Константин Федин - Костер Страница 15

— А он?

— Он — считай денежки.

— За тетрадки?

— Ему с билета причитается. Купил ты, к примеру, билет в театр — ему с билета процент.

Прокопу понравился рассказ. Некоторое время, скосив взгляд к плечу, он прислушивался к своим соображениям.

— С кажного билета? — спросил он, засомневавшись в мыслимости подобного дела, и, когда Матвей подтвердил, сказал не громко: — С выработки, стало. Сколько народу заманит, столько получай.

Но оставалось что-то незаконченное в любопытном рассказе. Он спросил:

— Неурожай тоже быват?

— Не без того. Сыграют представленье раз-другой, а потом в театр никого не загонишь. Сборов нету.

— Высеял, значит, а собрать не пришлось, — уяснил Прокоп, но все-таки решил доспрошать до конца: — А хозяин?

— Ему что? Он обратно пишет, — уверенно ответил Матвей, довольный общим интересом к своему превосходному знанию театральной жизни — А то еще так было. Это когда я только работать у него начал. Одну его пиесу совсем приготовили, а вышла закавыка. Порядок такой есть — перед тем как запустить представленье, требуется дать ему прогон. Словом, чтобы не вдруг его казать, а сперва просмотреть — как и что.

— Инспекция вроде как, — солидно вставил Илья.

— Ну, что ли, как у нас, шоферов: прошла машина техосмотр — валяй, можно гонять… Назначили пиесе прогон. Днем было. Я стою в переулке, позади театра, дожидаю. Выходит его жена, садится в машину, молчит. Потом сам идет. Красный и губы надул. То всегда рядом со мной садится, а тут открыл, заднюю дверцу к жене. Слышу, дрюпнулся и всего одно слово — завалили! Всю дорогу домой — молчок… Провалилось сказал представленье.

Прокоп с веселой живостью оглядел всех вокруг.

— Не все коту масленица, — одобрил он и, отвечая, видно, чему-то очень забавному, почти про себя закончил: — С каждого билета, хе-хе!

Тороватый рассказ Матвея о своем довольно загадочном хозяине потешил стариков, рассмешил ничего не понявшего Антона, а потом и мать, которая не прекращала уставлять посудой и снедью праздничный стол. Замерцавшая бутылочка посереди блюд способствовала тому, что приятная беседа не затянулась, и все дружно разместились вокруг стола.

Никто не подал виду, что заметил полное неучастие в разговоре Лидии. Ей не пришлось пересаживаться — она как уселась в самом куту, под картинками, так и сидела, поводя одной только бровью да слегка вздымая уложенные на грудь руки. Молчать ей было трудно, она крепилась, и неподвижность ее испугала посаженного рядом Антона — он поначалу тоже смирненько переплел на животе руки.

Был соблюден обычай — поздравили водочкой именинницу, привставая, величая ее по батюшке, а затем молча взялись закусывать холодным, разложенным по тарелкам. Лидия только чуть-чуть пригубила из своего стаканчика, и хозяин, начавший разливать по второму, шутливо укорил ее, что она не поздравствовала как следует хозяйку с ангелом.

— Очень для меня спиртное вино вредно, — серьезно ответила Лидия и, разомкнув губы, уже не могла остановиться. — А еще место хочу оставить, за молодых чтобы выпить. За счастье за ваше, деверь дорогой, с супругой, чтобы справить вам свадьбу золотую богаче серебряной, — сказала она врастяжечку, как причитанье. — А я, извиняюсь, пить никак не могу, потому завтра с зорькой самая пора мне собираться домой.

— Да чтой-то ты задумала, невестушка! — всплеснула руками Мавра, стараясь за удивлением спрятать свою радость.

Тут выручил ее Прокоп. Ему было все равно, уедет или не уедет веригийская невестка, но он разинул рот от неожиданности, что сидит в гостях у молодых. А так как стаканчик уже сделал свое дело и к тому же Прокоп твердо знал, как вести себя на свадьбах, то он и хватил пастушьим голосом — «горько!». Его сперва никто не поддержал, он опомнился и стал заглаживать свою торопливость сравненьем прошлого с настоящим. Выходило, что до революции справляли серебряные и золотые свадьбы больше лавочники да разве еще попы — у них-то вволю было и серебра и золота! Но насчет лавочников не могла согласиться Лидия. Поспорив, она сама принялась выкликать — «горько», так что Матвей и обрадованный шумом Антон не удержались, стали ей вторить, а с ними затрубил опять и веселый Прокоп, точно рогом.

— Что ж, Илья Антоныч, нам, чай, не впервой! — не то спросила мужа, не то решила за него Мавра.

Они встали, поцеловались. Она хотела сказать мужу спасибо на всем, что он ей дал за жизнь хорошего, но загорячилась, растроганно-спеша выговорила:

— А плохого не видала, вот как перед истинным!

К ней тянулись чокнуться. Она одним духом выпила стопку и, вытирая глаза, отошла к печке.

С минуты этой как-то все начали поторапливаться и с едою и с разговором. Чинность нарушилась разногласием между Прокопом и хозяином. Пастух предложил, в уваженье к обычаю, обмыть Чернавке копыта, на что Илья сказал, что положено пить за гостей, а копыта обмывать новокупке — за этим надо идти к тому, у кого корова куплена. Прокоп совсем не прочь был выпить за гостей (сам ведь сидел в гостях), но не уступал и копыт. «До продавца далеко, — возражал он, — а покупатель за столом».

Чтобы не давать огоньку загаснуть, капнула маслица Лидия:

— Ведь как было дело? Рассчитался Степан Антоныч за Чернаву, по доверию братца, копеечка в копеечку. Заговорил о литках. А хозяин, который продал-то, приятель моему Степану, и слышать не хочет: «Кто, говорит, купил, тот, говорит, со мной и литки выпьет». — «Да-ть покупатель — он в Коржиках», — говорит мой-то. «А мне, говорит, все одно, где он. Ты, говорит, мне только деньги передал, за это литки не пьются». Так и отбоярился, не выставил ни пол-литра.

— А я про что? — воскликнул Прокоп. — Рази можно без литков? Спрыснем новокупку, а ты, голуба, отвезешь поклон прежнему хозяину, скажешь, выпили, дескать, Веригины за его здравие, благодарствуют, дескать, за продажу. В хорошие, скажешь, руки скотина попала. Чтобы он не раскаялся, что продал. Она новым хозяевам ко двору и придется.

Мавра как услышала, к чему ведет Прокоп, сразу взяла его сторону. Чтобы корова пришлась ко двору — да не пропустить стаканчика? Какой может быть разговор! Но Лидия отозвалась по-другому.

— Чегой-то ради буду я развозить поклоны, — остро глянула она на Прокопа. — Мне со Степан Антонычем за все за наши труды, за старанье наше, не то что почета, спасиба по-людски не сказали.

— Ой, милая! — с горечью и укором вздохнула Мавра.

— Зачем зря говорить, — сказал Илья. — Степан мне брат, по нему и ты, Лида Харитоновна, нам родня. Мы с хозяйкой обоих вас почитаем и желаем выпить раньше всего за твое здоровье. Благодарствуй за услугу, что просьбу нашу большую выполнила со Степаном. Приедешь домой, низкий передавай поклон. А мы в долгу не останемся.

Лидия во время речи не шелохнулась, а когда Илья протянул к ней свой стаканчик, поднялась ответила на поклон и медленно развернула свободную руку, остановив ее так, точно вот-вот подарила бы словечком, да уж ладно, мол, лучше промолчать пропустить глазки.

Кто за кого пил от души, кто за кого для виду, но хозяйка выставила новую бутылку, а хозяин, потеряв глазомер, щедро окропил вином скатерть. Для Матвея, как хорошего шофера, выпивка была не в привычку. Чтоб угостить Антона, он откупорил привезенный в подарок портвейн и пристроился к братишке.

Хозяин с Прокопом настоящими выпивохами не были по болезни. Перед ужином Илья принял ложечку соды, и пастух попросил его поделиться снадобьем.

— Мы с Ильей Антонычем, — объяснил он, — одной бригады. — Он — ох, и я с ним — ох-ох! Сам-то я ничего, в силе, а нутро у меня крутит дюже.

Но болезни болезнями, а взявшись пить, они друг другу уступать не хотели. После здравицы за Лидию пир достиг черты, с которой идти ему было либо вширь, либо на спад, как половодью, поднявшемуся до красной отметины на мерке — либо дальше в разлив, либо назад, на межень. У Ильи отлегло было от сердца, когда перестали говорить о корове. Он все побаивался, не зашел бы спор о цене. Если решат, что дал много, стало быть, у него мошна толста, не считает он денежек, а скажут — купил дешево, значит, по цене и скотина, дороже не стоит. Но едва отпустили его клещи этих опасений, как Мавра подала жареное, приговаривая:

— Откушайте, гости дорогие. Живот крепше, так на сердце легше! — и чуть не звонче Прокопа возгласила, что уж теперь, под поросятинку, самый раз обмыть Чернавушке копыта.

— Одно к одному! Приплела поросятину! — буркнул Илья.

Но слово сказалось, не выпить он не мог, и пить нельзя было в полмеры. Лидия попросила себе портвейна, Матвей налил. Отхлебнув и облизываясь, она сказала с умилением:

— Вернусь домой, доложу братцу твоему, Илья Антоныч, про все как есть. Уж как, скажу, хорошо потчевали в гостях! За три праздника враз!

— Насчитала! И за один праздник не выпила, а хочешь на трех сидеть… — обиделся Илья.