Этон Цезарь Корти - Любовь императора: Франц Иосиф Страница 14

Императору, правда, особых успехов это не приносит. Из-за позиции в Крымской войне, закончившейся в этом году, расположение России безвозвратно потеряно. К сожалению, время показало справедливость высказывания русского посла барона Мейендорфа, который ещё в 1854 году, покидая Вену, с горечью воскликнул: «Мне жаль только молодого императора, потому что его политика так больно оскорбила нас, русских, что он может быть уверен — пока он правит, у него больше не будет ни одного спокойного часа». И теперь политика Австрии в отношении России не стала более дружественной, но и мечта эрцгерцогини Софии об объединении всей Германии с централизованной Австрией в единую семидесятимиллионную империю как никогда прежде далека от реальности. При этом внутри империи идёт опасное брожение. Перспективы на будущее темны и неясны.

Глава четвёртая

Ввиду неблагоприятного положения Австрии на мировой арене император Франц Иосиф начинает прислушиваться к тем советчикам, которые утверждают, что следует попытаться вернуть расположение к себе таких двух столь недовольных земель, как Венгрия и Ломбардо-Венецианское королевство.

На опыте Каринтии и Богемии Франц Иосиф убедился, что его очаровательная супруга приводит восторг любого, и он надеется, что то же самое повторится в Италии. Елизавета согласна с планами поездки — это позволит ей на несколько месяцев избавиться от невыносимой обстановки, царящей дома после частичной победы, с трудом одержанной над свекровью. Ведь дочери опять останутся в полном распоряжении эрцгерцогини. К тому же, считает Елизавета, режим воспитания, установленный эрцгерцогиней, не пошёл на пользу старшей дочери, поэтому вопреки советам свекрови императрица решает взять Софию с собой в Италию, оставив в Вене только Гизелу.

Письма из Милана, относящиеся к этому времени, предсказывают, что поездка пройдёт гладко, правда, она не сможет существенно исправить политическую ситуацию. Итальянцы неизменно противятся австрийскому господству и испытывают к нему бессильную ненависть.

17 ноября 1856 года императорская чета отправляется в Венецию через Триест. В Лайбахе императрица посещает монастырь урсулинок. Не успели ей как следует показать его, как Елизавета осведомляется у настоятельницы, нет ли в монастыре маленьких негритянок, выкупленных подобно мавру её отца на невольничьих рынках Востока. Услышав в ответ «Разумеется, Ваше величество, целых три», она просит тут же позвать их, дарит им сладости, играет с ними и ей даже приходится напоминать о том, что наступило время совершать другие визиты. Обер-гофмейстерина Эстерхази, которая полностью разделяет взгляды эрцгерцогини Софии, тихо негодует, но Елизавета только смеётся, чем ещё больше подогревает возмущение графини.

Маленькую Софию отправили прямо в Венецию, а императорская чета посещает 20 ноября господствующую над Триестом вершину Опчина, откуда открывается изумительный вид на голубизну Адриатического моря и залитый солнцем и расцвеченный флагами портовый город. Как и повсюду, куда прибывает император, здесь в его честь устраивают приёмы, парады, торжественные обеды и театральные представления. Всё выглядит помпезно, однако ещё во время официальных представлений в здании магистрата вспыхивает довольно сильный пожар. Уверяют, что он возник от случайного воспламенения хранившихся там бенгальских огней, предназначенных для освещения в вечернее время. Бору[31], которая дует не слишком сильно, объявляют тем не менее виновницей двух других странных происшествий. На «Galeggiante», огромном помпезном судне, предоставленном императору для прогулки по гавани, неожиданно разлетается на тысячи кусков огромная императорская хрустальная корона.

От императрицы по возможности скрывают слухи о том, что это злонамеренный саботаж, но полностью утаить от неё, что уже в Триесте не всё идёт так, как должно быть, не удаётся. Что же, думает она, ждёт их в таком случае в Венеции и Милане?

В Венеции лихорадочные приготовления к приёму и размещению императорской четы начались за несколько месяцев до него. При этом и здесь нередко возникали необычные трудности. Требовалось, например, привести в порядок королевский дворец и возникла необходимость постелить в огромном обеденном зале ковёр. Помещение было отделано в красно-белых тонах, но каким-то таинственным образом пол застилают зелёным сукном. Лишь по окончании работы власти обратили внимание, что весь зал окрашен теперь в цвета итальянского триколора.

25 ноября императорская чета прибывает в Венецию. Власти сделали всё, что было в их силах, лишь бы создать видимость блестящего приёма. Казалось, это им вполне удалось, но помешало одно обстоятельство. Императору с императрицей пришлось следовать к собору Святого Марка при ледяном молчании столпившихся горожан. Ни одного возгласа «Evviva»[32], лишь «Ура» и «Хох» из уст местных австрийских чиновников и офицеров. Английский генеральный консул качает головой. «Единственным желанием народа, — сообщает он на родину, — было любопытство. Ему не терпелось увидеть императрицу, слухи о необыкновенной красоте которой дошли, разумеется, и сюда».

Мучимая тягостными чувствами, Елизавета вслед за своим супругом пересекает площадь Святого Марка, направляясь к собору. Затем их величества прибывают в императорский дворец, безвкусно отделанный, представляющий собой настоящий лабиринт, в котором Елизавета ориентируется с немалым трудом. Августейшая пара нередко прогуливается по улицам Венеции, но на первых порах любая попытка приветствовать их радостными возгласами тут же пресекается окружающими. Народ хранит намеренное молчание. Больше всего императорскую чету сторонятся знатные дворянские семьи города.

29 ноября императорская чета устраивает приём. Выясняется, что на нём отсутствуют Пизани, Дольфин, Джустиниан и немало других семейств. Из 130 аристократов засвидетельствовать императору своё почтение являются всего 30. Дам прибывает больше, но они будут долго помнить это событие. Прежде чем добраться до ворот дворца, красавицы из прославленных старинных родов, высадившись из гондол в своих роскошных придворных туалетах, вынуждены пробираться оставшиеся двести метров сквозь плотную толпу народа, по пути им приходится выслушивать самые бранные слова и оскорбления в свой адрес. Всё это не остаётся незамеченным Елизаветой. Она ощущает такую ледяную атмосферу, когда супруги посещают театр Фениче, где их почти никто не приветствует, а ложи самых знатных семейств пустуют.

Император и императрица не удивляются, они были готовы к чему-то подобному, и теперь для них важно образумить людей, насколько это возможно. Елизавета использует для этого весь свой шарм. Объясняться с людьми ей нелегко. Принц Александр Гессенский, брат русской императрицы[33], который служит в австрийской армии, расквартированной в Италии, находит, правда, Елизавету «jolie comme un coeur»[34], но не в силах сдержать улыбку, слыша её короткие, заученные итальянские фразы, равно как и её не слишком беглую французскую речь. Однако венецианцы, несмотря на все свои политические воззрения, не остаются равнодушными к красоте императрицы. Чем дольше остаётся в городе императорская чета, тем дружелюбнее становится население. Императора и императрицу уже начинают приветствовать то тут, то там. Когда 3 декабря издаются декреты об амнистии и аннулируется конфискация имущества политических эмигрантов, ситуация значительно улучшается. На следующий день в театре Фениче Франца Иосифа и Елизавету даже встречают громкими повторяющимися аплодисментами.

Приятные мимолётные происшествия, которые становятся достоянием гласности, тоже вносят свой вклад в смягчение ситуации. Как-то во время прогулки императорской четы по одной из площадей Венеции к ней приблизился человек с прошением в руках.

   — Передайте это во дворец, — сказал император.

   — Один раз я уже пробовал, Ваше величество, но получил отказ, — ответил проситель, бывший офицер по имени Юра, который лишился своей пенсии майора за участие в революции 1848 года.

   — Здесь не место заниматься делами, — возразил император, — приходите как-нибудь ко мне во дворец.

   — Но меня снова не пропустят, — упавшим голосом заметил офицер.

Император собрался уже двинуться дальше, но Елизавета умоляюще взглянула на него и сказала:

   — Дай этому человеку твою перчатку, и мы распорядимся пропустить её обладателя.

Так и сделали. Майор получил свою пенсию, об этом быстро стало известно горожанам. Случившееся произвело на них благоприятное впечатление.

Генеральный консул Англии тоже отмечает этот рост симпатий населения к императорской чете, который он приписывает молодости, изысканной красоте и шарму императрицы. «Однако всё это, — пишет он, — не имеет ни малейшего отношения к политике». В названной области даже симпатия, которую вызывает императорская чета, ничего не может изменить. В такой атмосфере Елизавета страдает даже физически. Неблагоприятная обстановка не идёт ей на пользу, лишает её, привыкшую ездить верхом и бродить по лесам и паркам, такой возможности физической подвижности. В Венеции над ней постоянно висит угроза покушения или оскорбления. Впрочем, до этого ещё не доходит. В целом императора и императрицу терзают сомнения относительно дальнейшей поездки, известия о настроениях, царящих в других городах, радуют мало.