Князь Александр Невский - Ирина Александровна Измайлова Страница 14

Волхвы продолжали рваться, кричать, извиваясь, старались опрокинуть столб, но в ужасе лишь дёргали его в разные стороны, и он шатался, однако стоял…

Какой-то мужик в длинном армяке поднёс к брёвнам пылающий факел. За ним ещё двое или трое с разных сторон бросились поджигать костёр. Сухое дерево занималось быстро, и через несколько мгновений ветер вздул яростное пламя выше макушки столба.

– Прокляты будете, вероотступники! – завизжал один из обречённых. – Боги вам отомстят за нас! Отомстят! И Бог ваш распятый вас не спасёт! Прокляты будете!!!

Толпа, в свою очередь, разразилась громом проклятий. Искажённые бешенством лица сливались в сплошную массу. Мелькали вытаращенные глаза, бесцельно вытянутые руки с растопыренными пальцами, всклокоченные волосы, оскаленные рты.

– Что ж вы творите, безумцы?! От вольности своей последний разум потеряли! – в отчаянии кричал епископ Антоний.

Но никто уже не слышал его…

Александр продолжал смотреть на всё это расширенными, уже почти недетскими глазами.

– Господи Иисусе Христе! Спаси нас и помилуй! – шептал мальчик.

Пламя ревело, заглушая все звуки. Сквозь его рёв слышались адские вопли.

Онемевший от ужаса князь Фёдор посмотрел на брата.

В глазах Александра отражались пляшущие языки пламени. Но он продолжает твердить:

– Господи Иисусе Христе! Молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих – спаси нас и помилуй!

К вечеру город успокоился. И на другой день бушевавшее все последние дни вече уже не собралось. Однако вскоре оказалось, что ядовитые семена, что успели посеять промеж мятежных душ новгородцев хазарские волхвы, успели всё же прорасти.

Неделю спустя, поздним вечером в дверь покоя боярина Фёдора Даниловича тихонько постучали. Был это даже и не стук, а будто какое-то осторожное царапанье, словно кто-то хотел, но боялся постучать.

Боярин в рубахе и наброшенном на плечи кафтане, со свечой в руке подошёл двери, осторожно её отворил. В рыжем круге тусклого света проступило лицо тиуна[12] Якима.

– Якиме! Ты, что ли? – на всякий случай спросил боярин, хотя сразу же узнал слугу.

– Я, Фёдор Данилович, я! Прости, коли разбудил…

Боярин сердито махнул рукой, свободной от подсвечника:

– Не спал я. Что надо? Что такое?

Яким испуганно тряс головой. С его шапки опадали прилипшие к ней снежинки.

– Беда, боярин! Слуги сказывают, народ вовсе взбесился. Сегодня ж вновь вече сошлось. Всё не уняться им… Так вот, мне сказывали, будто бояре какие-то с веча шли да сговаривались, что надобно молодых князей из княжьего терема увезти да в одном из теремов боярских поселить, чтоб, значит, князю Ярославу условия ставить можно было… А про тебя, боярин, сказывали, что если помешать сподобишься, так ненароком и шею свернуть можешь… Дескать, морозно, лестницы замерзают, скользко…

Фёдор Данилович одним движением вделся в свой кафтан.

– Понял я. Спасибо, Якимушко.

Он говорил спокойно, однако же тиун успокоиться не мог:

– И что делать станем? Ведь они могут! Могут!

Фёдор Данилович твёрдо взял Якима за локоть.

– Не шуми, Якиме! Тихо! Ступай стражу разбуди. Всех дружинников. И коней пускай оседлают. Да пошли кого-нибудь понадёжней узнать, не караулят ли ворота, что с дворища ведут. Если что, так и с боем пробьёмся. А я за князьями.

На минуту вернувшись в свой покой, боярин снял висевшие в изголовье постели кольчугу и шлем, быстро их надел. Затем опоясался мечом, подхватил шубу и, вновь взяв свечу, стремительно вышел. Он шёл очень тихо, стараясь двигаться так, чтобы ножны меча не звякали о кольчугу.

Войдя в покои Фёдора и Александра, Фёдор Данилович лишь несколько мгновений смотрел на светлые лица спавших на одной кровати мальчиков. Потом выше поднял свечу, чтобы она осветила их лица. Мальчики проснулись. Фёдор невольно заслонился рукой от света. Александр же резко сел в постели.

– Тихо! – Голос Фёдора Даниловича звучал повелительно. – Живо обоим одеваться и за мной!

– Почто? Что случилось? – спросил князь Фёдор.

– Мы уезжаем, – кратко ответил наставник.

После этого обоим мальчикам ещё какое-то время казалось, будто они продолжают спать и просто видят сон.

Заснеженный двор, едва различимые в снежной мгле ворота. Несколько человек тихо проходят, ведя в поводу коней. В сёдла сели только Фёдор и Александр, остальные шли, ведя коней в поводу, ласково поглаживая конские морды, чтобы скакуны, взволновавшись, не выдали их ржанием.

Беглецы миновали ворота дворища, прошли к городским воротам. Преданная князьям стража отворила их.

– Ушли, кажется! – прошептал, крестясь, боярин Фёдор.

И вот уже все вскакивают в сёдла и во весь дух мчатся прочь от Новгорода. Темнота зимней ночи поглощает их.

Глава 7

Новый друг

Месяц спустя князь Ярослав Всеволодович стоял перед раскрытым, несмотря на зимнее время, окном, в ярости потрясая зажатой в кулаке бумагой:

– Вишь, матушка-княгинюшка, что пишут, аспиды ночные?! Дескать, они княжичей от себя не гнали и мне, мол, ничего худого не делали, а я, мол, и сам уехал, и люди мои княжичей тайком из Новгорода увезли. А посему им другой князь надобен. И знаешь ли, любезная моя, кого звать на престол свой хотят? Мишку Черниговского! Того, что у них уж два раза княжил да ими же и выгнан был! Ну пускай, пускай зовут! Погляжу, каково у них нынче будет!

Княгиня Феодосия поднялась со стула, на котором сидела за столом, подошла к мужу, сзади обняла его, с трудом достав ладонями до его широких плеч.

– Из Новгорода ещё трое тебе верных бояр убежали, – тихо проговорила она, прижимаясь лбом к плечу мужа. – Рассказывают, что после давешнего веча, на котором решали, кого звать на княжение, перебранились они там все. С два десятка теремов друг другу спалили, лавки купеческие пограбили да пожгли. И людей немало поубивали.

У князя вырывался ожесточённый смех:

– Вот-вот! Ну и чего стоит воля эта их разлюбезная? А?!

Феодосия в ответ только тихо усмехнулась:

– Да какая ещё воля, Ярославушко? Человек в себе никогда не волен, а свобода есть только во Христе. А они в злобе своей про Христа-то и забывают.

Князь сердито захлопнул окно, шагнул к столу, перекрестясь, взял с блюда большой блин, макнул в чашку со сметаной. Откусил кусок и, хоть хороши были и блин, и сметана, поморщился:

– И блины-то в рот нейдут! Смурно на душе…

Феодосия засмеялась:

– Ничего – блины кончаются. Завтра – Прощёное воскресенье, а за ним и Великий пост. Вот и забудем про блины.

Князь Ярослав гневался не напрасно. Если б случившееся в Новгороде было впервые, можно было бы просто посетовать на неразумность любителей вольности