, и Софья убедилась, что ее возлюбленный глядит далеко вперед. А староверы из стрельцов, коих было большинство, и с ними Хованский, устами своего духовного пастыря по прозвищу Никита Пустосвят, потребовали от великих государей и царевны Софьи, правительницы «дабы патриарх служил по старым книгам и по семи просфорам, а не по пяти никонианским, а крест на тех просфорах был бы истинный, крестоставный, а не крыж еретический римлянский, и крестился бы он, патриарх, двумя перстами, а не никонианской щепотью, противной добрым христианам…»

И опять бунташная масса стрельцов вопила и грозила, наступала на бояр, потрясая бердышами да копьями. Нет, более сего терпеть было нельзя, и выход был один — всем двором удалиться под защиту непробиваемых стен Троице-Сергиева монастыря, как советовал ее князинька. Монастырь не раз выдерживал долгие осады. В смутное время к нему приступали поляки, да тщетно. Укрыться в монастыре и предъявить ультиматум; выдать главных злодеев, кои замыслили истребить всю царскую семью, всех бояр и самим сесть на царство.

Долго не решалась правительница потребовать головы своего прежнего радетеля князя Ивана Хованского. Но князь Василий, тож прежде благоволивший Тарарую, решительно потребовал его казни.

— Слухи ходят на Москве, Софьюшка: когда пойдем крестным ходом в Донской монастырь, по чтимую икону Богородицы, стрельцы нападут да истребят и великих государей, и цариц, и нас с тобой, а Тараруя посадят на царство.

— Так пускай крестный ход состоится, да только без нас, — решила Софья. И велела всему двору для начала переехать в Коломенское да готовиться к паломничеству.

Меж тем и сам Тараруй принял чрезвычайные меры опасения. Выезжал он с конвоем из полусотни стрельцов, а двор его охраняла постоянно целая сотня. Вот, мол, смотрите, дети мои, сколь я берегусь. А все потому, что бояре хотят меня вместе с семьей извести как вашего главного радетеля. А ведь прежде свободно ездил и никого не боялся. Все козни боярские да государские.

— Не дадим тебя в обиду, батюшка ты наш! — орали стрельцы.

— Сами опасайтесь, — продолжал Хованский. — В праздник новолетия, первого сентября, бояре подучили своих людишек напасть на ваших жен и детей да перебить их всех, а заодно и вас.

Так вот обе стороны стращали друг друга, и напряжение росло. Гроза должна была непременно грянуть. Вот только с какой стороны. И те, и другие опасались начать: весы казали ровно.

Но вот прибыл из Москвы думный дьяк Нифонтьев и с ним два подьячих и упросили Софью устроить думное сидение. И на этом сидении дьяк зачел грамоту: «…ведомо учинилось, что боярин князь Иван Хованский, будучи в Приказе надворной пехоты, и сын его, боярин князь Андрей, в Судном приказе, всякие дела делали без ведома великих государей, самовольством своим и противясь во всем великих государей указу; тою своею противности и самовольством учинили великим государям многое бесчестие, а государству всему великия убытки, разоренье и тягость большую. Да сентября во 2 число, во время бытности великих государей в Коломенском, объявилося на их дворе у передних ворот на них князя Ивана и князя Андрея подметное письмо извещают московский стрелец, да два посадских на воров и на изменников, на боярина Князь Ивана Хованскаго да на сына его князь Андрея: «На нынешних неделях призывали они нас к себе в дом человек 9 пехотного чина, да пять человек — посадских и говорили, чтоб помотали им доступать царства Московскаго, и Чтоб мы научали свою братью ваш царский корень известь, и чтоб прийти большим собранием в город неожиданно и назвать вас государей еретическими детьми и убить вас, государей, обоих, царицу Наталью Кирилловну, царевну Софию Алексеевну, патриарха и властей, а на одной бы царевне князь Андрею жениться, а остальных царевен постричь и разослать в дальние монастыри; да бояр побить: Одоевских троих, Черкасских двоих, Голицыных троих, Ивана Михайловича Милославского, Шереметевых двоих и иных многих людей из бояр, который старой веры не любят, а новую заводят; и как то злое дело учинят, послать смущать во все Московское государство…»

— Ну?! Что я вам говорил! — торжествующе провозгласил князь Василий. — Надобно немедля корень выдрать безо всякой жалости да оглядки. Решили: по подлинному розыску и по явным свидетельствам и делам, и тому известному письму охватить Хованских и ближних их людей и казнить смертию.

Было это уже в дороге к Троице, почти у самых ее ворот. Сколотили отряд из верных людей, в голове его поставили боярина Михаила Ивановича Лыкова, славного своею отвагою, и поручили схватить Хованских. Что и было сделано, несмотря на то, что старого князь Ивана окружала большая свита. Повязали его прямо у вотчинного села Пушкина, на походе, а князь Андрея в подмосковной его вотчине на Клязьме.

Привезли их в село Воздвиженское, где был царев дворец путевой; поставили пред очи думных людей. И разрядный думный дьяк Шакловитый Федор Леонтьевич зачел сказку об их винах. А поминалось в ней еще о том, как старый Хованский роздал цареву казну без указа, как дозволил всяких чинов людям ходить в государевы палаты без страха и совести, и о многих других его бесчинствах.